Страница 3 из 31
— Неволить не могу… поступай, как знаешь!.. — ласково обратился он к Марку. — Значит, за чем-то другим приводил тебя сюда перст Божий!.. Ночуй у нас… брат Михаил поруководит тобой!
Он благословил обоих и ушел работать в свою келью.
Марк, сопровождаемый Михаилом, ознакомился со всем монастырем, побывал на уроке в школе, где учились бородатые люди, прослушал вечерню и засиделся в келье у молодого монаха. В крохотное оконце ее виднелись румяные горы; солнце уже садилось, пышное аббатство казалось пурпурным облаком, застывшим на чистом небе; носились и кричали стрижи.
Марк признался своему новому товарищу, кто он и почему очутился в Италии: после рассказа настоятеля об индиго эта, претившая ему, таинственность являлась ненужной.
— У нас нет тайн!.. — ответил монах. — Что мы сами знаем, то и людям сообщаем. Надо размножать знания — таков завет святого отца настоятеля! Что же ты теперь предпримешь — назад к себе вернешься?
Марк долго молчал, потупив голову.
— Нет… — твердо проговорил он наконец. — Что я принесу сейчас своему монастырю? Ничего! Отец Антуан сказал, что душа сама подскажет мне, что делать. Буду учиться!
— Будь двенадцатым!.. — мягко и просительно произнес Михаил и положил бледную руку на колено соседа. — Нас и было двенадцать, но один брат умер недавно. — Учитель у нас великий — вся жизнь его на пользу людям! Видел, как он бедно живет и одет?.. Знаешь, какое чудо с ним было? — блестя глазами, с возбуждением добавил он. — Однажды засиделся он далеко за полночь у себя, а масла в лампочках не хватило — стали угасать они. И что ж бы ты думал — начала светиться у него рука и все больше и больше — весь стол его осияла! А он и не заметил — продолжал до рассвета писать… Несколько человек из братии это видели!..
Горы уже скрылись; аббатство погасло и напоминало белый корабль с распущенными парусами; долина внизу поглотилась черною пропастью.
— А что он пишет? — осведомился Марк.
— Все, что случается: хронику событий, ученые трактаты, переписывает с нами сказания, разные ветхие хартии.
Сколько открытий он сделал, сколько мыслей и деяний великих людей спас от забвенья и тлена! Сидя здесь, на скале, мы, благодаря ему, видим невидимое — прошлую жизнь разных стран и народов, слышим песни и стихи рыцарей, речи святых отшельников. Господи, какое это счастье!!..
Монах прижал к впалой груди обе руки и умолк, устремив взгляд в пространство.
— Однако, время в скрипторию идти?.. — проговорил он, вставая.
— Всегда у вас по ночам пишут?.. — спросил Марк, подымаясь тоже.
— А то как же!.. — воскликнул Михаил. — Ночь самое лучшее время для нашей работы: тишина совсем особенная, звезды горят. Днем в работе восторга нет!
Над лестницей, ведшей в скрипторию, горела повешенная на трех цепочках глиняная трехрогая лампа.
Марк и его спутник надели туфли, миновали чуть освещенную библиотеку и вошли в скрипторию.
На каждом из столов горели по три лампадных бездымных огонька; словно ожерелье из золотых звездочек мерцало кругом стен; неизъяснимая тишина окружала низко нагнувшихся над пергаментом монахов: все были погружены в свое дело.
Марк долго, пока Михаил не тронул его за рукав, наблюдал за писцами; они казались ему виденьем не от мира сего.
Михаил отворил дверь на террасу и вышел наружу.
— Пойдемте на кровлю? — шепотом предложил он Марку.
Молча выбрались они по другой лестнице на ровную площадку, выстланную плитами. Михаил сел боком на невысокую стенку, служившую оградой; Марк поместился против него.
— За звездами отсюда хорошо наблюдать… — проронил Михаил. — Иногда мы собираемся здесь!
Стояла лунная ночь; аббатство и скалы, на которых раскинулось оно, сияли в синеватом свете; длинный ряд окон над самой пропастью блистал яркими огнями; можно было распознать двигающиеся фигуры людей.
Среди тишины ласточкой пролетел издалека высокий звук — будто струна прозвенела где-то; хор голосов покрыл ее — пели в замке аббатства. Слов разобрать было нельзя, но и Марк, и Михаил узнали знакомую веселую песню странствующих студентов. Грохнул хохот, защелкали дружные, многочисленные аплодисменты.
Марк и Михаил долго и безмолвно вслушивались в ночь; души их были в неведомом…
Монах проводил Марка в свою келью и тот камнем уснул на жестком ложе хозяина; Михаил вернулся к своим товарищам и весь отдался любимому занятию.
До крика петуха звенели струны, пели и плясали в замке тени; до рассвета теплились среди безмолвия в скрип-тории тридцать три светляка перед склоненными головами безвестных писцов и антиквариев[2].
ГЛАВА XXIII
В воскресенье Бонавентури вместе со всеми подмастерьями был по обычаю в соборе и слушал мессу; народа было множество; пели все молившиеся и что то стихийное гремело в этом тысячеголовом хоре; звуки двух лютней вплетались в него хрустальными гаммами.
Ян, забравшийся в укромный уголок, подальше от окон, вдруг заметил далеко впереди знакомое голубое платье; молитвенное настроение разом соскочило с него и уже до конца службы он не отводил глаз от склоненной головы Габриэль; рядом с ней мощным монументом возвышался ее отец в белом с малиновым платье и тетка, не достававшая головой даже до плеча его.
Mecca кончилась. Ян вмешался в толпу, притаился у стены близ выхода и стал ждать появление Габриэль — ему хотелось хотя бы мельком повидать ее, побыть с нею рядом.
Скоро показался рыцарь; рядом с ним шла Габриель. Не дыша, Ян глядел на нее. Она точно почувствовала взгляд и лицо ее повернулось в его сторону. Она узнала Яна; улыбнулась и незаметно кивнула ему головой.
Яну захотелось закричать от восторга; он выскользнул вслед за нею на паперть, но Габриэль более не оглядывалась; Ян проводил ее до угла глазами и, ликуя, напевая и прищелкивая пальцами, пустился в гости к Луиджи.
Неаполитанец поджидал его в траттории и сейчас же увел его в свой излюбленный угол за бочками.
— Ты опять какой-то особенный!.. — сказал Луиджи, приглядевшись к приятелю. — Или еще синяков захотелось?
— Чем особенный?.. — ответил Ян. — А вот новости принес я тебе удивительные. Знаешь, что этой ночью случилось?
— Нет, не знаю. А что именно?
Ян нагнулся к уху Луиджи и шепотом произнес:
— Дьявол унес из епископской тюрьмы всех узников!
— Да неужели?.. — иронически удивился неаполитанец. — И кто-нибудь этого дьявола видел?
— Четверо человек: двое сторожей и двое монахов! Какая бурная ночь была!., они от страху пошли вчетвером проверить замки в тюрьме и вдруг из-под земли как взовьется огонь и высоченный демон весь в красном явился! Не успел никто крестного знамения на себя положить — туча бесов накинулась на них, швырнула их на пол, двери камер сами распахнулись, цепи со звоном послетели, заключенные повскочили на чертей верхом и унеслись сквозь стены… Страшные колдуны все там сидели!.. Вот какая история!
— Да… — протянул Луиджи. — А не тюремщики ли сами выпустили своих пленников?.. Не этот ли дьявол им помог? — он похлопал себя по зазвеневшему карману.
— Да как же это возможно? Ведь епископская тюрьма во дворе замка, там всегда полно стражи, у ворот тоже. И никто не видал, как девятнадцать человек ушли? Из них несколько брави было! Особенно, говорят, отличался небольшой чертик вот с тебя ростом, с такой же бородкой…
Луиджи поперхнулся вином.
— Да разве сторожа могли разобрать что-нибудь в темноте?
— Какая там темнота! Все подвалы пуще чем днем осветило. Сторожа говорят, что если бы они встретили этих чертей, сейчас же узнали бы их! Весь город у ворот замка, народу — толпа! Ведь пойми: все замки целы, стены тоже, а заключенных нет. Хочешь, сходим, поглядим?
— Нет, у меня что-то нога болит!.. — ответил Луиджи: рассказ простодушного Яна несколько обеспокоил его. Он смекнул, что не зря и не из пустой прихоти Маркони замаскировал место пролома: событие сваливалось благодаря этому на плечи нечистой силы.
2
Так назывались переписчики произведений древней греческой и римской литературы.