Страница 40 из 55
— Макфи… — прошептал я. — Наверняка это был Макфи…
— Да, — кивнула Беатриче. — Его звали именно так. Он рассказал, что казаки разбиты, мятеж подавлен, а казацкие атаманы подтвердили свою верность трону. Двор был в полном восторге. А потом этот Мак… Мак…
— Макфи, — подсказал я.
— Этот Макфи рассказал, как вы надвое разрубили казака, но сами ранены и вам нужен врач, — ее голос сказал мне, как встревожила ее эта новость. — Императрица, узнав, куда посылать врача, сразу же сказала, что Макфи слишком устал для такой скачки, и спросила у придворных, кто знает дорогу к имению Бережковых… А княжна Наталья сразу говорит — моя служанка знает…
Ради меня Беатриче всю холодную ночь провела в седле, показывая дорогу врачу, и я, не в силах выразить свои чувства, просто сжал ей пальцы.
* * *
Открыв глаза, я увидел у постели Горлова, а с ним какую-то древнюю старуху, ощерившуюся на меня гнилыми зубами, что, вероятно, должно было означать улыбку. Старуха показалась мне знакомой, и я вспомнил, что видел ее, когда мы останавливались у Бережковых после нападения казаков на сани. Жуткая старуха, просто видение из ночных кошмаров. Она приблизилась к постели и, положив пеструю суму у меня в изголовье, перекрестилась.
Беатриче отодвинулась дальше, чтобы не мешать ей, но не слишком далеко.
— Господа, прошу заметить, что я против этого, — подал голос врач, появляясь в комнате.
За ним тихо вошел князь Бережков, и врач обратился к нему:
— Князь, как же вы, считая себя просвещенным, образованным человеком, допускаете такое…
Не знаю, что сделал Горлов, наверное, только глянул на врача, но Стюарт вдруг умолк и, повернувшись, вышел из комнаты, увлекая за собой князя Бережкова.
— Я умываю руки, князь! Я сделал все, что мог, и не несу никакой ответственности, если вы сами хотите доконать его. С вашего позволения, я отправляюсь в бильярдную и выпью виски… — донеслось до нас из коридора.
Старуха все это время улыбалась и кивала головой, хотя явно не понимала ни слова. Как только дверь за князем и врачом закрылась, Горлов кивнул старухе, и она, повернув ко мне голову, улыбнулась еще шире. Это оказалось для меня слишком, и я лишился чувств.
* * *
Когда я проснулся, именно проснулся, а не пришел в себя, сияло солнце. Не открывая глаз, я осторожно коснулся повязок на ране. Жгучей тупой боли не было, хотя рана побаливала и зудела, что всегда бывает, когда она заживает.
— Ага! Что, удивлен? — Я открыл глаза и увидел, что лежу в той самой комнате, где когда-то корчился от боли Горлов, а сам он стоит у окна и прихлебывает суп из деревянной миски.
— Как? — моя голова отказывалась соображать.
— Лучше тебе не знать об этом. А впрочем, если хочешь, изволь. Старуха взяла дохлую ворону с червяками…
— Хватит, — поспешно перебил я.
— Да что ты, у нас так лошадям гангрену лечат. Так вот, взяла она…
— Как только встану, убью и тебя, и старуху, — пообещал я, но тут увидел Беатриче, сидевшую на стуле по другую сторону кровати.
Горлов радостно заржал в ответ на мою угрозу и, выскочив на улицу, заорал в солнечное весеннее утро:
— Живой! Живой!
Я не сводил глаз с Беатриче, но прежде чем я нашел нужные слова, она выскользнула из комнаты.
28
Маша, вскрикнув от радости, бросилась к нам, вытирая руки о белый передник, и, прежде чем Горлов успел подхватить ее, упала ему в ноги. Она отбила три земных поклона, прежде чем ему удалось поднять ее на ноги. Петр, сидевший за кучера, только ухмылялся.
Увидев меня в карете, Маша снова начала креститься, подняв глаза к небесам, но, заметив повязку, перестала креститься и бросилась ко мне, помогая выйти.
Горлов хотел сказать что-то, но вместо этого только махнул рукой. Мне и самому было неудобно опираться на пожилую женщину, но она оказалась на удивление сильной, и забота, с которой она вела меня в гостиницу, не могла не тронуть. При этом Маша говорила, не умолкая, и хотя я не понимал ни слова, но все же догадался, что она хочет, чтобы я посидел в холле гостиницы, пока она приготовит мою комнату. Чуть ли не насильно уложив меня на диван, она ушла наверх. Я заметил Тихона, улыбающегося мне у дверей, но ни он, ни остальной персонал гостиницы не подходили ко мне. Вероятно, кто-то приказал им не беспокоить меня.
Горлов успел заранее предупредить хозяина «Белого гуся», чтобы приготовили все к моему приезду и создали все условия для моего выздоровления. Но, по мнению Маши, не все удалось сделать вовремя. Это я понял, услышав, как она кого-то отчитывает в кухне.
Горлов вошел в холл и широко улыбнулся мне.
— Маша! — крикнул он, услышав ее голос в кухне. — Хватит суетиться! У них здесь есть кому готовить и убирать!
Она невнятно отозвалась, и Горлов фыркнул, но, увидев, что я пытаюсь встать, снова рявкнул:
— А ты-то куда! Лежи, тебе говорят! Маша обещает, что выходит тебя, но с таким пациентом как ты ее саму придется выхаживать.
Но я все-таки встал и торжествующе посмотрел на него.
— Видишь! Я и сам уже прекрасно могу стоять.
— Эй-эй! Ты куда? Ты что делаешь?
— Поднимаюсь по лестнице, если сам не видишь. Я не собираюсь… — в этот момент Горлов подхватил меня на руки как ребенка и доставил в мою комнату.
— Пусти, медведь косолапый! Ну вот, закапали кровью пол.
— Вот и замечательно, — огрызнулся он. — Маша будет счастлива — ей теперь есть что отмывать.
Горлов оказался прав. Увидев, что кровь пропитала бинты. Маша сразу перестала суетиться и развела бурную деятельность, но теперь она точно знала, что делать. Она тщательно перевязала меня свежими бинтами, и по ее приказу Петр принес в комнату стол, который просто завалили разнообразной едой. Горлов к тому времени успел помыться — чего мне, к сожалению, не позволили, — и присоединился к нам как раз в тот момент, когда Петр внес самовар.
— Надо было оставить тебя на диване внизу, — заявил Горлов. — Похоже, Маша решила перетащить сюда все кухонные запасы. Петр! Садись с нами, сегодня будем есть здесь. Надо было весь полк пригласить, здесь, по-моему, хватит на всех.
Я ел, сидя в кровати, а Горлов и Петр держали свои тарелки в руках, так как на столе не было места из-за стоявших на нем блюд с разнообразной снедью.
Я быстро наелся и отдал Маше свою тарелку, но она, коснувшись пальцем осетра на столе, сказала:
— Рыба.
— Рыба, — повторил я русское слово.
— Это не урок русского, дурень, — пробурчал Горлов. — Она хочет, чтобы ты съел рыбы.
— Так ведь я уже ел.
— Она хочет, чтобы ты съел еще.
Я улыбнулся Маше и, подбирая немногие русские слова, которые знал, мягко произнес:
— Нет. Спасибо. Я… — не зная, как сказать по-русски, что наелся, я похлопал себя по животу и улыбнулся.
— Рыба, — настойчиво повторила она.
Я вздохнул и взял кусочек.
— Хлеб, — невозмутимо подсказала Маша.
— Слушай, Горлов, скажи ей, что я уже взрослый мальчик и сам знаю, когда хочу есть, а когда нет.
Но, тем не менее, из вежливости взял хлеба.
Маша внимательно выслушала Горлова, который перевел ей мои слова, покивала и, указывая на стол, сказала:
— Мясо.
* * *
— Эй, Светлячок, маркиз Дюбуа пожаловал.
Петр только что задвинул в угол стол, который Маша тут же принялась обновлять для следующего приема пищи, и я подумал, что обидно будет умереть от обжорства, после того как я не умер от гангрены.
— Мсье! — Маркиз Дюбуа слегка коснулся шляпы золоченой рукоятью трости, стуча каблуками, прошел через комнату и уселся на стул, поправляя накидку. — Итак, вы опять вышли победителем и обманули смерть.
— Мы сделали все, что могли, — вежливо отозвался я, поглядывая на Горлова.
— Насколько я слышал, вы взяли в плен Пугачева? Похоже, мы все опять должны благодарить вас. — Но вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, он умолк.