Страница 43 из 65
Таким точно путём должен поступать человек для уничтожения в себе каждого порока и каждой дурной наклонности. Ничего не даётся в области духовного прогресса без борьбы и принуждения; скажем даже больше: одно принуждение себя, в особенности, если оно разумно и не имеет внешнего давления, а делается человеком с охотой, по доброй воле, уже совершенствует его, искореняет в нём злые наклонности и делает его способным к восприятию высшего самовоспитания, которое он найдёт в христианстве. Никакая борьба с собой и со своими недостатками не остаётся без внутреннего и действительного самоулучшения всего нашего существа и всей природы нашей. Окончив подобную ломку и насилование своей злой природы, человек может сказать, что кончил первую часть своего нравственного и духовного воспитания. т.е. подготовил почву своей души для благоприятных всходов на ней семени слова Божия. Это будет уже вторая часть его самовоспитания, ещё более существенная, чем первая, но зато и ещё более трудная.
Легче отучить себя не делать людям зла, чем приучить себя делать добро; легче отучить себя от праздных слов и от отрицания того, о чём ты не имеешь понятия, чем полюбить Бога всем сердцем и всей душой; легче быть рабом буквы, чем вникнуть в дух закона; легче быть формалистом и исполнять известное количество внешних правил и обрядностей, чем быть верным слугой Бога, чистым, мудрым и смиренным духом и с самоотвержением повиноваться воле Божией. А если задача труднее, то и достижение её достаётся с большей работой над собой. Конечно, работа христианина над самоулучшением совершенно другого рода, чем первоначальная работа над искоренением в себе зла; тем не менее, она очень трудна и сопряжена с большими принуждениями и борьбой с самим собой. При этом так же, как и при всяком новом нравственном и духовном улучшении себя, человек постоянно до некоторой степени совершенствует свой характер, свою жизнь и всю свою природу. Духовному воспитанию нет предела, - оно также бесконечно, как и сам Бог, и каждая новая степень даёт всё новые преимущества и новые совершенства.
Образование научное и умственное имеет совершенно другой характер. Конечно, чтобы что-нибудь знать, надо трудиться и работать. Чем более человек учится, тем он образованнее, - это несомненно (очевидно, в этом случае мы говорим об одном и том же человеке, так как природные дарования у людей весьма различны). Но при научном и умственном образовании ценится не количество положенного кем-нибудь труда, не самая его забота об образовании и не бессонные ночи, проведённые в изучении наук, но конечный результат, степень образованности и количество усвоенных знаний.
Человек, окружённый всеми средствами, облегчающими ему учение, достигает лучших результатов гораздо скорей и с меньшим трудом, чем другой, их не имеющий. Иной, живя между умными людьми и прислушиваясь постоянно к их научным разговорам, совершенно без всякого труда и даже совершенно нехотя может научиться тому, на что другие убили целые годы своей жизни. Простой безграмотный сторож-солдат в физической лаборатории научается через простую наблюдательность, но без всяких знаний физики, производить любой самый трудный физический опыт со всеми деталями. Таков характер умственного и научного воспитания, в котором более преуспевают те, у которых больше разум, память и сообразительность. Но вопрос в том, - преобразовывают ли эти знания человека? Делают ли они лучше и совершеннее самое существо его, улучшая его душу?
На этот вопрос надо несомненно ответить отрицательно. Умственные и научные познания расширяют ему только кругозор всего познавательного; открывают ему новые арены деятельности, на которые может он вступить или отказаться: позволяют ему более разумно и здраво относиться к природе, к людям и тварям; но будет ли он в действительности так относиться, - это зависит от его личного желания. Но зато умственное развитие ведёт за собой и большее понимание житейских и личных вопросов, открывает ему глаза на его выгоды и расчёты, учит ловкости в обращении с людьми, учит командовать и господствовать над ними. Из чего надо заключить, что умственное развитие, вместе с приносимой пользой человеку, может принести ему и вред, ибо может породить в нём излишнюю уверенность в свои силы и достоинство, что вызовет тщеславную гордость и пренебрежение к людям, т.е. может сделать ему нравственный вред и он падёт с высшей ступени своего духовного развития на более низкую.
Ввиду этой разницы задач нравственного воспитания и умственного образования, учители нравственности для воспитания своих учеников поступают иначе, чем профессора и учители наук; а в периоды усиленного нравственного развития отношение духовенства к народу было иное, чем отношение учёных к тому же народу в периоды усиленных умственных развитий.
В течение всего первого и третьего периода духовенство имело безусловную власть над народом во все фазы его жизни: семейной, домашней, уличной и общественной. Мало того, духовенство оказывало давление не на одни только поступки людей, но и на все потаённейшие мысли каждого, заставляя на исповедях высказывать всё без малейшей утайки, под страхом двоякой ответственности. Первая ответственность была перед самим духовенством, которое наказывало разными способами за неполную исповедь; вторая же была перед самим собой и Богом, ибо совесть каждого не должна была давать покоя в течение всей жизни, в случае преднамеренной утайки какой-нибудь самой сокровенной мысли. Никто от руководства духовенства никуда скрыться не мог и всякий шаг каждого был под контролем.
Заботясь о внутреннем нравственном улучшении народа, духовенство, конечно, должно было не только оказывать давление, но даже употреблять некоторое насилие над волей народа, чтобы заставить каждого относиться к себе строго и в свою очередь принуждать себя насиловать свою злую природу, приучая её к добру! И, конечно, чем грубее был народ, тем и насилование их воли было сильней и выражалось в более грубых и принудительных формах.
Имея дело с полудиким народом, законоучители и не думали даже осведомляться о внутренних душевных качествах своего народа; ибо в каждом из них было ещё так много дикости и внешней грубости, что первой заботой духовенства было работать над уничтожением внешних проявлений их дикой и животной натуры. Моисей, например, никого не спрашивал, с каким внутренним настроением исполняет человек его закон и трудно ли ему воздерживаться от злодеяний; он говорит: «Будь проклят всяк, кто не исполняет закона». А закон усматривал каждый шаг даже домашней жизни и был необычайно мелочен и подробен; но тем не менее исполнение его было обязательно.
Ветхий Завет строго преследовал нарушение обрядностей; например: соблюдение субботы было обставлено самыми мелочными, до нелепости точными, до смешного ничтожными ограничениями. Пророк назвал её «отрадой», и поэтому ставилось в обязанность даже бедняку есть три раза в этот день. Евреи должны были пиршествовать, хотя не имели права ни зажигать огня, ни варить пищи. Согласно жестокому и узкому наставлению Шамайи, в субботу никто не мог даже ободрить вольного или утешить печального; спасти жизнь ближнего считалось нарушением субботы. Какой-нибудь вопрос о стебле бобов или о способе убивать дичь до её употребления в пищу возбуждал самые многочисленные трактаты, вырабатывающие новые затруднительные условия.
Общее религиозное убеждение каждого иудея сводилось к тому, что, хотя из 248 заповедей и 365 запрещений Моисеева закона иные были легки, а иные тяжелы, однако все они и в отдельности, и вместе взятые были необходимы к исполнению с самой строгой тщательностью, не только по духу и по букве, но и в бесчисленных выводах, к которым могла повести буква, когда даже последний след смысла и значения терялся в массе всевозможных определений. Этого, по убеждению иудеев, требовал Бог; только это считалось истинным понятием о безукоризненной праведности закона. Хотя подобный взгляд иудеев есть отчасти плод утрировки фарисейской, тем не менее, разве не торжественно и не решительно выражена заповедь: «не делать никакого дела в субботний день?» Разве сам Моисей и всё общество не побили камнями человека в пустыне за то только, что он собирал дрова в этот день?