Страница 3 из 13
– Даю.
– И скажи диспетчеру, чтобы заказов не планировала. Я тебя заказал.
– Не говори так. Тут недавно расчлененку нашли.
– Где? Какую расчлененку?
– Да еще по телику показывали. Где-то у них ларек был. Полуфабрикаты. Свежее мясо. Деликатесы. Кур просроченных разделывали для шавермы, а деликатесы, похоже, из человечка… Нашли его грамотно расчлененного и разложенного по пакетам. Филейка там, другое все…
– А ты, Гена, не покупай деликатесов. Живи проще…
– А я и не покупаю.
– Стоп. Это что?
– Вроде школа… Была.
– Останови тут. Войду. Подружка тут работала…
– Зайди. Тебя-то как?
– Меня-то? Павел. Штурмом ее брали, что ли?
– Да нет. Обычное дело. Покинули.
Я вошел в школу. Еще два года назад здесь дети учились, звонок звенел, в учительской страсти кипели, ехидство и зависть, обычный производственный процесс. Ну закрыли. Не она первая и не она последняя. Но почему же так нескладно и больно? Пианино разбитое словно бы кувалдой, с вырванными на половину клавишами, доска уцелевшая, со следами последнего урока, трехлитровая пустая банка на подоконнике с осколками стекла и бутылка из под винца. Может быть, тут и забивали мужика на шаверму, тут и расчленяли. Следы кратковременного регулярного пребывания жителей наблюдались всюду. Разбитая мебель хорошо пойдет зимой для костерка, чтобы чайку пачечку вскипятить. А потом завернуться в поролон и попробовать проснуться утром. Кабинет директора. Где вы теперь, уважаемая дама или господин? Не припоминаю, кто здесь был на хозяйстве в последние времена. Похрустывают осколки шприцев под каблуками. Бывшая школа пахнет тленом и смертью. Выйду-ка я отсюда…
Машина ждет. Могла бы и не ждать. Сомнительный пассажир, места те еще. Нет, на месте Геннадий Федорович.
– Ну как? Удовлетворен? – спрашивает он меня.
– Вполне. Куда еще тут люди приезжают из города?
– Сауна «Островок». Все в лиловых тонах.
– Рожи у баб тоже лиловые?
– Не пробовал. Не знаю. Париться будешь?
– Не… Бани ненавижу. Поедем пока на берег. Моря хочу.
И мы поехали, благо тут всего за угол свернуть. Шевелят хоботами краны, паром не наблюдается, жители идут по своим делам. Рыбу ловят, но как-то не массово, а вроде бы сезон.
– А рыбаки где?
– Какие?
– Местные. Тут же было битком. Встать некуда.
– Может, половить хочешь? Сгоняем за снастью…
– Не. Ни мыться, ни ловить. Давай на открытые пространства.
Опять мы у жерла туннеля. Я смотрю на море, Гена вышел из машины, из своего красного «Вольво», и разминается. Ветошку вынул и протирает стекла. Я иду на берег, туда, где сарайки, похожие на эллинги, где камни и лодки в разной степени самодостаточности и горы мусора. Ну да. Теперь, когда добраться сюда можно легко и непринужденно, с шашлыками, с водкой и пивом, разруха пикника на обочине достигла и сих берегов. А вот и рыбаки. На мосту они. Значит, здесь сейчас главное. Я сажусь на бетонный пень и смотрю на ловцов удачи, потом на море и небо, потом опять на рыбаков. А время-то катит к полудню. Поскрипывают круги бытия. Я встаю, собираю вокруг себя коробки из-под сока, бутыли-полторашки, щепки и головешки прошлых кострищ под мангалами. Холод, тьма и разруха. Поджигаю… Горит костерок, лиловится пламя. Если поехать сейчас домой, выпить водки и улечься спать, неминуемо буду найден, разбужен и принужден к торжеству. Выпить нужно прямо здесь. На свежем воздухе. Я иду к Геннадию Федоровичу.
– Ты постой, а я схожу кое-куда?
– Зачем идти? Ехать нужно. Далеко ли собрался?
– Водки купить.
– Так тут общепит есть. Бар.
– На воздухе хочу.
– Хочешь – пей.
Геннадий Федорович открывает багажник, достает оттуда дипломат, а из него перцовую на меду.
– Себе брал.
– Ладно. Попробуем поверить.
Я свинчиваю пробку на «Немирове», делаю большой глоток, возвращаюсь с бутылкой к костерку. Уходит хлад, теплое и доброе возвращается. Гена присаживается рядом.
– Потом куда? Обедать?
– Не. Не хочу.
– Опьянеешь.
– Не, – говорю я и еще прихлебываю из бутылки, – не захмелею. Это совсем другое.
Небо там, где зыбкий призрак Кронштадта или только ощущение призрака. Залив, который все же часть моря или его предчувствие. Кронштадт – место силы. Силы, которой больше нет. Есть та самая призрачная химера. Зыбь и марь. Таджики красят поребрики перед Днем Военно-морского флота. Офицеры пьют в самом дешевом заведении – китайском кафе. Есть еще «купе» возле универсама. Там еще интересней. Мое мысленное проникновение в общепит бывшей военной крепости прерывает Геннадий Федорович.
– Здесь еще развалины есть.
– Какие, Гена?
– ТЭЦ. То еще место. Поедем смотреть?
– Поедем. Заросли здесь романтические. Приятно мимо них ехать. И жить среди них. Прямо графские развалины.
– Может, все же в баню?
– Хочешь в баню?
– Хочу.
– Не. Сейчас поедем отсюда. Давай еще кружок. Не скоро буду здесь еще, а может быть, и никогда. Поедем.
– Сам-то чей? Питерский?
– Кунцевский. Когда-то городок был, а теперь Москва зажрала. Засосала через метрополитен. У него кишки длинные. Внутри тепло, по стенкам картинки красивые.
– Ветки.
– Да нет кишки. Пропустит – и в отхожее место.
И я представил себе дерево, на котором вместо веток кишки. Они раскачивались на ветру и тянулись к проходящим по дороге и проплывающим по реке. На кишках присоски – станции…
Я прилег в своем штурманском кресле. Геннадий Федорович мягко тронул с места. Вот опять бассейн, общежития, канал, заправка, и именно тогда красный мяч мелькнул где-то справа, между каменных бараков. Их немцы пленные строили, вспомнилось некстати. Стены – снарядом не пробить. И все остальное соответствовало, но все же о мяче. Где он и откуда?
– А здесь, Гена, в футбол играют?
– В футбол везде играют. Не видал, что ли, объявление у тоннеля?
– Какое?
– Матч «Канонерец» – «Двина».
– То есть как?
– За что купил, за то и продаю.
– А давай-ка поле поищем.
Гена опять крутанул баранку. Поле долго искать не пришлось.
Мы попали на тренировку. Уменьшенная поляна, бортики, лавки, пацаны высокие все, ладные, новенькая форменка. Я вышел из авто и стал наблюдать. Тренировочный процесс шел планово. В данный момент отрабатывалась игра головой парами. Мячи в количестве шести висели долго, направляемые целесообразными лбами. Техника у этого поколения на уровне. Смотри телевизор, утаптывай ковер искусственного газона, плети сеть интриг и комбинаций. Это не то, что на асфальте или на кочках бить и бежать. А раз в неделю ходить на взрослый футбол, потому что какая радость от телевизора, да еще и черно-белого? Минут через десять началась двусторонка. Был и тренер, мужик примерно моего возраста с блокнотом. Все по-взрослому. Подойти бы к мужику, поговорить, сесть рядом на лавочку и объяснить, что игра идет какая-то механическая и правильная, и нет в ней озорства и прыти. Да он, наверное, и сам знает. Вот и девки присели рядом. Поклонницы и боевые подруги пацанов из «Канонерца». Жива страна. Восемь на восемь, наверное. Хоть так. Дыр-дыр. В залах и на воздухе. Третья зона второй городской лиги. Но вот опять красный мяч покинул площадку, и за ним отправился парень с номером одиннадцать на майке. Хорошая форменка, у нас такой не было. Захотелось выйти на поляну и показать что-то самому. Ну хоть минуту. Приложиться по краснопузому. Пас отдать на опережение, по диагонали, а самому на подстраховку и дождаться, когда откатится, когда не ждут с этой стороны. Потом замах, уход влево и в дальний, от штанги внутрь. Сеточка. Отличная работа.
– Поедем, Гена. Кушать. Ты хочешь кушать?
– Смотря чего. Знаю одно место. Недорого.
– О деньгах не думай…
Мы въехали в туннель. Он сочился в трех местах. В мое время речь шла об одном, которое часто латали. О дивный мир, ты остался за спиной, на острове, я посетил тебя мимолетно и даже женщины той не помню, а она была. До Хранительницы очага были женщины, а потом – как обрезало…