Морозная ночь

И тут генерал начал загибать такие простые слова, что у меня затылок вспотел от ярости. Все-таки ввязываться не стал, закурил, ушел из аппаратной, а его стал ругать телеграфист. Время уже подходило к двенадцати. Каждую минуту ждали: мигнет ослепительная зарница в стороне Чернухина, начнется артиллерийский обстрел. Неужели не подоспеют харьковские поезда?

На станции огни были тщательно потушены и скрыты, окна телеграфа завешены попонами. Но мутное бельмо в небе все яснело, расходилось: присмотреться - заметны уже очертания крыш и деревьев... И я гляжу на проклятую луну: погасни, сука, закройся облаками, пропади, не устраивай мне контрреволюции!..

И вдруг, совсем просто, будто где-нибудь на подмосковной дачной станции, не торопясь идет старичок в тулупище до пят, подходит к колоколу и - дын-дын-дын-дын... Я кидаюсь: "Обалдел? Что ты звонишь?" Он мне из морозной бороды спокойным баском: "Харьковский вышел со станции Хацепетовки..." А Хацепетовка в семи верстах... Я схватил его за воротник, притянул к себе: "С Новым годом, дед!" Побежал к телефонам, вызвал музыкантскую команду и дежурную роту. Захлопали, заскрипели двери, завизжал снег, замелькали ручные фонарики. Выстроились. И тут уже ясно слышим: идет - поют морозные рельсы...

С гулом, грохотом, обдавая жаром, ворвался на станцию курьерский паровоз, замелькали ярко освещенные классные вагоны. Завыли трубы "Интернационал" - кто в лес, кто по дрова от радости... На ходу соскочил начальник отряда, вручил мне пакет, рапортовал: "Двадцать пулеметов, сто тысяч патронов. При пулеметах команда - москвичи..."

Вылезли эти москвичи-пулеметчики, - я, прямо как во сне, смотрю на них, - расторопные, с шуточками, ловко одетые: "Указывайте позицию, мы до этих генералов давно добираемся!.." И бегом потащили пулеметы на линию войск... А минут через десять подошел и второй поезд с артиллерией... Перед рассветом наши цепи двинулись в наступление на Чернухино...

КОММЕНТАРИИ

Морозная ночь

Впервые - сб. "Писатели - Крыму". Литературный альманах, изд. Комитета содействия борьбе с последствиями землетрясения в Крыму. М., 1928.

При включении в изд.: ГИЗ, 11, подвергся незначительной правке (текст сборника с авторской правкой в ИМЛИ).

Включая "Морозную ночь" в изд.: Гослитиздат. 1934 - 1936, 3, автор сократил рассказ, сняв вступление и заключение, очень существенные для понимания этого рассказа.

В с т у п л е н и е: "Спасибо, дорогие друзья!.. Пауза. Звенят стаканы. Четверо у стола садятся. Пятый еще стоит. Вино из дрожащего стакана льется на пальцы его большой и слабой руки. Он высок ростом и костляв. Заросшее бородой его больное лицо с красным румянцем на скулах морщинисто улыбается. Большие глаза, блестящие от лихорадки, глядят из темных впадин на друзей и, кажется, не видят их.

- Итак, с новым годом!..

Затем он садится, тяжело кладет локти на стол, упирает волосатый подбородок в кулаки...

- Не очень-то весело сидеть с умирающим человеком... Э, бросьте, чего там!.. Умирать, честное слово, не страшно, - жалко покидать навек нашу планету - зеленую, шумную, скандальную... Я бы еще тысячу лет прожил, право... Весной поеду в Париж, к доктору Манухину, освещать селезенку рентгеном. Мне Горький рассказывал в двадцать первом году, как его Манухин спас. Жил он на Капри, чахотка в сильнейшем градусе, доктора дали два месяца жизни. Приехал Манухин, сейчас же Алексея Максимовича на пароход в Неаполь и сделал двенадцать освещений селезенки. А через два месяца вместе вино пили...

Расширенные зрачки его бегали по лицам друзей. Казалось, он боялся одного, что вот переглянутся друзья и скажут: "Ну, брат, прощай, тебе надо в постель, час поздний, выздоравливай". ...Простятся крепким рукопожатием и с облегчением пойдут в прихожую и там, надевая калоши, вполголоса заговорят о чем-то совсем уже постороннем и веселом...

- Да пейте же, товарищи... Угощение у меня слабое. Говорил старухе расстарайся, купи чего-нибудь повкуснее... Надо бы самому было выйти... Прямо говорю - что хотите делайте, а я в постель не лягу... Знаете, сколько я молчал на этом проклятом матрасе? Лихорадочное возбуждение чепуха... Весь мир в лихорадке трясется... А вспомните, щадили мы себя? Щадили мы друг друга? Ого! Жизнь - для выполнения боевой задачи... Жизни, как цифры, - эти в расход, эти с переносом на следующую страницу - в актив... Слушайте, до вашего прихода я все припоминал и нашел... Дай-ка мне с подоконника синюю папку... Окна-то как замерзли... Такой же был мороз и в ту ночь... Это была ночь под новый год, тысяча девятьсот восемнадцатый.

Он взял синюю папку. Мусоля палец, некоторое время переворачивал исписанные листки серой бумаги, телеграфные бланки. Покачивал головой, улыбался...

- Налей-ка мне рюмочку портвейну... Да, это была ночка..."

З а к л ю ч е н и е: "Договорив эти слова, рассказчик изнемог и весь опустился в кресле, полузакрыл погасшие глаза. В груди у него свистело. Долго молчали его товарищи, положив локти на стол, сдвинув брови, переживая снова в памяти дела минувших дней".

Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934 - 1936, 3.

Стр. 106. ...А н т о н о в у в Х а р ь к о в. Антонов-Овсеенко В. А. (1883 - 1939) - советский государственный деятель, с марта по май 1918 г. - верховный главнокомандующий советскими войсками юга России. ...н а ч а л ь н и к ш т а б а М у р а в ь е в. Муравьев М. А. (1880 - 1918) - в 1918 г. начальник штаба у В. А. Антонова-Овсеенко, потом - главнокомандующий войсками Восточного фронта. Получив известие о левоэсеровском мятеже в Москве, изменил советской власти и поднял мятеж в Симбирске, был убит в перестрелке при его аресте на заседании Симбирского губисполкома.