Страница 21 из 38
Смит не очень ясно представлял себе, сколько времени прошло с тех пор, как они с этим братом разделили воду, и дело не только в том, что пространство и время этого места странным образом искривлены, и даже не во все еще не грокнутых последовательностях звуков и видов. Культура его гнезда, и это самое главное, воспринимает время совершенно иначе, чем культура человеческая. И разница тут не в большей продолжительности жизни марсиан, а именно в ином отношении ко времени.
«Сейчас позднее, чем ты думаешь» – этого просто нельзя сказать по-марсиански, ровно как и «тише едешь – дальше будешь», хотя и по совершенно различным причинам: первая из этих фраз описывает ситуацию невозможную, даже невообразимую с марсианской точки зрения, в то время как вторая, с той же самой точки зрения, несет в себе не больше смысла, чем, скажем, обращенный к рыбам призыв купаться по утрам и вечерам. С другой стороны, фраза «Как было в начале, так ныне, и присно, и во веки веков» настолько близка марсианам по духу, что перевести ее гораздо легче, чем «дважды два четыре» (последнее, кстати сказать, для обитателей Марса далеко не самоочевидно).
Смит ждал.
Он не шелохнулся и тогда, когда вошел Браш. Браш понаблюдал некоторое время за окаменелой фигурой и удалился.
Услышав, как в скважину вставляется ключ, Смит вспомнил, что такой же звук предварял последний приход брата по воде; в расчете на повторение той же последовательности событий он ускорил свой метаболизм – и все равно был несказанно поражен, когда в комнату проскользнула Джилл; ему и в голову не приходило, что наружная дверь – тоже дверь. Мгновенно грокнув ситуацию, он отдался радостной полноте существования, наступающей исключительно в присутствии согнездников, братьев по воде и (при определенных обстоятельствах) – в присутствии Стариков.
Радость эта несколько притуплялась осознанием, что брат ее не разделяет. У кого-либо из прежних, марсианских братьев подобная нервная озабоченность могла бы свидетельствовать об одном: он совершил какую-то постыдную ошибку и готовится к скорому развоплощению, однако Смит успел уже усвоить, что эти другие, хотя и чем-то похожие на него создания, способны без особого риска для жизни переносить совершенно невероятные эмоции. Брат Махмуд переживал духовную агонию по пять раз на дню и не только не умирал, но и, похоже, относился к этим мукам как к чему-то полезному, необходимому. С братом капитаном ван Тромпом случались совершенно непредсказуемые спазматические приступы, любой из которых – по марсианским понятиям – должен был бы привести к немедленной утрате телесности, однако и этот брат пребывает, насколько известно Смиту, во плоти.
Поэтому Смит не испугался возбужденного состояния брата.
Джилл сунула ему какой-то сверток.
– Вот, надень все это, и поскорее.
Смит принял сверток и замер в нерешительности.
– О господи ты мой! – сокрушенно воскликнула, глядя на него, Джилл. – Ну ладно, раздевайся, я тебе помогу.
И раздевать его и одевать пришлось ей. На Смите были больничная пижама, купальный халат и шлепанцы; так его одели, не дожидаясь просьбы и не спрашивая согласия. Он научился уже справляться со всем этим хозяйством, но очень медленно и неловко; Джилл раздела его буквально в секунду. Никакая несвоевременная стыдливость их не задерживала – Смит вообще не знал, что это такое, а Джилл проработала медсестрой не один уже год. Наибольший восторг Смита вызвали тонкие псевдошкурки для ног; не давая ему времени вдосталь повосхищаться чулками, Джилл, за неимением пояса с подвязками, закрепила их лейкопластырем. Она одевала Человека с Марса в форму больничной медсестры – не свою, а позаимствованную у подружки повыше ростом, якобы для кузины, которой сегодня идти на карнавал. Пелерина скрывала наиболее очевидные признаки пола (вернее – их отсутствие) – во всяком случае, Джилл на это надеялась. Труднее оказалось с туфлями, они были сильно не по ноге, а Смит и босиком-то ходил с большим трудом.
В качестве завершающего штриха Джилл приколола ему на голову сестринскую шапочку.
– Волосы коротковаты, – озабоченно заметила она, – но сейчас многие девушки стригутся еще короче, так что сойдет.
Смит не очень понял услышанное; он попытался отрастить себе волосы подлиннее, но быстро понял, что за несколько секунд этого не сделаешь.
– А теперь, – сказала Джилл, – слушай внимательно. Что бы там ни произошло – молчи. Даже рта не открывай. Ты меня понимаешь?
– Молчать. Я буду молчать.
– Просто иди куда я веду – и все. Я буду держать тебя за руку. А ты ничего не говори. Ну, если знаешь какие-нибудь молитвы – молись.
– Молись?
– Ладно, проехали. Главное – иди за мной и не разговаривай.
Она открыла дверь, взглянула направо, налево и вывела новоявленную медсестру в коридор.
На них не обращали внимания. Изобилие странных, непонятных структур повергло Смита в полное замешательство, он не мог разглядеть их отчетливо и безвольно шагал вслед за Джилл, почти отключив зрение и остальные чувства, чтобы спасти себя от неожиданно разверзшегося хаоса.
В конце коридора Джилл встала на движущуюся в поперечном направлении дорожку; Смит шагнул, споткнулся и наверняка упал бы, не поддержи его Джилл. Заметив удивленный взгляд какой-то санитарки, она сквозь зубы выругалась, а затем, сходя с дорожки, постаралась помочь своему спутнику по возможности незаметно.
На крышу они поднялись лифтом, Джилл не была уверена, что сумеет справиться с Человеком с Марса в пневмоподъемнике.
И вот тут они нарвались на неожиданную неприятность, хотя Смит, естественно, даже и не подозревал об этом. Последний раз он видел небо еще на Марсе, перед отлетом «Чемпиона», и сейчас испытал острый восторг. Небо было яркое, многоцветное и радостное (типичный для Вашингтона хмурый, пасмурный день). Джилл в отчаянии озиралась по сторонам. Как она и надеялась, на крыше никого не было – сестры, окончившие смену вместе с ней четверть часа назад, уже разошлись по домам, послеобеденный час для посетителей тоже давно закончился. Но не было и такси, ни одного, а садиться в аэробус – об этом и мысли быть не могло.
Джилл совсем уже собралась сделать телефонный вызов, когда заметила машину, идущую на посадку.
– Джек, – окликнула она смотрителя стоянки, – это такси по заказу?
– Да, я вызвал его для доктора Фиппса.
– Жалость-то какая! Джек, а может, ты еще одно вызовешь? Они ж быстро прилетают. Познакомься, это моя двоюродная сестренка Мадж – она в южном крыле работает; у нее ларингит, и ей нельзя долго на таком ветре.
– Ну… – задумчиво почесал голову смотритель, – разве только для вас, мисс Бордман. Забирайте эту машину, а доктору Фиппсу я закажу другую.
– Ой, Джек, какой же ты пусечка! А ты, Мадж, молчи, я сама его поблагодарю. У Мадж совсем голос пропал, но ничего, прополощу ей горло горячим ромом, и все пройдет.
– Должно помочь, обязательно должно. Старые средства – самые надежные, моя мама всегда так говорила.
Джек открыл дверцу, по памяти набрал на автомате адрес Джилл, а затем попытался помочь сестричкам сесть в машину. Джилл пришлось заслонить собой Смита, чтобы скрыть его незнакомство с галантными церемониями.
– Спасибо, Джек, огромное спасибо.
Машина поднялась в воздух, и Джилл шумно, с облегчением вздохнула.
– Ну, теперь можешь говорить.
– А что я должен говорить?
– Как? Да все что хочешь.
Смит задумался. Столь масштабное предложение требовало масштабного же и ответа – ответа, достойного общения двух братьев. Многие варианты приходилось – с сожалением – отбросить из-за полной их непереводимости. В конце концов он остановился на фразе, которая – даже на этом чужом, бесцветном языке – хотя бы отчасти передавала теплое чувство братского взращивания близости.
– Пусть наши яйца разделят одно гнездо.
– Что? – ошарашенно повернулась Джилл. – Как ты сказал?
Совершенно ясно, что ответ получился неудачным; Смит не знал, куда деться от отчаяния. Раз за разом все его попытки достичь с этими странными существами единения возбуждают их до крайнего предела. Внимательно перебрав весь свой – небогатый еще – словарь, он попытался выразить основную мысль иначе: