Страница 30 из 31
— Как отец Антуан поживает? — с радостным, преображенным лицом стал допытываться он.
— Умер давно о. Антуан!.. — ответил купец.
— Неужели?.. Как так?.. Отчего?! — воскликнул пораженный Марк. Лицо его сразу изменилось; он начал креститься и читать про себя молитву.
— От старости… Дряхлый он был!.. — сказал купец. — Давненько ведь вы из монастыря ушли… много воды утекло с тех пор!
— А отец Петр, а настоятель?..
— Тоже умерли… захудал совсем монастырь, почти никого в нем не осталось!.. Никому теперь там ваша краска не нужна!..
Полутемная, шумная таверна исчезла из глаз Марка: он увидал лесистые горы, высоко вознесенный к небу белый монастырь на скале. Звонят к Ангелюсу, качается колокол, а под стеной на земле свежий желтый бугорок; на простой плите надпись — «о. Антуан», рядом Петр… и он забыл об этих людях, так много добра сделавших для него, почти не вспоминал даже о них?!
Марк закрыл лицо руками.
— Все смертны!.. — помолчав, примиряюще произнес купец.
Последний вечер пятеро товарищей провели все вместе в портовом кабачке для матросов; толпа отплясывала под открытым небом фанданго, далеко разносилось пение. В последний раз и сами они спели хором, чем вызвали бурное одобрение собравшихся. А на другое утро Ян и сияющий Ярослав стояли на палубе дроммоны и махали колпаками находившимся на берегу товарищам; последние долго выделялись своим ростом и светлыми бородами, затем слились с толпой в одну пеструю полоску. А оставшиеся еще долго видели красные паруса корабля; он бороздил голубую гладь залива и мало-помалу превращался в точку; острова и даль закрыли его.
— Ну, Марк, мы свой долг выполнили!.. — проговорил Мартин. — Пора и о себе подумать!
Погруженный в себя Марк очнулся.
— Да!.. — отозвался он. — Мне торопиться теперь некуда — я пока здесь останусь!
— А потом куда?
— В Александрию, в Палестину, к арабам!.. Свет на востоке!
— Т-а-ак… Твое дело!.. — угрюмо буркнул Мартин. — Для нас это не по пути!
Еще через четыре дня Марк провожал Мартина и Адольфа, отправлявшихся в далекую Болонью. Марк дошел с ними до развалин древнего курорта Баийи и, около знаменитого еще в древности своей акустикой круглого храма, товарищи стали прощаться.
— Где-то Бог приведет теперь свидеться?.. — сказал Марк.
— Будешь в Болонье — заходи!.. — пригласил Мартин.
— Будь здоров!.. — прогудел Адольф и двое богатырей зашагали, не оборачиваясь, назад.
Марк последил за ними глазами и повернул обратно; возвращаться сейчас в город ему не хотелось и он, мимо наполовину разрушенных мраморных вилл, заросших цветущими розами, выбрался на берег и сел на огромный валун. Много мыслей и воспоминаний роилось в мозгу его; он опустил голову и с недоумением увидел, что из воды на него смотрит чье-то чужое, бородатое и мужественное лицо.
— Вот летит время?!. — вслух подумал он, всматриваясь в собственное отражение. И ему вспомнилась легенда о том, как некий монах вышел однажды в месячную ночь в сад послушать соловья. А когда очнулся и хотел вернуться в свою келью — не мог уже найти ее, так как все крутом лежало в развалинах: в несколько мгновений пронеслось ровно сто лет!
Благоухали розы, море чуть всплескивало на песок берега; вдали вечным жертвенником дымился Везувий.
Словно какая-то повязка стала сдвигаться с умственных глаз Марка: душа его инстинктивно зачуяла ширь и просторы грядущего и все ясней проступала мысль, что краска, за которой послали его в мир, была не что иное, как просвещение и что высшее, что имеется на свете — это Знание, Дружба, Добро…
Курляндия.
Имение Плёнен.
1928 г.
Петр Пильский
Легенды и приключения
(Вместо послесловия)
Да, темы похожи на родственников. Бывают кровные — близкие. Бывают совсем далекие: седьмая вода на киселе, — навязанное родство!
То же самое и у авторов.
Вдруг захочется нагрузиться чуждой ношей, и — вот, на протяжении многих страниц писатель важно несет ее, как заяц барабан. Ни зайцу не нужен барабан, ни барабану заяц. Но раз связались: кончено!
Однако, бывают и счастливые. К их числу принадлежит С. Р. Минцлов. Ему всегда удается выбрать тему по себе. Это писатель, сливающийся со своими книгами органически.
Он ходит по литературе, одетый в свое собственное, просторное и в то же время хорошо облегающее платье. Ему не жмет под мышками и загребистые руки уверенно хватают все, что ему нужно. В своей беллетристической манере Минцлов широк и размашист.
Он еще и непоседа. Ему мало движения. Он хочет передвижения. В своих книгах он не терпит домоседства. Это — вечный путешественник. Он объезжает целые губернии и уезды, забирается в глушь, исследует неизвестные края, вдруг оказывается в Трапезунде, но и там не сидит, а передвигается, — любознательный кочевник, неугомонный странник по миру.
Это и в его последней книге. «Приключения студентов» — обширный альбом. Конечно, бытовой. Минцлов издавна влюблен в быт, все равно, сегодняшний или стародавний, современный или отодвинутый в глубь веков.
Он хорошо угадывает этот быт, жадно изучает, отлично чувствует.
В этом быту он ценит типичность. Его прельщает яркость. Минцлов не боится правды, хотя бы со стороны она казалась чудовищной. Его беллетристический глаз не смущается жизненной карикатурностью, его не пугают угловатости. Минцлов любит пущу, а не английский парк. Он враг косметики и гребешка: Минцлов ничего не подкрашивает и не подстригает. Зато ничего не преувеличивает.
У Сологуба: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду». Минцлов мог бы сказать: «Беру кусок жизни, грубой, но яркой, и вот вам готовая легенда». Это — талант обретения тем, обретения, а не изобретения. В этом сила Минцлова.
Он в предисловии к этому роману подчеркивает, что здесь «выдумки, а тем паче, преувеличения нет», «но что было — то было». И эту быль Минцлов знает.
Тут нет ничего сочиненного. Воскрешен быт десятого и одиннадцатого веков. Сам влюбленный в передвижение, он избрал своими героями странствующих студентов, этим открыл себе путь в старинные города, развернул картины далекого быта с его дикостью, умилением, причудами и легендами, провел читателя из Баварии через горные хребты в старую Италию. И, как живой, пред нами встал давно угасший век.
Молодой послушник Марк послан настоятелем в мир для усвоения искусства переписывать и украшать книги. На этом пути он приобретает знакомства, находит неожиданных спутников, попадает в старинные замки, подвергается опасностям, переживает много интересных, поучительных и страшных приключений.
Минцлов написал «авантюрный роман». И, в самом деле, он полон именно авантюр. Но выдуманного нет. За Минцлова говорит сама история, его пером водит жизнь. По временам встают удивительные картины. Происходят невероятные факты. Но веришь всему: так все убедительно. А эту убедительность создает хорошее, отчетливое, полновесное знание Минцлова-историка.
Как современный, будто давно знакомый нам, очерчивается маленький городок Вассербург. Видишь его погребки, чувствуешь толпу, слышишь эти речи, с улыбкой наблюдаешь, как наказывали тогда сплетниц, засаживая их в колодку, следишь за веселым, хитроумным диспутом между толстяком в темно-серой куртке и красных чулках, мейстером Вальтером, и смущенным, растерянным Марком.
Потом путешествующий послушник встречается с Яном, ювелирным подмастерьем, идущим из Богемии в Орлеан, тоже совершенствоваться в своем искусстве, и с добрым беззаботным весельчаком, странствующим «доктором», неаполитанцем Луиджи.
Этот Луиджи — находка не только для Марка, но и для автора. Изучать книжное искусство молодой послушник должен в Италии: Луиджи попался очень кстати! Теперь туда путь открыт, и наши странствующие юноши посетят Болонью, Пизу, Лукку, Флоренцию, наконец, Рим и Неаполь.