Мне снова 15…

– Можете надеть тапочки, и милости прошу в залу, – пригласил меня Блантер, легонько подталкивая в спину.

М-да, неплохо живут советские композиторы, самые настоящие хоромы, знал бы хозяин квартиры, сколько такая хата будет стоить в XXI веке… Но сейчас, вероятно, такие вопросы не очень волновали автора таких шлягеров, как «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Лучше нету того цвету», «Летят перелётные птицы», «В городском саду играет»… Даже футболисты выходят на поле под написанный им «Футбольный марш». На жизнь ему наверняка хватало, авторские текли, однозначно, хорошим таким полноводным ручьём.

– Ну что ж, могу я узнать, что за бессмертное произведение вы сочинили, которое так расхваливал Владимир Григорьевич? Ноты у вас с собой?

– Если честно, то они остались в ВУОАПе. Но я могу сыграть по памяти.

– Хм, а петь тоже вы будете?

– Могу, хотя я уже говорил, что вижу в этой роли Марка Наумовича.

– А вы не так просты, юноша… Прошу к инструменту.

Я сел за чёрный блестящий лаком рояль австрийской фирмы Bцsendorfer, откинул крышку и пробежался пальцами по клавишам. Какое давно забытое чувство… На мгновение нахлынули воспоминания, которые я отогнал усилием воли. Не время ностальгировать по будущему-прошлому, тут, можно сказать, поворотный момент моей новой жизни, который, вероятно, направит её в новое русло.

Я проиграл вступление, а затем начал петь. В эти минуты для меня ничего не существовало, кроме песни, и, взяв последний аккорд, я на несколько секунд закрыл глаза. Вокруг стояла тишина, прерываемая разве что едва доносящимся с улицы звуком проезжавших автомобилей.

Я повернул голову в сторону Блантера. Тот пребывал в глубокой задумчивости, скрестив руки на груди и глядя куда-то мимо меня. Потом всё же его взгляд сфокусировался на моей персоне.

– Действительно, сильно, – негромко сказал композитор, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Это точно ВАША вещь?

Блин, и долго они ещё будут сомневаться в моём авторстве?! Хотя на их месте, пожалуй, я тоже удивлялся бы и сомневался. Делать нечего, придётся всех уверять, что я вундеркинд.

– Да, это моё, а ещё я написал за последние полгода десятка два шлягеров, и сегодня все они официально оформлены в ВУОАПе. А вообще я каждый день могу выдавать по хи… по шлягеру.

Снова последовали вопрос о моём музыкальном образовании и удивлённо приподнятые брови после моего ответа.

– Я могу допустить, что вы изучили ноты, но научиться играть на рояле без педагога… Решительно не могу в это поверить!

– У нас в школе в актовом зале стояло пианино, вот я после уроков сидел и часа по два занимался. Наверное, у меня талант, – скромно заключил я, не зная, как ещё выкрутиться из этой ситуации.

– И всё равно это невероятно, – заявил Блантер, в возбуждении расхаживая по огромной зале. – Вам сколько лет? Пятнадцать? Хм… А ещё какими-то инструментами владеете?

Я стал вспоминать, на чём ещё играл в своей долгой жизни. Гитара, само собой, как акустика, так и электро, клавишные, на басу и на ударных пробовал, губная гармоника…

– На гитаре могу, – не стал я выкладывать сразу все козыри.

– А можете исполнить ещё что-нибудь из вашего, так скажем, репертуара?

Что ж, похоже, карась заглотил наживку. Теперь только бы не сорвался.

– Могу пару-тройку вещей, если у вас время есть. Исполнил я «На дальней станции сойду», «Крыша дома твоего» и «Шумят хлеба». Затем, подумав, решил добавить ещё и «Нежность». Последние две песни были написаны Пахмутовой, тяжёлой артиллерией композиторского цеха. Если уж бить, то, как говорится, наотмашь.

– Думаю, для первого раза достаточно, – скромно сказал я, вставая из-за рояля.

– Это… это потрясающе! – развёл руками Блантер. – Но как?! Почему раньше никто не слышал о Егоре Мальцеве?

– Говорю же, всё появилось как-то неожиданно. А вот теперь я наконец созрел, чтобы представить своё творчество народу. И кстати, вы обещали меня познакомить с Бернесом.

– Да-да, я сейчас же ему позвоню.

Матвей Исаакович кинулся к телефону:

– Алло, Марк, добрый день, это Блантер. Ты сейчас чем занимаешься? Баклуши бьёшь? Слушай, тут такое дело… Сидит у меня дома один молодой человек пятнадцати лет и просто спит и видит, чтобы ты спел написанную им песню… Да, подозреваю, что самородок. Не хочешь приехать ко мне, познакомиться? И песню послушаешь? Через сколько? Час максимум? Ну давай, жду.

Я с плохо скрываемым интересом прислушивался к разговору, от результатов которого во многом зависело моё будущее. И когда Блантер положил трубку на рычаг, я про себя облегчённо выдохнул.

– Ну что же, через час Марк Наумович обещал быть. Не желаете пока, молодой человек, чаю? Или кофе предпочитаете?

Конечно, я предпочитал кофе, желательно со сливками, но решил не борзеть и скромно согласился на обычный чай, к которому хозяин предложил печенье с конфетами. С момента попадания в это тело я постоянно ощущал чувство лёгкого голода. С питанием в эти годы было не ахти, особенно учитывая скромное материальное положение моей новой семьи, хотя мама и брала частенько по два дежурства подряд, выматываясь. А Катька вон перешила даже старое материно платье на себя. Глядя на вазочку, у меня возникло желание наесться от пуза. Видно, Матвей Исаакович что-то уловил в моих глазах и подбодрил:

– Не стесняйтесь, Егор, угощайтесь.

Ну я и угостился… Пяток печенюшек и столько же шоколадных конфет слегка утолили моё чувство голода.

– Может, супчику разогреть? – неожиданно предложил Блантер. – Жена с сыном вчера уехали в санаторий в Ялту, и Нина оставила мне целую кастрюлю моего любимого горохового супа с копчёностями. Чтобы не отощал, как она выразилась. А без них у меня, признаться, и аппетит что-то пропал. Кое-как похлебал сегодня днём, не знаю, сколько я его доедать буду.

– Ой, нет, спасибо, – ответил я, стараясь скрыть своё желание как минимум ополовинить эту самую кастрюлю. – Давайте я лучше пока текст для Марка Наумовича накидаю, ноты записать уже вряд ли успею.

С текстом я управился за несколько минут. Не успел отложить в сторону дорогую перьевую самописку, как в дверь позвонили – Бернес приехал даже раньше названного времени.

– Ну-ка, показывай, Мотя, своего вундеркинда! – приятным баритоном провозгласил на всю квартиру гость.

Выглядел он моложаво, жизнь в нём буквально бурлила, и не подумаешь, что через каких-то восемь лет любимец миллионов угаснет от рака лёгких. Кстати, не мешало бы его попросить со временем как следует заняться своим здоровьем, обозначив именно лёгкие как возможную мишень для атаки раковых клеток. Глядишь, и удастся продлить жизнь знаменитому артисту.

– Ага, это ты, значит, и есть? – ткнул в мою сторону указательным пальцем Бернес. – Очень приятно, Марк Наумович.

– Егор, – пожал я протянутую руку.

– Так, и что за песню ты хочешь мне предложить?

– Вот текст, а мелодию я могу наиграть на рояле. Но лучше давайте сначала я спою, чтобы вы знали, как должно звучать. Правда, для себя я играю где-то на октаву выше, а для вашего голоса мы потом подберём тональность.

Бернес с Блантером переглянулись, изобразив характерную мимику для невысказанной фразы: «Гляди-ка ты!», а я тем временем начал проигрыш. И, мысленно помолившись, запел…

На слушателей я взглянул только после последнего аккорда. Матвей Исаакович, уже зная, что услышит, держал себя в руках, а вот настроение Бернеса резко изменилось. Если в квартиру старого друга он заходил на оптимистичной волне, с улыбкой, то сейчас словно постарел за пару минут лет на двадцать. Сгорбился, осунулся, глубокие морщины прорезались в опустившихся уголках губ…

– Да-а… – протянул он дрогнувшим голосом, – не ожидал.

– Вот-вот, – поддержал Блантер товарища, – и у меня было похожее чувство. А он мне потом ещё несколько вещей исполнил, тоже весьма неплохих. Но, конечно, «Журавли» проняли до самых печёнок.

– Так что, Марк Наумович, – прервал я их диалог, – попробуете спеть?