Страница 28 из 31
Ян и Марк отправились разыскивать корабль, отходящий в Неаполь, и не больше как через полчаса вернулись обратно: на их счастье, легкая двухрядная дроммона отплывала в тот же вечер.
Товарищи перенесли раненого на судно и поместили, по его желанию, на носу на палубе.
Перед вечерней на дроммоне показался пожилой патер, приглашенный Марком отслужить напутственный молебен; путь предстоял длинный и опасный: на всех морях тогда хозяйничали пираты, нападавшие не только на встречные суда, но и на приморские города. Пленных продавали в рабство в чужие, далекие страны и многие сотни тысяч несчастных были оторваны от своих домов и семей и влачили беспросветную, жалкую жизнь.
Все товарищество стояло на коленях и горячо молилось за счастливый путь и за выздоровление раненого; Луиджи лежал с сосредоточенным выражением на лице; ввалившиеся глаза его смотрели в даль; он будто вслушивался во что-то совсем иное, непонятное для других.
Край солнца коснулся моря, когда с самой высокой дозорной башни раздался густой голос колокола: возвещалось, что ничего подозрительного на горизонте не замечается; медленно распахнулись тяжкие, изъеденные временем створы железных морских ворот и на трех судах, уже приготовившихся к отплытию, началась суета.
Дроммона путников отпятилась на середину бухты, затем повернулась высоким носом к воротам и, чуть моча длинные весла, тихо вышла на свежий простор; с берега тянул легкий ветер, совершенно не разводивший никакого волнения. Солнце утонуло в посвинцовевшем море и на том месте глаза несколько секунд еще видели взметы и переливы ослепительных золотых завитков.
Стройная дроммона оделась белыми парусами и быстро стала рассекать затемнелую воду; мир медленно окутывался сизою мглою; воздух лип к рукам и лицу.
Марк накинул на раненого свою запасную куртку, но Луиджи сдвинул ее до пояса: ему было жарко; ветер, словно флажок, трепал край ворота его расстегнутой полосатой рубашки.
Кое-где стали помигивать мелкие звезды; на юге, куда птицей летела дроммона, с востока на запад ширилась и ползла черная туча. Изредка и слабо она освещалась беззвучными молниями — будто внутри ее зажигали на миг и снова гасили гигантский фонарь.
— Заходит гроза!.. — с тревогой проговорил Ян.
— Не бойтесь, ничего не будет! — ответил проходивший мимо матрос. — Как бы не заштилеть — это похуже выйдет!
Молнии усиливались, делались длительней — где-то далеко свирепствовала гроза. Марк стал у высокого борта и не сводил глаз с воды и неба: море он видел впервые в жизни и оно производило на него, как и на остальных, неотразимое впечатление. Нет-нет и какие-то светящиеся чудовища молниями проносились в глубине, обгоняли судно и исчезали под его носом. Марку почудилось, будто корабль начинает снизу гореть; он перегнулся через борт и увидал, что белый нос судна идет, рассекая облако кипящего золота; обшивка, висящий якорь цепи — все золотилось от брызг воды. К довершению благоговейного изумления Марка и Яна, на верхушке мачты, под которой лежал раненый, вспыхнул синеватый огонек; несколько минут он теплился на ней, затем перепорхнул на соседнюю и легкой бабочкой соскользнул по вантам неизвестно куда.
До самого рассвета не смыкали глаз путники и не отводили их от моря. Только что в бледное небо вознеслись первые стрелы солнца, рядом с дроммоной лениво всплыл громадный дельфин; показалась черная спина и белое брюхо и он неторопливо принялся то взлетать на воздух, то зарываться в бездну; вслед за первым дельфином появились еще несколько этих вечных спутников кораблей и скоро десятка два их, словно катящиеся колеса, стали то опережать дроммону, то возвращаться к ней.
— Совсем русалки!.. — проговорил Ярослав, следя за более отдаленными.
Море казалось густо-синим; только при взгляде с палубы в глубину видно было, что оно бледно-зеленое, необыкновенно прозрачное.
Дроммона шла в виду берега; он был неприветлив: не замечалось ни замков, ни деревень, ни городов. Одна на другую лепились и теснились обнаженные бурые и черные скалы; под некоторыми желтели отмели, другие отвесно опускались в воду.
— Отчего здесь нет селений? — спросил Марк у матроса, стоявшего около него.
— Да разве можно на берегу селиться?!.. — удивился матрос. — Да тут тебя в одну минуту сгребут и где-нибудь в Африке очутишься! Замки стоят на горах поодаль; там около них и жмутся люди.
— Вот бесплодная земля!.. — добавил Марк.
— Эти места бесплодные?.. — в свою очередь изумился матрос. — Нет, это ты, брат, того, видно, что чужеземец. Тут такое плодородие, что богатей этих мест нет ничего!.. — поучительно добавил он. — В бури здесь столько кораблей бьется, что и-их… умирать не надобно!..
Марк не понял.
— Да чего тут не понимать то?.. — сказал матрос — Все, что море выкинет — хоть целый корабль — все себе местные жители забирают!
— И людей?
— И людей! Их на рынках продают… наша, брат, служба опасная! Здесь неподалеку скала одна высоченная будет — в море косой она врезалась. Так вот про эту скалу герцог, владелец ее, знаешь что говорит — что она лучший алмаз в его короне — так много крушений там бывает!.. А зазеваешься, и без бури в беду попадешь: жители-то тоже понимающие — на берегах нарочно обманные огни раскладывают, на подводные камни наводят!
— И это христиане?!. — с возмущением произнес Ярослав.
Матрос сплюнул в воду.
— А отчего же христианину зевать? Дурак он, что ли? — спросил он. — Есть и пить ему тоже нужно! Крестьяне везде, если долго бурь не бывает, патера на берег приглашают, крестные ходы и молебны о ниспослании крушений устраивают!
— Неправда?!.. — воскликнул Марк.
— И чудаки же вы!.. — усмехнувшись, заявил матрос. — Спроси у кого хочешь: все про это знают!
— Как же патеры к этому относятся?
— Да молятся, поощряют, понятно! И им ведь доля перепадает, как же не поощрять?
Стало делаться жарко; ветер упал совершенно и дроммона шла на одних веслах. С помощью матроса устроили небольшой навес над раненым. Луиджи все время лежал в полузабытье и только изредка открывал глаза и просил пить. Марк опускал на веревочке в море белую тряпку и прикладывал ее к голове больного: у него был жар.
Вдруг он быстро поднялся и сел.
— Ворон, где ворон? — тревожно спросил он, шаря кругом руками.
Птицы нигде не оказывалось — не залетала она и в другие части корабля.
Глаза Марка наткнулись на что то черное, лежавшее на кругах толстого каната; он подошел ближе — перед ним лежал мертвый любимец Луиджи.
Охваченный суеверным страхом, Марк быстро запрятал птицу и сделал товарищам знак, чтобы они молчали. Никаких явных причин смерти ворона не было.
Луиджи обвел всех взглядом, понял, в чем дело и притих.
— Теперь мой черед… — произнес он немного спустя.
Прошло с час в безмолвии.
— Красный парус, да?!. — трудно дыша, спросил раненый.
— Где?.. — отозвался Марк и огляделся: паруса никакого не было.
— Там там… вон он!.. Наш, неаполитанский!!. — Луиджи опустил голову на подмощенное под него платье и проговорил что-то невнятное.
День и вечер больной провел тревожно — бредил, просил пить и часто, вскидывался, словно собираясь бежать.
Марк устроился около него и исполнял обязанности сиделки. Луиджи наконец стих и забылся. Марк долго прислушивался к его дыханию; кроме вахтенных, на дроммоне все спали: попутный ветерок опять нес ее без помощи весел.
Незаметно уснул и Марк.
Сквозь сон он почувствовал, что кто-то шарит рукой по голове его. Марк открыл глаза и увидал, что Луиджи лежит на боку и смотрит на него.
— Что тебе? — спросил, садясь, Марк.
Стояла светлая, тихая ночь; на чистом небе сияла луна; от нее до самого корабля на серо-синей дали моря зыблилась золотистая дорожка; казалось, что дроммона несется прямо по ней.
— Скоро ли?!.. — прошептал Луиджи.
Марк понял.
— Скоро!.. — ответил он. — Матросы говорили, что утром будем!
Бескровное лицо раненого осветилось улыбкой.