Страница 47 из 65
Находясь под ревностным покровительством аристократии и дворов, материализм, распространённый четырьмя этими личностями, не обогатившими науку никакими самостоятельными научными трудами или открытиями, имел невообразимый успех, приобрёл последователей во всех классах общества; подражателям положительно не было конца, появлялись сотнями разные другие сочинения, основанные будто бы на учении Декарта, но с атеистической подкладкой, вполне покорившие публику, развившие в ней жажду знания в ущерб авторитета Церкви.
Таким образом Декарт, строгий и ревностный католик, человек глубоко верующий в Бога, как Творца Вселенной, написавший дуалистическую философию, отвергающий численность атомов, говоря, что если бы существовали самые маленькие частички, которые никак нельзя было бы разделить, то всё же Бог мог бы разделить их, потому что делимость их мыслима, - попал во мнениях общества в материалисты.
Все, положительно все читающие произведения Гессенди, Гоббса, лорда Бэкона, Ла-Меттри и всю клику их последователей, полагали, что читают теорию Декарта, или, по крайней мере, учения, основанные на строгом смысле картезианского дуализма, чего в сущности совершенно не было; все эти теории не походили даже на выводы Декарта; они частью заимствовали одну наружную форму его, а большею частью заимствовали его переходные теории, из которых сам Декарт выводил совершению другие следствия, чем те, к которым приходили его последователи.
Первым восстал против материализма сам Декарт; немало посвятил он труда для убеждения людей в том, что учение его решительно не имеет того основного смысла, какой ему придают; сколько он прочёл публичных лекций, доказывая, что его философия не может быть понимаема в атеистическом смысле, однако модного стремления он не остановил.
За Декартом восстали на материализм Ньютон, Бойль, Клерк, Пристлей, Гэртли, Лейбниц, Фарадей, Баркли и многие другие, но труды их были оценены лишь в Англии. Материализм был так прост и понятен; от так соответствовал вкусам и взглядам общества и людей того времени, что они положительно отказывались от всякого другого мировоззрения; они почитали учёных за их ум и деятельность с радостью и некоторым даже рвением принимали новейшие открытия и успехи науки, но всегда понимали их по-своему, не меняя своего мировоззрения. Чем больше росло образование и жажда знания, тем сильнее вкоренялся атеизм.
В этом общем модном стремлении к атеизму труды даже таких набожных людей, как Ньютон, Фарадей, Клерк, Бойль и Бэрклей, которых глубоко возмущало непонимание истинного смысла наук, доводящее их до атеизма, принимались как подтверждения материализма.
Ньютон, например, давал математические разъяснения явлений, показывал те законы, которые поддерживают и производят явления, утвердил то великое обобщение, которое существует между падением яблока и движением луны, полагая, самым непреложным образом, что причиною или виновником возникновения этих законов есть Творец Вселенной. Он говорил: «Естественные законы природы представляют постоянно и во всём самые ясные следы мудрейших целей, но нигде и ни в чём не удавалось нам подметить и следа необходимости».
Но всё это понималось совершенно иначе: ход истории окончательно выключил эту Ньютоновскую Высшую и Разумную Причину явлений и поставил самый математический закон в ряд физических причин. Удар атомов превратил в некоторую объединяющую мысль, которая, будто бы, в таком автоматическом виде управляет миром без всякого материального посредства. - То, что Ньютон считал такою «великою бессмыслицей», что никакая философски мыслящая голова не могла вместить, - как выразился он сам в своём письме к Бентли в 1693 году (Ланге, т.I, стр. 249) -потомство прославило как великое открытие его.
Многие места учения Ньютона принимались и перешли в науку не так, как понимал и учил сам Ньютон. Материалисты, например, говорят: «Ньютон открыл гармонию мирового целого», - это совершенно правда, но понимать это целое надо совершенно не так, как понимают они. Он говорил, что движение атомов производится через посредство всепроникаемой тончайшей материи по законам удара, причина которого скрыта от нас; принято же это учение было иначе, а именно: что частицы масс будто бы направляют своё движение, следуя математическому закону без всякого материального посредства. Это, конечно, почти всё равно для общего понимания мировой гармонии, и, может быть, усваивается гораздо легче и нагляднее, но, в сущности, второе объяснение заключает в себе громадную нелепость, утверждая, что сила или причина движения может действовать там, где её нет, т.е. всё понятие о «действии» атомов друг на друга рушится, и даже понятие о причинности должно принять другую, более абстрактную форму.
Почти то же случилось с трудами Фарадея, Пристлея и Давида Гэртли.
Давид Гэртли, с особой энергией боровшийся всегда против материализма, в 1749 году издал довольно обширное теологическое сочинение, защищавшее чудеса и доказывающее всю необходимость библии; оно подробно трактует о загробной жизни, опровергая только положение Церкви о загробных мучениях. Небольшая часть этого сочинения была посвящена физиологии, или скорее психологии, в которой, Гэртли излагает учение своё об ассоциации идей, как основание внутренней духовной деятельности человеческого организма. Основание этой ассоциации Гэртли приписывал отправлениям головного мозга. Эта психологическая часть имела наибольший успех; она была переведена на все языки и дала богатую пищу атеизму, тогда как остальная, самая обширная и существенная, но теологическая часть его труда во многих странах осталась совершенно никому неизвестна и Давид Гэртли в общем атеистическом водовороте получил очень громкую известность, как философ-материалист, несмотря на то, что всю жизнь боролся против материализма.
В конце XVIII века и в начале XIX появилась идеалистическая философия Канта, не отвергающая ни Бога, ни отвлечённый в природе элемент, ни душу, ни свободную волю. Кант полагал только строгие границы между познаваемым и непознаваемым; он говорил, что правильно судить о вещах может человек только в известных границах, его неполнота чувств и разума человеческого кладёт пределы познания для неразвитых людей, дальше которых опасно идти при современных успехах наук; он находил более осторожным предоставить расширение пределов границы познания более отдалённому времени, сообразуясь в этом случае с развитием самих наук. Кант во всяком случае признавал, что в нас есть начало пространственного и временного созерцания a priori, он первый показал нам, что именно то, чем мы владеем a priori, не имеет вне нашего опыта никакого притязания на значение, потому что оно происходить из устройства нашего духа. (Подробно это его мнение мы дословно приводим ниже, говоря о позитивизме в науке и о его программе.)
Шлейден в своём прекрасном сочинении (Ueber den Materialismus. Leipzig, 63 г.) выразил свою полную уверенность, что философия Канта должна прочно установить идеи о Боге, свободной воле и бессмертии души и во всяком случае также незыблемо, как установлены законы движения небесных тел, ибо для всякого, понявшего учение Канта в истинном его значении, т.е. в духе, как понимал его сам Кант, материализм должен был обратиться в абсурд и бессмыслицу.
Но в действительности вышло совершенно иначе: те места Кантовской философии, которые прочно устраняют материализм, не достигли общего признания, публика осталась ими недовольна и отвергла их, и даже то освобождающее от материализма действие, которое произвела философия Канта на более чутких к пониманию истины умах, длилось только одно мгновение, ибо было естественным путём заглушено всё усиливающимся потоком атеизма, более соответствующим духу времени. (Ланге, т.II, стр. 75).
О том, как большинство поняло учение Канта, можно сказать решительно то же самое, что сказал сам Кант о противниках Юма, что они «всегда принимали за допускаемое им то, в чём он именно сомневался и, напротив, всегда с жаром и часто даже с большей невежливостью доказывали то, сомневаться в чём самому Канту никогда не приходило на ум».