Бабодурское (сборник)

Найлан – это нечто. Это, я вам скажу, что-то с чем-то! Это то, что донести словами нельзя, и то, во что почти не верится. Найлан – высокая, подтянутая, аккуратная, спокойная, уверенная, умная, тактичная, доброжелательная. Аристократка.

Не принцесса на горошине, не маисовая королева, не сбоку припека, и не «ах, мы голубых кровей». Девичья фамилия Найлан в Истанбуле – это как Шереметьевы в Москве. Кто не знает прадеда Найлан – тот гяур, типа меня, и точка. Кто не знает деда Найлан – тот тоже гяур. И главное, что сама Найлан это свое османское голубокровие несет спокойно, не выкаблучиваясь, не задирая маленький носик. Отец Найлан – бывший посол одной из европейских стран – сед, строг, капризен и курит сигары, которые ему шлют из Аргентины его аргентинские друзья – владельцы заводов, газет, параходов. Мать Найлан родом из Измирских помещиков – статная старуха с тихим голосом. Но когда она поет, аккомпанируя себе на стейнвее, голос становится глубоким, густым, звучным. Картавое «р» идет ей необычайно, и она сокрушается, что дочь так и не удосужилась выучить французский и ей не с кем поболтать дома. «Вся эта мода на америку, – „америка“ звучит с парижским прононсом – до добра не доведет. Зачем? Ну зачем все эти проамериканские настроения у нашей молодежи. Это так… так вульгарно».

Не знаю что там «вульгарно», но Найлан с ее бостонским БА и техасским МБА ведет себя так, что все рядом с ней выглядит как слободской трактир с лубками на стенах. Сотрудники женского и мужеского пола это чувствуют, поэтому избегают долгих бесед с «нашей королевочкой», чтобы не попасть лишний раз в положение ниже плинтуса.

Нет. Найлан не высокомерна. Найлан не снисходительна. Найлан не где-то сверху в эмпиреях. Она тут, рядом. Вся такая простая – простая, как пара шерстяных носков. Но вот любопытно, обслуживающий персонал – люди, которые четко ощущают свое подчиненное положение и этого не стыдятся, при виде Найлан становятся такими… послушными, что ли. Робкими. Нежными. Чуют нутром хозяйку. Это мы – типа тоже ровня Найлан лезем из кожи вон, чтоб ненароком не согнуть голову в почтительном «как вам будет угодно, ханым эфенди». А обслуге проще. Она и говорит так: «Как вам будет угодно, ханым эфенди». И первый, самый свежий чай, и самый лучший кофе, и самый вкусный пирожок несут не директору, а ей – простой такой манагерше экспортного отдела.

Мы год делили с ней один кабинет на двоих. Спрашивается, вот почему я села у двери, оставив лучшее место, то, что возле окна, для Найлан? Впрочем, я как-то потом уже к ней привыкла. И к ее всегда таким незначительным просьбам, воспринимаемым моим гегемоньим подсознанием как приказ, и к ее манере благодарить – словно одаривать шубой с плеча, и даже к ее странному юмору – совсем английскому.

– Фак! Я бы сдохла с этой сидеть весь день! – наша секретарша Айлин таращила подведенные синим глаза и ужасалась.

– А… Ничо. Можно жить.

У Найлан был муж – наполовину турок, наполовину англичанин. Это был такой крепкий дядька, очень состоятельный, очень умный, очень воспитанный. Я так понимаю, этот полукровка никаким таким генеалогическим древом похвастаться не мог, поэтому Найлан у него вызывала те же чувства, что и у нас. Он каждый день заезжал за ней в обед и они шли потреблять дары моря в близлежащий ресторан. Между собой они разговаривали тихо-тихо, обращаясь друг к другу на «вы».

Меня это поражало. Меня это удивляло. Мне это было странно, чуждо. И еще было чуть обидно, что я вот такая вся плебейка и ничего с этим поделать нельзя.

У Найлан имелась лишь одна проблема – она не могла родить. Ну никак. Три экошки – увы. Поэтому иногда она замирала и начинала плакать всухую. Выть, реветь, истерить, как полагается нормальным бабам, Найлан просто не умела.

Короче, тогда, когда мы с ней стол в стол работали, она решилась на четвертое эко. ЭКО, насколько я понимаю, очень вредная и противная процедура. Очень. Главное, что она уже боялась очень. У нее последнее ЭКО зацепилось, а на третьем месяце она детку скинула. И этот вот страх он прям в глазах читался ОГРОМНОЙ БЕГУЩЕЙ СТРОКОЙ.

– Не ходи, нафиг, на работу. Лежи. Вынашивай, дура! – орала я на нее, когда она пришла в понедельник вся напряженная, прислушивающаяся к себе. – Можно подумать, тебе деньги нужны! Блин! Сука буржуйская! Иди, блин, и сиди в своей вилле…

– Не могу. Не могу. Я, понимаешь… Я должна быть сама чем-то. Не просто там дочь, жена… Я сама. Это очень важно.

– Я сама, я сама, – передразнивала я ее. – Дети важнее.

– Ну я знаю. Но понимаешь, если я сейчас сяду. Все! Буду как мама. Всегда при ком-то. Не хочу. Я осторожненько. Я буду сидеть все время.

Муж Найлан подкараулил меня у проходной. Он умолял не давать ей ходить, таскать что-нибудь тяжелее бумажки формата А-четыре, нервничать и т. п. Он пихал мне свой номер телефона и требовал, чтобы я звонила, если мне даже на полсекунды покажется, что что-то не так. «Она гордая. Она не скажет. Она будет терпеть. Пожалуйста». – Он почти плакал. Я, разумеется, пообещала.

И выполнила обещание. Кажется, я даже в туалет с ней ходила. На третьем месяце, кажется, открылось кровотечение. Она почувствовала и ведь промолчала. Начала сама звонить врачу. Пришлось ее уложить прям на кресла в переговорной, потом позвонить охреневшему от ужаса супругу, потом еще ехать с ней в больницу. Обошлось, да.

Родила она девчонок. Толстую и еще толще:). В роддоме от цветов невозможно было дышать. А она такая вся лежала довольная, но все равно королева. Матушка, батюшка, какие-то высокопоставленные родственники крутились вокруг. И отец двойняшек там сидел на краешке, как будто в гостях, и радовался сам себе. Мы с ним потом пошли в буфет и выпили за здоровье девчонок чаю.

Найлан на работу не вышла, хотя клялась, что ни за что!!! что никогда!!! что не для этого все эти БА и МБА!!!

А потом тоже любопытно. Знаете, что произошло? Там, в Турции, в 2000 году, что ли, влупил кризис, похлеще нашего, и муж Найлан разорился вчистую. Просто в ноль! На какие-то остатки денег вместе с еще одним горе-бизнесменом открыл кодаковскую лавчонку. Так вот Найлан, королева-Найлан, ходила по улицам с лотком на шее и распространяла рекламу этого салончика. Больше некому было. Ничего. Поднялись снова. Антикварный шопик у них в центре Стамбула. Она там за хозяйку.

Ходит вся из себя такая важная. Королева, мля.

– 24 —

Хе-хе. Ну раз уж мы сегодня об интимном… Я бы сделала «хроники климакса», потому как меня (мне 46, сейчас у многих ранний климакс) вот-вот должно это дело прибрать. Но климакс – это типа стыдно, и женщина должна это все скрывать и делать вид, что она до ста лет ололо, пыщь-пыщь, фертильна и все такое…

А меж тем, менопауза – неизбежный такой беспристрастный грядущий пиздец… И вот я еще год назад была такая ебливая, веселая кошечка, а уже сегодня я вся в приливах, потная, стремная, нервная, злая… и не знаю, чо делать и как жить…

«Ой. Вам еще рано беспокоиться. Вы еще овулируете», – говорит гинекологиня, потом смотрит анализы и по ее лицу я понимаю, что нет… не рано. Но просто она обучена утешать. Потому что менопауза – маленькая женская смерть, и положено утешать.

А я думаю, что давайте уже определимся про этот гребаный климакс, и я не буду переживать о том, почему меня колбасит по пять раз на дню. Я просто ебну нужную таблетку и пойду дальше работать…

Плюс у меня, если что, будет офигенная отмазка… Мол, прастити-с, жентльмены… я в менопаузе-с… гормон-с… Не в смысле я агрессивная, злая сука, а просто так складывается.

А жить мы это будем все. Все девочки! И это, в общем, прикольно. И это наше девачковое, и в этом наша сила… Люк.

– 25 —

Я люблю патриархат. Вот это все… большой дом с резными окошками, сад-огород, верандища на сто квадратов, сиренька белая над ней. В доме всякие прабабки-прадедки, внучки-правнучки, дяди-тети… все такие солидные, степенные, вежливые.