Игры в апокалипсис

С трудом он подтянул вверх правую руку, провел по левой стороне лица и ощутил здесь какой-то бугор. Он стал осторожно отодвигать его в сторону. Холмик оказался большой горстью песка. Пирсон в несколько приемов смел его в сторону, очистил веко от оставшихся песчинок и, наконец, открыл второй глаз. Он облегченно вздохнул, сообразив, что зрение в порядке. Темное небо раздвинулось, и еще несколько минут Гриф смотрел на него, силясь вспомнить, как же он здесь оказался.

«Бумеранг, взрыв, – наконец, восстановил он в памяти события предшествующего дня. Еще через пару мгновений он обрадовался. – Я жив!»

Но в голову закралась еще одна мысль: «А, может, я ранен?»

Он попробовал пошевелить второй рукой, и ему это удалось. Правда, вытянуть ее не получалось: почти все тело было завалено толстым слоем песка. Свободной ладонью он стал разгребать засыпавший его холм, и вскоре пилот смог раскрепостить половину тела. Он сел и уже двумя руками начал откапывать нижнюю часть туловища.

Все, – и ноги, и руки, и живот, и даже зад, – оказалось в полном порядке, никаких следов ранения. Возможно, его спас песок, засыпавший большую часть тела. Только болела голова, да колючки поцарапали щеки.

Пирсон встал на четвереньки, немного постоял в такой позе, а потом – рывком – поднялся на ноги. Вокруг не было ни огонька, ни звука.

«Мне надо идти к людям, – решил про себя Гриф. – Но куда?»

Он покрутился на месте, еще раз посмотрел на звезды и пожалел, что не научился ориентироваться по ним.

«Что-то там связано с ковшом Большой Медведицы, – силился вспомнить пилот. – Кажется, на крайнем нижнем конце ковша – Полярная звезда, а она всегда указывает на север. Туда-то мне и надо».

Пирсон почти без труда нашел нужное созвездие, хотя оно находилось совсем не в том месте, где он его в детстве видел в родном городе Санта-Фе в штате Нью-Мексико. Он отыскал, как ему казалось, нужную звезду и, ориентируясь на нее, двинулся в путь. Вокруг расстилалась все та же безлюдная степь, скрадывающая расстояния, иногда Грифу казалось, что он топчется на месте, хотя шел уже несколько часов.

Незнание географии, что, впрочем, свойственно большинству американцев, сыграло с ним злую шутку: он шел не на север, а, скорее, на восток. Ближе к рассвету он заметил, как начал меняться рельеф: появились холмы и поросшие травой овраги, которые приходилось преодолевать, иногда даже на четвереньках. Вдруг впереди возникли очертания большой горы в виде конуса. Пирсону она показалась похожей на Фудзияму, и он искренне удивился: не занесло ли его в Японию?

Неподалеку от этой возвышенности хаотично раскинулись небольшие домики. Ноги были налиты такой тяжестью, что американец едва переставлял их. Ему уже было все равно, куда он попадет – к японцам, китайцам или вообще к эскимосам, – главное, напиться вдоволь воды, поесть горячей пищи и завалиться спать.

Уже не осознавая, где он, и что ему готовит недалекое будущее, Пирсон ковылял, двигаясь в направлении исполинского конуса, за которым уже вырисовывалась какая-то башня с колесом. «Там должны быть люди», – твердил он себе, и его надежды вскоре оправдались. В сотне метров от вышки обозначилась дорога, по которой шли двое небритых мужчин в кепках с фонариками над козырьками. Увидев незнакомого человека, они остановились и жестами рук подозвали его к себе. Американец чуть ли не вприпрыжку – откуда только взялись силы – устремился к людям, на ходу выкрикивая:

– Help, help me!4

– Ого! Иностранец! – воскликнул один из мужчин, растаптывая брошенную сигарету. Но навстречу не сделал ни шага.

– Кто такой? – грозно спросил другой, когда Пирсон дотащился до спасителей, как он надеялся, и встал перед ними, сильно согнувшись в пояснице. Он не понял, что ему говорят, и все твердил:

– I’m thirsty, I’m thirsty.5

– Что ты там бормочешь?! – не понял первый мужчина и бросил товарищу: – Давай отведем его к начальнику охраны. Может, он шпион?!

Они взяли незнакомца под руки и доставили на шахту. Никто здесь не знал ни английского, ни какого-то другого языка. Иностранца посадили на табурет в кабинете начальника охраны, который стал звонить в местную школу, надеясь вызвать учительницу английского языка. Но она оказалась в отпуске, и диалог с пришельцем откладывался. Ему дали воды, а один из охранников даже пожертвовал свой «тормозок», который ему собрала жена. Американец с жадностью набросился на голубцы – те показались ему поистине райской едой.

Вскоре за Пирсоном приехали несколько человек, одетых в армейский камуфляж с пришитыми на рукавах ленточками с оранжевыми и черными полосками. Один из них, показывая неплохое знание английского языка, спросил:

– Вы кто, из какой страны?

Пирсон, еще не понимая, где он находится, не стал запираться:

– Гриф Пирсон, Соединенные Штаты Америки.

– Ого! – воскликнул один из военных. – Какая птичка к нам залетела!

Пришелец решил, что и ему уже можно задать вопрос:

– Скажите, где я?

– Вы находитесь на территории Донской народной республики, – строго сказал владеющий английским боец. – Мы не будем сейчас выяснять, как вы здесь оказались и с какой целью, а просто передадим вас в службу безопасности.

– Я хотел бы связаться с посольством моей страны, – немного осмелев, попросил американец.

– Это невозможно, – ответил все тот же мужчина. – У нашей республики нет дипломатических отношений с США. Так что сейчас вы поедете с нами, в Донск.

Пирсона проводили к микроавтобусу, раскрашенному, видимо, из аэрозольного баллончика пятнами зеленого, серого и коричневого цвета, и повезли по разбитой дороге.

25.

Дни на таежном «курорте» текли безмятежно. Днем друзья занимались огородом, ходили по грибы-ягоды, рыбачили, ловя на мушку хариусов со спинными плавниками, похожими на паруса, иногда попадались их более крупные родственники – ленки с рассыпанными по бокам темными пятнышками. Откормленные на убой норвежские лососи – просто свиньи по сравнению с этими красавцами, которых можно уподобить выросшим на свободе оленям. Так что почти каждый день на столе была поистине царская еда, конкурентка которой – тушенка – лежала забытой в чулане.

Такими же роскошными были беседы друзей, начинавшиеся на вечерней зорьке у костра. Они устраивались в удобные кресла, мастерски сработанные из здешней древесины. Иногда щелкали кедровые орешки – Толику повезло обнаружить разворошенную медведем нору бурундука. Косолапый убил грызуна, а вот внутрь «пещеры» добраться не сумел. А в ней оказалось почти полведра отборных орешков – все сухие и здоровые. Иногда друзья лущили горох, порой лакомились земляникой или лесной малиной, баловались чаем, заваренным из лесных трав.

Было что-то мистическое в разговорах двух людей о судьбах человечества, в то время как вокруг них на многие километры не было ни души.

– Знаешь, Генка, – сказал на первой из таких бесед Сивцов, – перед отъездом у меня состоялся разговор с одним очень интересным философом. Это не характеристика, это его настоящая профессия – он преподает «любомудрие» в университете. Этот ученый на полном серьезе считает, что в мире началась своего рода «зачистка» лишних людей. А ты как считаешь – может, действительно, настала пора пропалывать человеческие «сорняки»?

Валков склонил голову набок, видно, так ему было удобнее думать, но не спешил отвечать. В костре обрушилось полено, подняв фейерверк искр. Откуда-то издалека донесся протяжный стон зверя, который вполне мог оказаться предсмертным. Наконец, Генка ответил:

– Видишь ли, мой друг, здесь все зависит от точки зрения: кто и кого считает сорняком! Ясно, что для состоятельных людей все, кто не собрал определенного богатства – чернь, никчемные людишки. Ты же помнишь того надменного типа, который сказал: «Те, у кого нет миллиарда, могут идти в ж…у?»

4

англ. Помогите, помогите мне.

5

англ. Я хочу пить, я хочу пить.