Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 13



Сначала был Истанбул – шумный, бойкий, веселый. Они жили в отеле, питались вкусностями, гуляли по Босфору и кормили с ладоней голубей.

Потом была Анталия – песок, море, жара, мартини и много секса.

А потом медовый месяц офиналился, и Байрам повез Алиску домой – в ту самую возле-альдебарана – под диербакыром деревушку.

Турецкие деревушки – отдельная мелодия. Мелодия заунывная, тоскливая, русскому уху не привычная. Случаются такие жутенькие места, где до сих пор нет освещения и где женщины полощут белье в горных реках. Где дети зимой бегают босиком по снегу и не знают, как лепить снеговика, потому что снеговик это уже почти изображение человека, что есть великий грех. Бывают деревни менее жуткие. Там в кособоких мазанках старушки перебирают шерсть или лущат фисташки, а девушки похожи на козочек и даже умеют читать. Бывают деревни как бы села… И там все в порядке и со школами, и телевизор ловит все каналы, так что по вечерам старики могут смотреть на какие-нибудь МТВишные страсти и плеваться от омерзения. Я плохо знаю турецкую провинцию, совсем недостаточно для того, чтобы подробно описать, что там и как. Знания мои больше киношные и случайно подслушанные, но, в любом случае, для этой истории достаточные.

Вот, например, я точно представляю, в какую дырищу попала наша Алиса. В очень даже симпатичную турецкую дырищу с нехилым рынком-пазаром, с начальной школой и поликлиникой на одного врача-энтузиаста и пару фельдшеров. Горсть мечетей и мужские кафе в количестве четырех штук… Полтора баккала и настоящая кондитерская… Там даже имелся какой-то клуб, куда девицы ходили по утрам на курсы домоводства, а парни толпились по вечерам перед старенькими компами, чтобы добраться до Интернета. Да. Райцентр (Алиска сказала название – я забыла) находился где-то в получасе езды на машине, что означало почти цивилизацию. В райцентре (ужас, ужас) существовал настоящий бар, где подавали пиво. Эта юдоль разврата посещалась крайне редко и только мужчинами. В самой деревушке спиртного не водилось в принципе. Поэтому Байрам прихватил с собой пару бутылок Ракы и ящик Эфеса, и с помпой, а также с молодой женой въехал в родную деревню…

Пялиться на русскую красавицу выперлось все население, включая младенцев и парализованных старух. Алиса гордо вывалила из машины ляжки, обтянутые стретчами, а затем вынесла на улицу свой четвертый размер, предварительно укутанный Байрамом в шарф. «Ооооаххх», – зашевелилась толпа. Даже максимально завернутая в тряпье Алиса была нестерпимо хороша. И белые косы на голове – как корона (кстати, в турецком белые волосы означает седые волосы, а вот для блондинок употребляется термин желтоволосая). Наша желтоволосая Алиса плыла под пристальными взглядами соседей и ощущала себя богиней… Ага… А кем еще она могла себя ощущать, когда все остальные женщины были плотно упакованы в чаршафы (все помнят, что чаршаф – это хиджаб?) угольного цвета.

Впрочем, царствование Алискино завершилось минут через десять, когда Байрамов батюшка – лысый, бровастый и злой, швырнул через порог черную тряпку.

– Теперь так ходить будешь, – рявкнул Байрам и проследил за тем, чтоб жена правильно нацепила бесформенный балахон. – У нас тут женщина скромный, неблять. Ты теперь тоже неблять.

Вообще, я полагаю, что Байрам вот в это «блять-неблять» ничего обидного вовсе не вкладывал. Просто у него была такая гибкая философия, основанная на восточном менталитете и двух основных понятиях: блять и неблять. В Москве, в Стамбуле, и даже в Анталии Байрамов менталитет прогибался под объективную реальность, поэтому парадигма «блять-неблять» была несколько иной. А здесь, в родной деревне, парадигму устанавливал отец и молла…

Короче, Алиска повыступала, словила в лоб и пошла знакомиться с родней (в режиме «блять» родня с ней знакомиться отказалась). В режиме «неблять» все прошло даже очень симпатично, Алиске разрешили перецеловать старикам руки, перелобзать женщинам щеки и перегладить макушки многочисленных детей.

– Благославляю. Иншаллах будет вам счастье. – Произнес сакральную формулу Байрамов батюшка и сообщил, что вечером прибудет ходжа, дабы Байрама с Алиской обрачевать уже на небесах, а не по шейтановым законам.

После брачевания Алиске наконец-то дозволили остаться с Байрамом наедине, и они отожгли как следует. Оказалось, что брачевание на небесах очень даже способствует отжогу. Уже после факта отжога Байрам лениво погромыхал тазом с водой и пояснил ошарашенной Алиске, что положено совершать пост-омовение, а если таковое не совершить – небеса огорчатся. Омовения, однако, Байрам не совершил, но тазом усиленно потренькал… «На небесах, может, и не услышат, а мать с отцом успокоятся, что все по правилам», – еще раз пояснил Байрам туповатой Алиске…

С утра Алиске вручили пылесос и определили зону применения. Она, кстати, очень радостно включилась в помывку и попылесоску дома. Ей хотелось побыстрее стать своей. Пока она драила окна под надзором свекрови, Байрам куда-то свинтил.

– Мужчинам мужская работа, – пояснила свекровь, и Алиска, поковырявшись в разговорнике, даже поняла, о чем речь.



На мужской работе Байрам околачивался до полуночи. Алиска даже утомилась шарить по разговорнику и пояснять соседкам, что она – Алиска – хорошая, и не ест свинины. Ночью приперся Байрам, погромыхал тазиком и сообщил жене, что завтра они переезжают в другой дом.

– Большой дом будет. Ты – хозяйка.

Алиска радостно прижималась к рыжей волосатой груди и мечтала о холодильнике фирмы «Бош» – свой-то они оставили в Москве.

А наутро Алиску вместе с чемоданами погрузили на переднее сиденье. Только устроившись внутри и разложив уже привычный чаршаф на коленях, чтоб не мялся, Алиска обнаружила в машине троих незнакомцев. Сзади робко моргала молоденькая турчанка, также, как и Алиска, замотанная в черное тряпье. Правда, турчаночка была раза в четыре миниатюрнее, чем Алиска, поэтому ее было как-то трудно заметить. Зато двух бойких пацанов заметить оказалось куда как проще. Особенно после того, как старший, ни с того ни с сего, вцепился в Алискину бошку и начал тянуть за чаршаф, и за платок под чаршафом, и за желтые Алискины волосы.

– Аааа… Ачумели… – заорала Алиска по-русски, но тут за руль втиснулся Байрам, рыкнул и навел идеальный порядок и тишину.

– Кто они? – шепотом спросила Алиска своего спасителя.

– Жена моя и два сына. Ага… – Байрам повернул ключ, и машинка зарычала, заглушив Алискин «обана ситуевина».

– А я! Я кто? – Алиска бегала по пустому дому и картинно лупила себя кулаком в четвертый размер.

– Ты тоже жена. Любимый. А она – жена-так-папа-мама-хотел. Давно, – оправдывался Байрам. Он чувствовал за собой вину и поэтому даже не размахивал руками. Собственно, сабж спора притулился на узлах в уголке и зыркал любопытными глазищами. Дети шныряли по комнатам, что-то громко лопоча.

– Папа сказал. Мужчина может два жена. Или не мужчина…

Вообще-то мужчина может и три жена, и пять жена, и двадцать пять – главное, тазиком побренькать, но Алиска об этом не думала. Алиска охреневала. Она пыталась что-то уяснить, но что-то выскакивало и убегало прочь, точно чашки на чаепитии у мартовского зайца.

Уяснила все она уже вечером, прикладывая чайные примочки к левому глазу. Да. Оказывается, Байрам действительно был женат. Женился он по настоянию семьи в молочном возрасте, тогда же насажал детей, после чего уехал в Россию на заработки. О бедной своей Фатме вспоминал редко, только получив письмо от отца, однако деньги на воспитание отпрысков высылал регулярно. Что думал, о чем помышлял солнечный Байрам, брачуясь с Алиской, – тайна. Может, вправду думал развестись с Фатмой, сказав три раза «бош ол» и отпустив бедняжку на все четыре стороны. Может, думал, что вообще не вернется домой, и так и будет посылать копеечку одной и любиться с другой… Может, просто не думал… Но когда отец взял его за плечи и произнес: «Байрам. Ты мужчина. Мужчины женщин не бросают. Учись жить с двумя женами или ты мне больше не сын», Байраму не осталось выбора. Он кивнул. Поцеловал отцовскую сморщенную руку. Заглянул в спокойные глаза. «Дом я вам купил, – добавил отец. – На большую семью хватит, – добавил еще. – Счастья тебе, сынок». – Поставил точку.