Страница 28 из 90
Пришла пора и моей батарее вступать в бой. Позвонил Мироненко. Он сообщил, что потесненный противник, собравшись с силами, наращивает удары, наступление 49-й танковой бригады приостановилось. Немцы стали бить из дальнобойной артиллерии.
Моя батарея стояла в низине между балками, а наблюдательный пункт — на небольшой высоте, позади обороняющихся стрелковых батальонов. С НП хорошо было видно, как тают облака воздушных разрывов. Артобстрел длился минут пятнадцать, затем показались немецкие танки, за которыми цепью шла пехота.
В бой вступил весь артдивизион. Рядом с моей батареей открыл огонь из минометов капитан Атляков. Он бил по немецкой пехоте, моя задача была — выбивать танки. Весело тявкали мои родные 76-миллиметровые пушечки. Беглым огнем удалось поджечь несколько вражеских машин, остальные отступили.
И все же, несмотря на плотный огонь, немецкая пехота лезла напролом. Вне всякого сомнения — психическая атака! Мне уже не раз приходилось видеть, как накаченные шнапсом немецкие вояки шли в атаку, словно манекены. Такая атака рассчитана была на наше устрашение. Только на моих батарейцев она не действовала, они работали в обычном режиме.
Бой то затихал, то возобновлялся снова. У немцев оказалось достаточно резервов, и они все прибывали и прибывали на передовую. Мы несли большие потери. У Катукова оставалась в резерве лишь одна 69-я танковая бригада, которой он затыкал образовавшиеся бреши то в одном, то в другом месте. Штаб фронта требовал любой ценой закрепиться на Сухой Верейке, пока из Касторной не подошли новые танковые силы немцев.
Два дня подряд наш отдельный 461-й артиллерийский дивизион не покидал позиций, два дня на Сухой Верейке не смолкала канонада. Были моменты, когда батарея стреляла с такой интенсивностью, что докрасна накалялись стволы пушек. Я опасался: еще часок-другой такой стрельбы, и пушки начнут разваливаться на куски. Некогда было даже пообедать. Бойцы, засунув в рот сухарь и глотнув воды из фляги, снова брались за дело.
Стояла жаркая июльская погода, солнце нещадно жгло землю, расчеты изнемогали от жары и усталости. В ходе боев много раз приходилось менять огневую позицию и наблюдательный пункт. Продолжая стрелять, я все время думал: «Когда же закончится эта чертова «карусель»?» На наблюдательном пункте шла напряженная работа. Сюда стекалась вся информация о противнике. Я определил наиболее важные цели и отдал команду на их поражение. Вот уже уничтожено несколько немецких танков, противотанковых орудий и ДОТов, а сколько полегло немецких солдат от нашей шрапнели — не счесть, а бой все не утихает.
На одном из участков нашей обороны немцы, оттеснив мотострелков, полезли на высоту, на которой размещался мой наблюдательный пункт. В бой вступил огневой взвод. Я уже готов был отдать команду свернуть НП и переместиться на другое место, как пришло подкрепление. К высоте стремительно подлетели боевые машины РС («катюши»). В одно мгновение они развернулись и всем дивизионом дали залп по наступающей немецкой пехоте. Более сотни мин с раздирающим душу воем пронеслись над нашими головами, и сразу же на склонах холмов встали клубы дыма и языки пламени. Там все горело. Сотни фашистов остались на почерневшей земле, а среди тех, кто еще уцелел, возникло замешательство. Этим воспользовалась танкисты. Из укрытий они вывели свои боевые машины и атаковали врага. Видимо, Катуков следил за ходом сражения и, чтобы переломить ситуацию, бросил в бой реактивную артиллерию. С наблюдательного пункта хорошо было видно, как танки развернулись в боевой порядок и, стреляя на ходу, двинулись в контратаку.
Противник упорно сопротивлялся. Далеко в степи слышалось лязганье танковых гусениц и рев моторов, в воздухе пахло порохом и гарью отработанного бензина и солярки. С земли поднимались черные столбы дыма горевших танков. Еще рвались снаряды, но уже чувствовалось, что бой теряет силу, а к вечеру он совсем затих.
Прожит еще один день войны — 26 июля 1942 года. Это был тяжелый день. Я потом участвовал во многих боях, но июльские бои на Дону запомнились особенно ярко. Мы тогда наступали и отступали, дрались в полуокружении и окружении. Спустя много лет, просматривая оперативные сводки и отчеты о боевых действиях 1-го танкового корпуса, я сделал выписку из документа: «Бригады корпуса с остатками 193-й стрелковой дивизии продолжали в полуокружении отбивать яростные атаки танков и пехоты противника с севера, запада и юга».[9]
Промелькнула и еще важная для меня информация о том, что «против группы Катукова в районе Большой Верейки, Павлово, Ломово и Нижней Верейки действовала венгерская танковая дивизия (230 танков), которая поддерживала немецкую пехоту».[10]
Силы, конечно, была неравные, поэтому в ночь с 26 на 27 июля Катуков принял решение отвести свои части на рубеж западнее села Крещенки, оставив для прикрытия мотострелковый батальон.
Отступление — еще не поражение. Отвод войск, решение, по сути, верное, да и другого выхода у комкора не было: уж слишком напирал противник, особенно беспокоила нас немецкая авиация. Только в течение одного дня, 25 июля, самолеты 14 раз бомбили наши позиции, в том числе и штаб корпуса, располагавшийся в селе Суриково.
Познакомившись с оперативными сводками, а также приказами, которые отдавались тогда командованием фронта, армий, которым подчинялась группа Катукова, я обратил внимание на выводы, связанные с июльскими боями 1942 года. Выводы, сделанные в штабе корпуса, были, прямо скажем, неутешительные:
«1. Наступательная операция была проведена в короткое время, в течение одного дня — 24.07.42. В результате чего командиры батальонов не имели возможности познакомиться с организованной обороной противника, не сумели изучить характер местности, познакомиться с командирами танковых и артиллерийских подразделений.
2. Письменный приказ о наступлении поступил в штабы только к вечеру 20.07.42, поэтому на организационную работу — подготовка к наступлению, уточнение вопросов взаимодействия штабов — корпуса, бригад, батальонов и рот — оставалась только одна ночь.
3. Стрелковым частям не был уточнен передний край обороны противника. Считалось, что по линии ряда высот — северной окраины Большой Вершины — проходит боевое охранение противника, поэтому артиллерийская и авиационная подготовка была проведена в районе Гремячье, Большая Трещевка, Лебяжье, Казерья. Основные огневые точки противника оказались на переднем крае, они ожили при наступлении наших танков и пехоты.
4. Танки и пехота в отдельных случаях оказывались без артиллерийской поддержки.
5. Авиация противника в течение всей операции господствовала в воздухе, безнаказанно бомбила наши боевые порядки и командные пункты, нарушая управление боем.
6. Стрелковые дивизии не подготовили условия для прорыва. Корпус сам прорывал брешь в обороне противника в районе р. Сухая Верейка — Лебяжье, вынужден был уничтожать огневые средства противника, разминировать проходы и наводить переправы, неся огромные потери. Стрелковые дивизии оказывали слабую поддержку корпусу.
7. Переправившиеся через Сухую Верейку части 1-го и 2-го танковых корпусов не были поддержаны другими соединениями, упущен момент, и противник, перехватив инициативу, сам перешел в контрнаступление.
8. Части 7-го и 11-го танковых корпусов, находившиеся в резерве командования фронта, совершенно для активных действий не были использованы. Их роль при прорыве сводилась лишь к тому, чтобы задержать продвижение противника на север. Они не оказали никакой поддержки 1-му танковому корпусу и 195-й стрелковой дивизии.
В результате невыполнения задач стрелковыми дивизиями, самостоятельного прорыва танками переднего края противника, темп наступления был замедлен. Противник, закрепившись на новых рубежах, подтянул резервы, нащупал слабые места в обороне 284-й и 340-й стрелковых дивизий, нанес решительный удар во фланг ударной группировке, создал угрозу окружения вклинившимся нашим частям. — Парирование контрудара было организовано поздно, а резервы ударной группы уже были задействованы в боях».[11]
9
ЦАМО РФ, ф. 3389, оп. 1, д. 4, л. 22.
10
ЦАМО РФ, ф. 3389, оп. 1, д. 6, л. 43.
11
ЦАМО РФ, ф,3389, оп. 1, д. 4, лл. 25–29.