Новое платье Леони

Леони придумывала тысячи всяких хитростей, чтобы увидеться с Люсьеном. Она вдруг стала такой смелой, какой не была никогда в жизни. Она больше ничего не боялась. Не боялась Фернанду, не боялась подмешивать ей снотворное и ночью выходить на балкон, чтобы спуститься к Люсьену, не боялась, что их увидят вместе. За ужином она подмешивала белый порошок в стакан Фернанды – та на ночь выпивала стакан красного вина кирави, разбавленного водой, накладывала ей на тарелку рагу, ждала, стоя за стулом, когда старушенция вытрет пустую тарелку хлебом – Леони не имела права есть одновременно со свекровью, слышала, как она зевает, вздыхает: «Не понимаю, что со мной творится, спать хочу сегодня до смерти, пойду лягу, полчаса тебе на вязание и тоже ложись. И не засиживайся, экономь электричество!» Она уходила, тяжело волоча ноги. Леони убирала со стола. Мыла посуду, прибирала кухню. Она прислушивалась и, когда из комнаты Фернанды уже доносился мерный храп, душилась за ушком, слегка подкрашивала губы и прыгала в окошко. Вот счастье, что у них был низкий второй этаж! Люсьен ждал ее в машине, шторки были опущены. Она открывала дверцу и кидалась ему на шею. «Еще одна ночь», – говорила она себе, закрывая дверцу, чтобы остаться в темноте.

И они ехали к стойлу, где держали ослов. В маленькую хижину, где жили Жорж и Сюзон.

Они встречались каждый вечер до того ужасного дня.

«Нет, нет… Это случилось позже, гораздо позже. Я обязательно должна все вспомнить по порядку. Мои воспоминания слишком драгоценны, чтобы в них путаться. Надо постараться тщательно во всем разобраться. На полках моей души, кроме них, ничего не осталось».

Они поехали в Осер в кино на фильм «Мужчина, который любил женщин» Франсуа Трюффо. Они были далеко от Санса, им больше не нужно было прятаться. Они покупали эскимо и шоколетти, конфеты «Крема» и ментоловые пастилки «Певчий дрозд», усаживались в кресла, пробовали друг у друга мороженое, прыскали от смеха, держались за руки, сплетали пальцы и сливались губами, фильм они не смотрели. Они не могли позволить себе терять время.

Они несколько раз поворачивались к экрану, но не видели, что там происходит. Они целовались, сжимали и разжимали объятия, говорили друг другу нежные глупости.

– Может быть, правы люди, которые говорят, что от любви глупеют, – говорил Люсьен. – Я уже третий раз смотрю этот фильм и так и не понял, о чем он!

Она из всей фразы запомнила только словосочетание «от любви». Она обмякла, практически превратилась в лужицу. Чуть не уплыла под кресло.

– Ах, – сказала она, – если бы я была свободна…

Он с торжественным и серьезным видом привлек ее к себе. Словно хотел приготовить к тому, что сейчас скажет.

– Я тоже не свободен, Леони. Я женат, у меня две маленькие дочки. Я не хочу тебе врать, я хочу, чтобы между нами все было только прекрасное, только великое…

Она кивнула: «да», рука ее лихорадочно смяла обертку огромного трехэтажного эскимо. Женат. Он женат. Две маленькие дочки…

– Я не хочу уходить от жены именно из-за девочек. Я не буду объяснять тебе почему, это слишком длинная и слишком грустная история, но обещаю, что, как только смогу уйти, я приеду к тебе. И обещаю, что никогда не буду тебе лгать… Ты ведь это знаешь, правда?

– Знаю, знаю, – сказала Леони, которая ничего на самом деле не знала, но чувствовала, что ей ужасно грустно.

А чего она себе вообразила? Что сорокалетний мужчина может оказаться свободным, как ветер? У него жена, дети, он уже провожал их в школу, праздновал с ними Рождество, помогал задувать розовые свечки на деньрожденном тортике. «А у меня никогда не будет детей. Рэй говорит, что все из-за меня. Что я бесплодна».

– Посмотри на меня, Леони, посмотри на меня.

Она улыбнулась ему в темноте кинозала кривой несчастной улыбкой, исказившей ее лицо. «Ни о чем тебя не прошу, – сказал он. – Я не прошу тебя ждать меня, но я буду тебя ждать».

– И я буду тебя ждать, – ответила она. – А знаешь почему? Потому что с тобой я больше ничего не боюсь. Раньше я все время всего боялась.

Он обхватил ее голову ладонями и прошептал: «Спасибо, ты сделаешь мне самый прекрасный подарок в мире».

– Не будем никогда больше об этом говорить, ладно? – попросил он.

Она прошептала во тьме: «Ладно».

В этот вечер, когда они вышли из кинотеатра, он спросил, не против ли она, если они немного пройдутся. Он хотел посмотреть на небо, вдохнуть красоту небесного свода, почувствовать бесконечность мироздания, вобрать это величие в свое сердце, которое кружилось, и в нем кружились влюбленные пары, слитые в одно существо, вжавшиеся друг в друга. Они так один раз танцевали в кафе, вжавшись друг в друга. Жизнь творит чудеса. Не нужно верить, что все вокруг беспросветно, черным-черно, даже если все вокруг только и твердят об этом, нужно верить в счастливые исключения и в первую очередь, что сам являешься счастливым исключением.

Он был очень говорлив в этот вечер.

Он хотел все объяснить ей, словно желал убедить в первую очередь себя. В свои речи он вкладывал пыл увлеченного своим предметом заслуженного профессора. Они сидели на скамейке в парке Жорж Санд, он обнял ее и сказал:

– Нет ничего прекраснее в мире, нежели то, что происходит между мужчиной и женщиной. Эта любовь уникальна, совершенна, даже если она длится всего три минуты. Трех минут совершенного счастья хватит, чтобы наполнить всю жизнь. А уж у меня с тобой было столько таких моментов, таких доз по три минуты, что я спокойно могу считать себя счастливым человеком. Я говорил себе, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить, и я буду жить дальше достойно, с высоко поднятой головой, ожидая того момента, когда мы воссоединимся. Вот так я представляю себе ситуацию, Леони.

Ей не слишком-то понравился торжественный тон, которым было сделано это заявление. Она почувствовала, что ничего хорошего от него не жди.

И он сказал:

– И вот мое последнее тебе обещание. Обещаю, что мы будем счастливы. Это займет столько времени, сколько понадобится, но мы будем счастливы…

Она поверила ему. Она верила всему, что он говорил.

Однажды она заметила, что подкладка его плаща оторвалась и торчит. И она обещала себе, что в следующий раз возьмет с собой иголку, нитки и зашьет подкладку.

Она отлично подшила плащ. Стежок ее был ровен и безупречен, как у Сюзон. Она все смотрела на шов и не верила своим глазам. Она приглаживала его ладонью, щупала. Этот шов был ее настоящей победой. Тогда она сказала: «Я свяжу тебе свитер». Он улыбнулся: «А что ты скажешь своей свекрови, если она увидит, что ты вяжешь мужской свитер?» «Я скажу ей, что это для Жоржа, что Сюзон купила мне нитки». Она чувствовала себя бесконечно смелой после того, как сделала этот шов.

– Ты будешь носить его и думать обо мне.

– Я буду носить его и чувствовать запах твоих пальцев в каждой петле.

И он бросился целовать ее. Возможно, именно тогда они зачали ребенка, потому что в тот день она была королевой стежка.

Она сняла мерки, измерила ему окружность шеи и окружность груди, она бегала вокруг с сантиметром, заставляла его поднимать руки, перемеривала, поскольку забывала предыдущий результат. Посмотрев на него с поднятыми руками – словно он делал гимнастику, она вдруг расхохоталась. Вспомнила о той первой встрече в булочной, о плоскостопии. Она рассказала ему эту историю, и он тоже посмеялся.

Сколько времени она уже так не смеялась?

Нет, она никогда так не смеялась.

Смеяться вдвоем, это как заниматься любовью, это невероятно интимное дело.

И вдруг сразу после смеха обрушилась тоска, тревога, она прижалась к нему и вздохнула:

– Мы живем на звезде, которой не существует.

– Ничего подобного! Наша звезда вполне реальна, и с этого момента мы отправим ее на небо. Как ты думаешь, куда нам ее поместить?