Страница 22 из 65
II) Как встретили учёные общества французских микрографов, когда они вздумали уверять, что споры тайнобрачных растений имеют все характеристические признаки животных, а потому должны быть сопричислены к царству животных? Германия приняла их хуже всех, она отразила это открытие такими недостойными насмешками и глумлением, каковых не следовало бы допускать в науке; гораздо серьёзнее было бы взять микроскоп и убедиться в этом, теперь уже несомненном, научном факте. Они охотно сделали бы с ними то же, что сделал Наполеон I после того, как увидел идущим в первый раз по реке Сене пароход Фултона: он велел засадить Фултона в тюрьму, где и продержал его до смерти, находя, что пароходы для Франции вредны.
Иногда гибкость ума человека допускает разные вольности, даже и в науке; но встречаются и такие роковые темы, которым человек, несмотря на всю очевидность доказательств, не хочет дать места в числе своих знаний из упорства, и единственно из принципа: не затрагивать этих опасных тем.
III) Вспомним, как Парижская академия наук, после вполне доказанного падения с неба камня около города Эгля, в 1803 году, запретила говорить своим членам об аэролитах, считая для себя постыдным говорить такие абсурды, как падение камней с неба, в котором, по её мнению, никаких камней быть не могло. Когда один академик заявил, что он всё-таки убеждён, что этот камень упал именно с неба, то другой сказал ему, что вероятно этот камень попал ему на голову, что он решается говорить такие глупости.
После всего вышесказанного имеем ли мы право восставать на позитивизм и его применение к науке? - Несомненно - да, насколько он может быть и прав, когда останавливает он знания тайн природы людей, погруженных в изучение одной только материи, следовательно, совершенно не подготовленных к принятию более глубоких истин природы, настолько же, а может быть, и в тысячу раз больше, он виновен, запирая все двери науки даже к знанию самого существования этих тайн, преграждая все пути к истинной оценке своих знаний.
Все три вышеприведённые исторические примеры научной нетерпимости заимствованы нами из того периода времени, который предшествовал научной деятельности Огюста Конта и его последователей, т.е. из того именно времени, когда позитивизм был ещё бессознательным и наука считала себя свободной в постановке пределов для своей компетенции, так как не была сознательно и фактически закована в тесные рамки позитивных принципов. Учёные, однако, и тогда ещё вооружались не только на людей, которые создавали теории и научные системы, не соответствующие временным взглядам на факты и явления природы, или, просто сказать, на людей, опережающих свой век; но учёные нередко вооружались даже на самые факты и явления природы, которых они не понимали и не хотели признать, ибо они могли бы пошатнуть существующее в науке мировоззрение и могли заставить изменить привычный образ научных мыслей.
Нетерпимость современного господствующего у нас позитивизма к новым передовым научным идеям и к фактам и явлениям природы, которые не соответствуют программе позитивизма и которых позитивисты не считают возможным затрагивать, ещё несравненно деспотичнее, чем была эта нестерпимость в старое время - она фанатически упорна. В наш век позитивные взгляды настолько соответствуют общим практическим взглядам людей на их жизнь и на их деятельность, что они охватили все убеждения людей, вошли как бы в кровь и плоть всех учёных и не учёных и до такой степени отвоевали себе прочное положение в умах, что слово «позитивный» стало синонимом слов: научный, серьёзный и разумный. Все научные теории и системы и даже все бесспорно существующие в природе факты и явления, но которые не отвечают позитивным взглядам на науку, считаются прямо ненаучными, несерьёзными и неразумными, а потому встречаются с полнейшим пренебрежением и не удостаиваются ровно никакого обсуждения, ни опровержения, ни оспаривания, а прямо со сдержанной саркастической улыбкой, желающей сказать: «как он глуп, что затрагивает такие неблагодарные и несерьёзные темы».
Обратите внимание, какое в настоящее время появляется огромное количество новых изобретений и научных открытий. Наука, искусства, техника, фабрики, заводы, мануфактуры, мастерства и разные ремёсла снабжают нас ежегодно неисчислимым количеством новых сведений о природе, указывающих нам новые области знаний, до которых постепенно доходит человек и через что отвоёвывает себе мало-помалу всё больший простор для своей мысли. Если судить по успехам экспериментальной части науки, можно подумать, что в самом деле наши познания природы обогащаются неимоверно и что, следовательно, наука подвигается быстрыми шагами по пути развития и прогресса. Но если мы более внимательно проанализируем все эти успехи знаний, то увидим:
1) что район области, кругом которой концентрируются все эти открытия и изобретения, чрезвычайно ограничен в сравнении с районом области, которою должна бы была заняться наука и бесспорно могла бы это сделать, если бы не была позитивной.
2) Все открытия и изобретения вращаются преимущественно около одного неизменного центра, а именно: около материи и её видимых проявлений.
3) Все они в большинстве случаев удовлетворяют требованиям нашей практической жизни или практическим взглядам на природу, но имеют весьма мало назидательного и образовательного значения и не могут удовлетворить научной любознательности современного развитого общества, требующего от науки совершенно иных, более глубоких ответов, касающихся смысла жизни и явлений и условий существования всего сущего.
Видеть, слышать, осязать что-нибудь, владеть чем-нибудь, ещё далеко не значит знать, что это такое. Дикарь видит солнце, видит землю пользуется ими, но отдаёт ли он себе правильно отчёт, что это такое? Конечно, нет. Не так ли и мы? Пользуемся паром, электричеством, теплотой, светом, строим гигантские сообщения через океаны для передачи нашей мысли, переносимся с материка на материк скорее рыбы, унижтожаем континентальные расстояния через постройку железных дорог, говорим друг с другом на огромные расстояния, делаем химический анализ звёзд, совершаем самые чудовищные и удивительные дела - но знаем ли мы, чем мы пользуемся? Понимаем ли, как это всё происходит? В силу каких импульсов и причин всё это совершается? Мы в этом случае хуже каждого дикаря, ибо тот объясняет себе явления природы как-нибудь, как позволяют ему его умственные средства, например, затмение солнца он объясняет злостью дракона, желающего скрыть от людей солнце - мы же пользуемся несравненно большими средствами и вместе с тем совершенно не задаём себе вопроса: чем мы пользуемся?
Всякий у кого есть глаза, тот видит; у кого они лучше, видит дальше, чем тот, у кого они хуже; человек, вооружённый телескопом, химической лабораторией или физическим кабинетом, видит природу лучше и подробнее, чем тот, у кого подобных средств нет, это вполне естественно. Но как бы он хорошо ни видел, как бы он подробно ни экспериментировал и ни анализировал природу, он ещё не может сказать, что знает те явления природы, которые он подметил через свои наблюдения, пока он их не изучит, не выяснит до полной ясности представления.
Всякое знание, так же, как и наука, состоит из двух самостоятельных факторов, друг на друга окончательно не похожих. Первый фактор есть эксперимент; прежде чем начать изучение чего-либо, человек должен убедиться в существовании предмета исследования. Второй, который должен непосредственно следовать за первым, чтобы сделать наши познания природы полными, есть фактор чисто умозрительный, выясняющий разуму категорию факта, его природу, сущность, начало, происхождение, его связь и соотношение с другими ему подобными фактами и средой, в которой он проявляется. Чтобы человек имел право сказать, что он знает данный факт, он должен непременно составить себе хотя идею о его прошедшем, о его будущем и настоящее его значение. Мало того, что я знаю, например, электричество настолько, чтобы уметь им пользоваться, устраивать через него двигатели, телеграфы, телефоны, я должен знать, что это такое и какую роль оно играет не в моих практических применениях, но в самой природе, зачем оно там нужно, какое действительное назначение его; первое составляет задачу техники, второе - задачу науки; если этого нет, то нет и знаний; если нет такой науки, которая даёт такие познания, то нет и науки, ибо её труды не научны.