Страница 10 из 14
Зато рядом с репортером всегда оказывался безотлучный сопровождающий – рыжий хитрый человечек. – Денис Иванович Крутяков, – представился он, лучезарно улыбаясь, но не подавая руки.
– Вас интересует мнение наших работников? – удивился директор Танцуев. – А разве вы сами не убедились, на какие фокусы способен зарвавшийся Сопелев?
Впрочем, Виталий Константинович не стал возражать, чтобы корреспондент газеты побеседовал с глазу на глаз с «любым» преподавателем лицея, любезно предоставив для этого свой кабинет. Но, во-первых, Танцуев лишь для красного словца предложил встретиться с «любым» педагогом – кандидатуры для откровенных бесед называл сам директор. Во-вторых, в углу кабинета уселся какой-то неприятный тип, нагло сверля Пеньчука своими гляделками.
«Не обращайте внимания! – пояснил Крутяков, – это наш… завхоз Александр Курносов. Он ведь не помешает вашему… расследованию?» Что мог ответить Олежка на столь уважительное определение его работы? Он согласился на то, чтобы «завхоз» поторчал в кабинете.
Пеньчук, получив соответствующие инструкции от «говешика», принял важный вид и попросил завхоза пригласить первого из очереди подогнанных директором педагогов. Тот зло сверкнул глазами, смерил Олежку долгим презрительным взглядом и молча выскользнул из кабинета. После невероятно долгой паузы дверь распахнулась и запыхавшийся Крутяков объявил корреспонденту: «Вас приглашают в актовый зал!»
Ажиотаж поднялся невообразимый. Народу набилось видимо-невидимо. Согнали всех – от заместителей директора до вахтерш и сторожей. Повестку дня, которая, кстати говоря, не объявлялась, можно было обозначить кратко: долой Сопелева!
Пеньчук и его спутник с трудом нашли себе места, им уступили стулья недалеко от сцены. Разместившиеся неподалеку Рундукова и Калиткин даже головы не повернули в сторону корреспондента. В президиуме поместились Виталий Константинович и его ближайшее окружение.
К удивлению Пеньчука почетное место рядом с директором занял Лимон Лимоныч. Но карлик принял необычайно важный вид и тоже упорно не замечал журналиста. Танцуев, почесывая щеку, объявил собравшимся, что настала, наконец, пора объявить итоги работы московской комиссии, прибывшей к нам по жалобе Сопелева. Зал ответил нетерпеливым гудением.
– Вы за кого? – неожиданно шепнул на ухо корреспонденту Крутяков.
– Что вы имеете в виду? – не понял Пеньчук.
– За красных или за белых? – рассмеялся сопровождающий (он же – шпик).
Олег предпочел оставить глупый вопрос без ответа.
На трибуну поднялся руководитель столичных ревизоров Офицеров. Речь его была краткой, но весьма содержательной. Кляуза Сопелева не подтвердилась. Специалисты из разных городов России констатировали, что в лицее сложилась конфликтная ситуация, осложняющая нормальную его работу. Коллектив преподавателей разделился на две противоборствующие группы.
– Без участия Сопелева, – заявил проверяющий, – директор разработал новую структуру управления, согласовав ее на оперативном совете, на собрании трудового коллектива и с Министерством образования РФ. Сопелев восстал против решения директора и начал искать в работе последнего любые, даже небольшие и исправимые ошибки и промахи, писать жалобы во многие инстанции, собирая и систематизируя компрометирующие директора улики, поступки, действия.
Так противостояние директора и его зама переросло в противостояние групп педагогов. В конфликт оказались втянутыми даже родители учащихся.
Как отметили специалисты, все «сигналы» Сопелева о якобы имевших место финансовых нарушениях оказались ложными. Обнаружила комиссия лишь множество передергиваний и подтасовок фактов Геннадием Федоровичем во всех его обвинениях в адрес директора и большинства педагогов.
Проверяющие отметили бездеятельность, фактическое самоустранение Сопелева от своих служебных обязанностей. Но даже бесстрастная комиссия была возмущена наличием у заместителя по учебной работе ксерокопий… рукописей директора лицея. Видимо, на решение вот таких трудных задач, как добывание улик прямо из директорского кабинета, – завершил свое выступление Офицеров, – тратит свои знания и энергию Геннадий Федорович.
Один за другим выходили на трибуну ораторы, чтобы заклеймить позором кляузника и смутьяна.
– Кто-то работает, – возмущенно сказал преподаватель Пазухов, – а кто-то день-деньской занят поиском «компромата» на своих коллег. О каком нормальном учебном процессе может идти речь?
– Вы за кого? – за коммунистов или демократов? – опять затрубил в ухо Пеньчука ехидный Крутяков. И на этот провокационный вопрос Пеньчук ответил молчанием.
Председатель профкома Лопарев посетовал на то, что Геннадий Федорович «ловит людей на любой ошибке, на всякой мелочи, и сразу сообщает о промахе во все инстанции». Неожиданно с места сорвался и выбежал на сцену неразлучный «гид» Пеньчука, держа в руках какую-то бумаженцию.
– Страшный человек! – крикнул в каком-то нарочитом надрыве Крутяков. – Я про таких, как Сопелев, раньше только в романах читал! Своими глазами видел составленные им досье на каждого сотрудника лицея. Сам Геннадий Федорович в минуты необыкновенной откровенности мне их показывал!
И Денис Иванович потряс бумажкой, словно держа в руках одно из упомянутых досье.
Вернувшись на место, Крутяков уселся победителем. О произведенном впечатлении он и не спрашивал. Видимо, считал свое выступление сногсшибательным. Удовлетворенно вытирая обильный пот со лба, Крутяков выронил ту бумажку, которой махал на трибуне. Пеньчук поднял листок и невольно прочел первые слова: «Страшный человек, я про таких лишь в романах читал…» Крутяков бесцеремонно вырвал бумажку из руки репортера.
– Это кто написал? – столь же нахально поинтересовался Пеньчук.
– Кто надо! – отрезал Крутяков, но тут же смягчил ситуацию. – Организатор нынешнего мероприятия! Так вы – за кого? За директора или за Сопелева?
На этот раз вопрос был задан в лоб, уклониться от ответа Пеньчуку не представлялось возможным.
– Я – за правду! – смело заявил репортер. Крутяков ехидно улыбнулся.
– За какую правду? – спросил он, неожиданно посерьезнев. – Если бы ваша газета искала правду, то не рылась бы в грязном белье преподавателей, а попыталась бы ответить на волнующие всех вопросы?
– Это на какие же?
– На какие?! Во-первых, почему все большие предприятия области лежат на боку? Во-вторых, что творится у нас в сельском хозяйстве – ведь все под корешок разрушила «прихватизация»! Но за такое любопытство вашему брату, газетчику, запросто можно оттуда (Крутяков ткнул пальцем вверх) крепко по башке получить! Но тогда бы вас уважали люди, вот тогда вы бы по праву назывались «Рабочим словом». А так… Да что там говорить – попусту время тратить! Вот вы, молодой человек, выясните сначала, хотя бы для себя: кто сообща ворует деньги в нашем лицее и в вашей редакции? Слабо? Может быть, тогда и анонима не понадобится вычислять?
Крутяков разошелся не на шутку. На него даже шикнули, и он обиженно умолк, отвернувшись от репортера.
Собрание между тем набирало ход. Выходившие на трибуну клеймили позором тех, кто мешает «творческому процессу». Только сейчас Пеньчук заметил, что в руке у каждого оратора торчит заготовленная шпаргалка. Педагог Руденко по бумажке заявил, что он вообще боится говорить при Сопелеве – никогда не знаешь, чем обернуться для тебя твои же собственные слова.
Интеллигентные супруги – преподаватели Тарасюки чуть ли не хором твердили о том, как тлетворно влияет деятельность Сопелева на обстановку в педагогическом коллективе, на юные души учащихся.
Завершились яркие обличения… рыданиями. Надежда Павловна Осинская, вытирая шпаргалкой то ли слезы, то ли слюни, запричитала с трибуны о том, что директор-то наш бедненький, Виталий Константинович, так старается, так, можно сказать, убивается ради блага родного коллектива! А какой-то, извините, интриган, какой-то, извините, выскочка (бурные аплодисменты), подрывает и авторитет лицея, и здоровье нашего дорогого руководителя! (Бурные продолжительные аплодисменты).