Страница 11 из 90
В бою без связи, как без рук. Я был в отчаянии и не знал, что предпринять. Но наш НП держал связь также и со 2-й батареей, которая стояла на расстоянии километра от моей. Ею командовал мой однокашник лейтенант Графов. Он догадался прислать связного с приказом командира дивизиона — встретить танки противника, прорвавшиеся через передний край и движущиеся к нам в тыл.
Связь с наблюдательным пунктом мне так и не удалось установить. Мой связист, возможно, погиб при взрыве снаряда. Три оставшиеся пушки я решил поставить на прямую наводку. Батарейцам приказал в первую очередь выбивать танки врага.
Когда приготовления к бою были закончены, к удивлению, по единственной дороге, ведущей на нашу огневую позицию, стали отходить части дивизии. Сначала с необычайной резвостью в тыл покатились хозяйственные повозки с испуганными возницами на передках, батальонные кухни, санитарные двуколки с ранеными, затем отдельными группами потянулись солдаты со своими младшими и старшими командирами. Этот всеобщий «драп» действовал на нервы моих батарейцев. Но они — молодцы, стояли у орудий, не поддаваясь панике.
К середине дня дорога опустела, не видно было ни отступающих наших частей, ни наступающих немцев, хотя еще вдалеке гремела артиллерийская канонада, слышались разрывы бомб и снарядов.
Я все же решил стоять до конца. Пехота оказалась позади батареи, что противоречит всякой логике. Собрал командиров оставшихся трех орудий и, ставя задачу, говорил спокойно, не повышая голоса, даже как-то слишком буднично, словно мы находимся на учениях:
— Вон видите впереди, на опушке, отдельно стоящую у дороги пушистую елочку, это — наш ориентир № 1. Как только появятся танки и достигнут этого ориентира, по моей команде открывайте огонь.
Затем я попросил еще раз проверить маскировку орудий, а сам прошелся вперед, чтобы лучше осмотреть местность. Этот ориентир выбран мною был не случайно. По единственной дороге у елочки будут проходить немецкие танки: других путей здесь нет. Слева и справа непроходимое болото, куда соваться с техникой совершенно бесполезно.
Канонада прекратилась, наступила зловещая тишина. Потянулись минуты тягостного, тревожного ожидания. Солнце продолжало нещадно палить, а я с самого утра так и оставался в шинели, к тому же мне все время мешал болтающийся противогаз, который нужен был сейчас, как собаке пятая нога.
Едва успел избавиться от шинели и противогаза, как до моего слуха дошли звуки тихо работающих моторов. Танки! Они все ближе и ближе подходили к нашим позициям. Мои батарейцы были спокойны, как никогда, и с поля боя без хорошей потасовки уходить не собирались.
Я подал команду: «Приготовиться! Стрельба прямой наводкой… взрыватель фугасный, зарядить!» Прошел мимо каждого орудия, напомнил еще раз наводчикам об ориентире № 1. Батарейцы замерли, напряженно наблюдая за дорогой. Вот из-за поворота показался броневик. Понятно, разведка. При выходе из леса броневик открыл огонь из башенного пулемета, прощупывая местность. Батарея молчала. Не обнаружив ничего подозрительного, немцы двинулись дальше. Когда машина поравнялась с елью, я громко крикнул: «Огонь!» Орудия дружно хлестнули по первой показавшейся цели, выбросив длинные лоскуты пламени. В воздухе сразу запахло едкой пороховой гарью.
Три снаряда с дистанции 300 метров — это стрельба почти в упор. Броневик козликом подпрыгнул от взрыва снарядов, развернулся поперек дороги и густо задымил. Счет открыт. Через несколько минут появился первый танк и стал справа обходить своего меньшего собрата. Снова ахнули три выстрела, и танк моментально загорелся. На дороге образовалась пробка из двух дымящихся машин. Батарея опять затаилась. Незаметно подошел второй танк и открыл огонь по нашей позиции. Разорвавшийся снаряд, выпущенный из этого танка, вывел из строя одну из наших пушек, стоявшую ближе к дороге, ее расчет не подавал признаков жизни. Открыв огонь, немцы демаскировали себя. Двумя выстрелами мои батарейцы зажгли третий костер.
На какое-то время наши пушки остудили наступательный порыв немцев. Танки в этом месте больше не прорывались, но начала откуда-то издалека бить артиллерия. В болоте то и дело разрывались снаряды, поднимая в воздух грязные фонтаны воды.
Я подошел к разбитому орудию. Моим глазам предстала удручающая картина: из семи человек расчета четверо погибли, трое оказались ранеными. Раненых я приказал отправить в тыл, а погибших похоронить. Самым непонятным было для меня то, что на месте взрыва немецкого снаряда все вокруг пылало синим пламенем. Горели бронированный щит и станины разбитого орудия, расплавленный металл стекал на землю сине-белыми каплями. Всепоглощающий адский огонь ставил меня в тупик: что бы это значило?
Позже узнал, что немцы на фронте стали применять термитные снаряды, которые для нас были в диковинку. Они использовались в основном для борьбы с нашими танками и артиллерией. Корпус такого снаряда начинялся термитом, температура плавления которого превышала 3000 градусов. Во время разрыва термитное вещество загорается, разбрызгивая во все стороны горящие струи, зажигая и поражая все на своем пути.
Бой продолжался. На поляне то и дело бухали артиллерийские снаряды. Еще один разорвался совсем рядом с нашей батареей. Едва дым рассеялся, как раздался душераздирающий крик: «А-а-а!» Оглянувшись, я увидел, как командир огневого взвода лейтенант Речков, выбравшись из ровика, в котором находился во время обстрела, схватился за голову и бросился бежать по дороге, ведущей в тыл. Видать, нервы у него не выдержали, струсил, и он пустился наутек, совершенно не помня себя и ничего не видя перед собой. С возгласом: «Речков, Речков, стой!» — я бросился догонять его.
Преследование продолжалось несколько минут, пока беглец наконец не выдохся и не упал ничком вниз, все так же держась руками за голову. Опустившись рядом с ним на колени, я стал его упрекать: «Что же ты, Речков, так опозорил всю батарею. Ты же командир — пример для подчиненных». В гневе я что-то еще говорил ему, но, убедившись, что лейтенант совсем невменяем, оставил свои проповеди.
Забегая вперед, скажу: военный трибунал судил Речкова за трусость, его приговорили к десяти годам тюремного заключения, которые потом заменили отбыванием на фронте. Лейтенанта разжаловали до рядового, но оставили на батарее — телефонистом. На него жалко было смотреть, он опустился, стал нелюдимым и неразговорчивым. В ходе дальнейших боев Речков попал в какую-то другую часть, и я о нем больше ничего не слышал.
Мы же продолжали драться. Немцы опять зашевелились, не отказались от мысли пробиться вперед по этой самой дороге, на которой уже дымились броневик и два средних танка. Поводив «цейсом» по придорожному кустарнику, я обнаружил еще один замаскированный танк, который хотел обойти горящие машины, но застрял в трясине. Слышно было, как натужно, на высоких оборотах, работал его мотор, машина дергалась взад-вперед, натыкаясь на деревья, верхушки которых раскачивались во все стороны. Тут мы немцев и засекли.
Подготовив орудия, шарахнули фугасными снарядами и по этому танку. Машина задымила. А чтобы немцы не могли вести спасательные работы, выпустили по ним до десятка шрапнелей. На дороге, за поворотом, сразу все стихло.
Меня больше всего беспокоило отсутствие связи с командиром батареи, но решение у всех было твердое — стоять на занимаемых позициях и вести бой. Солнце нещадно палило, очень хотелось пить, но воды у нас не было, да и не до нее было: враг стоял в буквальном смысле «перед носом», и что он предпримет — неизвестно. Болотная же вода для употребления не годилась. Я уже подумывал о том, чтобы отправиться на поиски брошенных кухонь, но сейчас каждый человек был на счету. Создавалось впечатление: немецкие танки прорвались далеко вперед, оставив позади себя пехоту. Только окажись пехота сейчас на переднем крае, она бы обошла по болоту нашу батарею и смяла нас в считанные минуты.
Мы ждали, что подойдет хотя бы какое-то подкрепление, но ждали напрасно. Видимо, положение на фронте сложилось настолько скверное, что о батарее просто забыли. Вдруг в небе послышался все нарастающий шум, и на горизонте черной точкой появился немецкий самолет-разведчик, корректировщик артиллерийского огня — «Хейнкель-126», которого наши бойцы окрестили «костылем», или «кривой ногой» за торчащий в хвостовом оперении стабилизатор. Я понимал, что летчик сейчас вызовет артиллерийский огонь по нашей позиции. Мои предположения вскоре оправдались. Сделав два круга и определив наши координаты, «Хейнкель» удалился. И немцы тут же обрушили на нас шквал огня. Земля заходила ходуном. Мои артиллеристы вместе со мной попадали в укрытия. Мысль работала только в одном направлении — попадет снаряд в твой ровик или пролетит мимо?