Страница 17 из 18
Когда же будет создан союз «божественного происхождения» и из «независимых от мира служителей» и Бог благословит его, тогда не нужно будет ходить по общинам ВСЕХБ и зазывать к себе их членов. Верующие сами увидят, как увидели израильтяне в дни царя Асы, что Бог был с ним (2 Пар. 15:9), и перейдут из ВСЕХБ в Совет Церквей. ВСЕХБ вынужден будет или перестраиваться по образцу Совета Церквей, или прекратить свое существование.
Такова логика. Если же говорить по-другому, «соображая духовное с духовным», что, допустим, Узловская церковь получила откровение от Бога работать в деле возрождения церквей уже в существующем официальном Союзе, то прежде нужно было начинать не с обличения и отлучения ВСЕХБ, а с самой себя. И все планируемые эксперименты очищения и освящения испытывать прежде не на чужих общинах, а на себе, как написано: «Взойди на высокую гору, благовествующий Сион!» (Ис. 40:9). Иными словами, ты должен духовно стоять намного выше, чем те, кто тебя слушает. И то, о чем ты благовествуешь, должен сам пережить сполна. Так же и в отношении обличения других говорится: «Братья! Если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным» (Гал. 6:1). Это значит, что тот, кто берется обличать других, должен сам держать свой «тыл» надежно защищенным. Узловской общине никакой ВСЕХБ не мешал создавать в себе самой образец, достойный подражания для всех верующих в деле домостроительства церквей Божиих. А если такого примера в себе нет, то по какому образцу она хотела перестраивать все зарегистрированные и незарегистрированные общины? И имела ли она теперь уже не юридическое, как в первом случае, а моральное право требовать этого от других?
Невольно вспоминается один рассказ, как некий китайский император, ища предлога к войне с Россией, послал послов к русскому царю с предложением сплести из песка канат. Русский царь выслушал послов и говорит: «Я принимаю заказ и готов выполнить его, только у меня нет образца. Прошу вас, привезите мне его». Император выслушал своих послов и говорит: «Да, не перевелись еще умные люди на Руси…»
Когда я в первый раз отбывал заключение в голодной и холодной Сибири и работал на котлованах, долбя мерзлую и твердую, как бетон, глину, бригадир однажды спросил: «Плотники есть среди вас?» Несколько человек вылезли из котлована. Вслед за ними вылез и я. Бригадир подвел нас к штабелю необрезанных досок, дал нам топоры и поручил ровно окантовывать доски для опалубки. Топор я раньше держал в руках, когда колол дрова. Края досок у меня получались кривые. Приходит бригадир, ругается и предупреждает, что если он еще увидит хоть одну такую доску, то прогонит меня снова долбать землю.
Мне стало обидно до слез. Кричать-то есть кому, но кто меня научит и кто мне покажет, как правильно тесать кромку? Смотрю, подходит ко мне старичок из другой бригады и молча, не говоря ни слова, кладет возле моей доски свою, правильно окантованную доску и уходит. Я смотрю на его кромку и на свою и прихожу в ужас: какой кривой показалась мне моя доска! Быстро, пристроив кромку к кромке, я выровнял по ней свою доску и в дальнейшем стал пользоваться доской старичка как хорошим шаблоном. Без ругани и крика, без единого слова старец научил меня, вначале по своему шаблону, а потом и по своей, ровно очерченной черте, правильно тесать доски. Личный пример лучше и сильнее всяких красноречивых слов!
Помню, рассказывал как-то нам Н. П. Храпов, как посылал его Совет Церквей в Узловскую «матерь-церковь» мирить братьев. «Приезжаю, – говорит, – немного с опозданием и прямо со станции иду в молитвенный дом. Членское собрание уже началось. Я прохожу к кафедре, сажусь и целый час слушаю, как сестры, соскакивая со своих мест и размахивая кулаками, кричат на братьев: «Трусы! Изменники! Предатели!» А братья кричат на сестер: «Заткнись! Замолчите!»
«Я слушал, слушал, – вспоминал старый служитель, – а потом не выдержал, встал, да как крикну: «Прекратить!» Все сразу умолкли. Здесь нет Бога! Давайте помолимся и разойдемся!»
Все встали. Николай Петрович совершил молитву и распустил собрание. Не задерживаясь ни на минуту, он поехал на вокзал, взял билет и поспешил в свою родную Среднюю Азию.
А кричать и размахивать кулаками там было кому. Что стоили только две сестры – К. и В., которые выдержали 24-дневную голодовку в знак протеста против преследования властями их общины. Надо было только посмотреть, какими героинями они вышли из больницы и каким повелительным тоном указывали братьям, что и как делать. Правда, одну из них, В., несколько раз отлучали за… Однако теперь ее восстановили, и она по-прежнему играет в церкви не последнюю роль.
Вот такой «образец», или такой «канат из песка». Узловская церковь могла представить, когда писала первые послания Президиуму ВСЕХБ и всем церквам евангельских христиан-баптистов, не говоря уж о том, что сама она несколько раз разделилась. И делилась каждый раз до того, что стороны, ссорясь и враждуя, отлучали друг друга. Последний раз (дай Бог, чтобы это было в последний раз!) церковь разделилась так, что дело дошло до ночного рукоприкладства служителей в молитвенном доме, до «скорой помощи» и суда, чего «богоотступному» ВСЕХБ и во сне не снилось. А мы хотели, чтобы другие церкви мирно решали свои проблемы!
Теперь мы хотели бы затронуть вопрос разделения среди отделенных общин Совета Церквей. В чем причина? Почему верующие выходили из зарегистрированных общин – понятно. Там вмешивались власти, отступал ВСЕХБ. А что заставляло отделенных выходить из-под руководства Совета Церквей?
– Причина разделения заложена в самой природе движения Совета Церквей. Это его стихия. Он родился и вырос в ней. Мы только что видели его колыбель. В ней приоритетными считались не доброта, смирение и кротость, как писал апостол Павел галатам, а мужество в борьбе против регистрации, против милиции и друг против друга, что и порождает разделения. Этот дух передался и всем отделенным, так что Совет Церквей и сам от него много страдал и теперь страдает. В разделении, как ни в какой другой области, действует неумолимый закон Господа: что человек посеет, то и пожнет. И те, кто сеет ветер, пожнут бурю. Поэтому в отделенном братстве мутные волны разделений бурным накатом шли одна за другой.
Первая волна разделений прошла в 60-е годы прошлого века – сразу после выхода из зарегистрированных общин. На гребне этой волны часто поднимались со дна самые неблаговидные элементы. Они не участвовали, как правило, в духовной работе, ходили в собрание больше для встречи с друзьями и для того, чтобы обсудить пресвитера или проповедников. Они не родили там ни одной души, и сама церковь была для них неродная. Им было не жалко, если она разделится. Однако жажда власти снедала их.
Когда же к ним поступили первые послания Инициативной группы, тогда закипела работа. Нередко, возглавляя выход из зарегистрированных общин, они входили в руководство отделенных церквей и становились источником нескончаемых болезней не только для отделенных братьев и сестер, но и для Совета Церквей.
В общинах ВСЕХБ этих людей еще как-то сдерживал страх перед отлучением, перед уполномоченными и КГБ. Но выйдя из общины, они сбрасывали с себя узду. Теперь их никто не отлучит, а если и осудят, то все равно попадут они в списки «борцов за истину». Члены Совета Церквей и благовестники (в том числе и я) годами не переставали ездить по таким городам, как Ростов, Кишинев, Харьков, Киев, Брест, Иркутск, Хабаровск, Фергана, и десяткам других мест, чтобы усмирять и ставить на место таких руководителей.
Примером этому может служить отделенная Ферганская церковь. Она почти полностью состояла из приезжих верующих, которые прибыли сюда, – с целью поправить свое материальное положение, – из разных городов Украины, с Кавказа, из Тульской, Горьковской, Московской и других областей России. Как пчелы на мед, слетались они в Фергану и становились завзятыми пчеловодами с духовным состоянием, о котором сами говорили: «Пчеловоды Царствия Божия не наследуют…» Как на юге России и на Кавказе – «портретисты»…