Страница 124 из 143
Пинъэр, опасаясь, как бы у Баоюя снова не начался приступ болезни, промолчала и попрощалась с госпожой Ван.
Одолеваемая мрачными мыслями, госпожа Ван возвратилась к себе, намереваясь отдохнуть. Баоюя и Баочай, которые проводили ее, она к себе не пустила, сказав:
— Полежу немного!
Но не успела госпожа Ван переступить порог, как доложили о приходе тетушки Ли. Затем появился Цзя Лань и, справившись о здоровье госпожи Ван, сказал:
— От дядюшки прибыл человек и привез письмо. Тетушка просила передать его вам и сказала, что скоро сама придет вместе с другой моей тетей, которая сейчас у нее.
— А зачем пришла твоя тетушка? — поинтересовалась госпожа Ван.
— Не знаю, — отвечал Цзя Лань. — Слышал, будто прислали какое-то известие из семьи свекрови моей третьей тети.
Тут госпожа Ван вспомнила, что в свое время Ли Ци просватали за Чжэнь Баоюя. Состоялся сговор, и сейчас, вероятно, девочку собираются взять в семью Чжэнь. Вот тетушка Ли и приехала посоветоваться об этом с Ли Вань. Госпожа Ван вскрыла письмо и прочла:
«Все речные пути сейчас запружены судами и войском, возвращающимся из похода на морское побережье, поэтому ехать быстро нет никакой возможности.
Мне сообщили, что Таньчунь с мужем и свекром скоро приедет в столицу.
Получил письмо от Цзя Ляня. Он пишет, что отец его все еще болеет. Не знаю, известно ли вам об этом.
Скоро у Баоюя и Цзя Ланя экзамены, пусть хорошенько готовятся! Особенно Баоюй. Непременно передайте ему мой наказ.
Чувствую я себя хорошо, так что не беспокойтесь! Вернусь не скоро».
Далее следовало число и приписка: «Цзя Жун напишет вам отдельно».
Госпожа Ван вернула письмо Цзя Ланю и сказала:
— Отнеси второму дяде Баоюю — пусть прочтет, а затем передашь матери.
В это время вошли Ли Вань и тетушка Ли. После обмена приветствиями они сели, и тетушка Ли сказала, что скоро за Ли Ци приедут.
— Вы прочли письмо? — спросила Ли Вань.
— Прочла, — ответила госпожа Ван.
Цзя Лань подал матери письмо, Ли Вань пробежала его глазами и сказала:
— Хорошо, что приедет третья барышня Таньчунь, ведь уже несколько лет она замужем и ни разу у нас не была. Увидимся, и на душе станет спокойней.
— Ты права, — согласилась госпожа Ван. — Я тоже жду ее с нетерпением. Когда, интересно, она приедет?
Тетушка Ли стала расспрашивать, что пишет Цзя Чжэн, ей рассказали, и Ли Вань обратилась к сыну:
— Дедушка Цзя Чжэн беспокоится за тебя. Ведь скоро экзамены! Отнеси письмо дяде Баоюю — пусть прочтет!..
— Как же они могут сдавать экзамены, если давным-давно не ходят в школу? — удивилась тетушка Ли.
— Мой муж, когда служил в должности сборщика хлебного налога, купил для обоих право числиться студентами государственного училища Гоцзыцзянь, — ответила госпожа Ван.
Цзя Лань посидел еще немного, взял письмо и отправился к Баоюю.
Баоюй между тем, возвратившись от госпожи Ван, углубился в чтение «Осенней воды»[83]. Баочай обрадовалась, увидев мужа за книгой, но, взглянув на ее название, расстроилась.
«Ему бы только удалиться от мира и от людей, — подумала Баочай. — Добром это не кончится!»
В то же время она понимала, что Баоюй от своего не отступится.
— Что с тобой? — вдруг спросил Баоюй, поглядев на усевшуюся рядом с ним Баочай и догадываясь о ее состоянии.
— Мы с тобой муж и жена, — отвечала Баочай, — и ты должен служить мне опорой до конца жизни. Одной только близости недостаточно. Слава, богатство, процветание, знатность исчезают как дымок или облачко. Мудрецы древности главным считали поведение человека.
Баоюй отложил книгу и еле заметно улыбнулся.
— Вот ты говоришь о поведении человека, о древних мудрецах, а они учили: «Не теряй чувств, данных тебе от рождения». Но у новорожденного нет ни ума, ни знаний, он не жаден, не завистлив. А мы, словно в тине, с детства погрязли в жадности, тупости, обезумели от любви. Как уйти от всего этого? От мирской суеты? Только сейчас я понял смысл изречения древних: «Жизнь проходит в разлуках и встречах». Но о нем позабыли. А уж если говорить о поведении человека, то никого нельзя сравнить с новорожденным!
— Но под врожденными чувствами, — возразила Баочай, — древние мудрецы подразумевали верность долгу и сыновнее послушание, а вовсе не стремление бежать от мира. Яо, Шунь, Юй, Чэн Тан, Чжоу-гун и Кун-цзы всегда стремились помочь народу и спасти его от страданий, поэтому, говоря о врожденных чувствах, они имели в виду «нетерпимость к жестокости». Если же истолковать это выражение, как толкуешь его ты, выходит, что мудрецы поощряли уход от общества и семьи! Но ведь это не соответствует истине!
— Яо и Шунь никогда не принуждали Чао Фу и Сюй Ю делать то-то и то-то, а У-ван и Чжоу-гун не заставляли Бо И и Шу Ци поступать так-то и так-то, — начал было Баоюй, но Баочай его перебила:
— Почему же тогда мудрецами считают Яо, Шуня, Чжоу-гуна и Кун-цзы, а не Чао Фу, Сюй Ю, Бо И или Шу Ци? Бо И и Шу Ци жили в конце правления династии Шан-Инь, терпели лишения и потому бежали из родных краев. А мы живем при самом мудром и просвещенном правителе, деды наши одевались в парчу, ели самые изысканные яства, с самого рождения тебя любили все — и бабушка, и мать, и отец. Вспомни об этом и подумай о том, что говоришь!
Вместо ответа Баоюй рассмеялся.
— Тебе больше нечего возразить, — сказала Баочай. — Хорошенько подумай над моими словами и усердно готовься к экзаменам, если хочешь завоевать первое место. Пусть даже ты на этом и остановишься, все равно можно будет считать, что ты не зря пользовался добродетелями предков и милостями Неба!
— Быть первым?! — со вздохом произнес Баоюй. — Это нетрудно. И вообще «на этом и остановишься», «не зря пользовался» — это все мне подходит. Я и сам так думаю.
Баочай хотела ответить, но в разговор вмешалась Сижэнь:
— Вторая госпожа, я ни слова не поняла из того, что вы говорили о древних мудрецах. С малых лет я прислуживаю второму господину Баоюю. Немало он мне доставил волнений. Заботиться о нем я, конечно, должна, но ему надо бы это ценить. И к вам относиться с благодарностью, хотя бы за то, что вы так почтительны к его родителям. А небожителей и святых, по-моему, просто придумали. Разве видел их кто-нибудь? Кто может, к примеру, знать, откуда явился хэшан, который второму господину Баоюю голову заморочил? Второй господин, ведь вы человек ученый! Неужели верите этому безумному монаху больше, чем отцу с матерью?
Баоюй опустил голову и молчал. В это время кто-то спросил, подойдя к окну:
— Второй дядюшка дома?
— Входи, входи! — отозвался Баоюй, узнав голос Цзя Ланя, и поднялся ему навстречу.
Цзя Лань вошел, широко улыбаясь, справился о здоровье Баоюя, поздоровался с Сижэнь и подал Баоюю письмо.
— Значит, приезжает твоя третья тетя Таньчунь? — спросил Баоюй, пробежав глазами письмо.
— Приедет, раз дедушка пишет, — отвечал Цзя Лань.
Баоюй кивнул, но мысли его были далеко.
— Вы все прочли? — спросил Цзя Лань. — Дедушка наказывает нам хорошенько учиться! А вы, дядюшка, наверное, совсем перестали писать сочинения?
— Наоборот! Как раз собираюсь написать несколько сочинений, чтобы набить руку, — усмехнулся Баоюй, — и чтобы думали, будто я преуспел в учебе.
— В таком случае предложите несколько тем для сочинений, — сказал Цзя Лань, — я буду писать вместе с вами, ведь мне тоже придется сдавать экзамены. И если я сдам чистый лист, будут смеяться не только надо мной, но и над вами!
— С тобой такого не случится! — уверенно произнес Баоюй.
Дождавшись приглашения, Цзя Лань сел против Баоюя, и они стали оживленно обсуждать предстоящие сочинения.
Чтобы не мешать им, Баочай ушла в другую комнату, думая про себя: «Баоюй, похоже, прозрел. Не пойму только, к чему это он сказал, что мои слова ему подходят».
Снова Баочай охватили сомнения. Зато Сижэнь, слушая, с каким увлечением Баоюй рассуждает о предстоящих экзаменах, радовалась в душе.