Страница 7 из 60
После грехопадения «Дух Святой, обитавший в них, отступил от них»[79], и это сразу дало возможность проявиться тлению и смерти в их естестве. Прародители стали испытывать голод, жажду, холод, усталость и другие нужды, которые в раю их не отягощали. Диавол, имеющий державу смерти[80], посредством смерти и тления стал господствовать над человеком, подчиняя его душу и дух телесным потребностям, душевным страстям и плотским похотям[81]. Тем самым человек приводился в полное расстройство, а жизнь его становилась сплошным страданием. Однако, как учит преподобный Макарий Египетский, «человек не всецело утратился, уничтожился и умер», после грехопадения «он умер для Бога, живет же собственным своим естеством»[82] — естеством, которое постепенно умирает от разрушительного действия страстей и греха.
Первозданные люди, отвергнув волю Божию, стали рабами и исполнителями другой воли — сатаны. Он стал господствовать над людьми. «Адам, преступив Божию заповедь и послушав лукавого змия, продал и уступил себя в собственность диаволу, и в душу — эту прекрасную тварь, которую уготовал Бог по образу Своему, — облекся лукавый»[83]. Чтобы упрочить свою власть, диавол приобщил человека к греховной скверне, как некоему яду. «Этот яд сообщил человеческому естеству диавол из своего растленного естества, преисполненного греха и смерти»[84]. Преподобный Макарий Великий учил, что в сущности этот греховный яд «есть какая-то сокровенная скверна и какая-то преизбыточествующая тьма страстей, чрез преступление Адамово привзошедшая во все человечество вопреки чистой природе человека, и сие-то потемняет и оскверняет вместе и тело и душу»[85]. Таким образом, после грехопадения человек не только лишился благодати Духа Святого, что уже само по себе вынуждало человека жить по законам тленного и смертного естества, но через грех преслушания человек «заразил» свое естество скверной греха и тем самым обрек себя на нижеестественное существование в борьбе с греховными страстями и смертью. Адам со скорбью и в поте лица своего должен был добывать хлеб, а Ева обречена была на болезненное, скорбное рождение детей и зависимость от мужа. Грехопадение прародителей в неведомой для нас степени исказило весь мир (проклята земля за тебя[86]).
Для первозданных Адама и Евы преслушание заповеди Божией было их личным грехом, грехом их свободной воли, но у их потомков он стал проявляться как неизбежное греховное состояние. Все потомки Адама и Евы, в силу природного единства всего человеческого рода, стали наследниками этих горьких плодов прародительского преслушания. Апостол Павел говорит, что смерть перешла во всех человеков[87]. Страх смерти стал неизменным спутником человеческой жизни, с одной стороны, он понуждал людей к неуемному удовлетворению похотей и страстей, а с другой, «ожидая постоянно, что они умрут, и боясь смерти, они не могли чувствовать никакого удовольствия, потому что этот страх постоянно был в них»[88]. Никакая добродетель не избавляла человека от грядущего ада за порогом смерти. Святитель Иоанн Златоуст о человечестве, жившем до Христа, говорит: «Тогда еще не были сокрушены врата ада, не были расторгнуты узы смерти, и смерть еще не почиталась успением. Смерть была чем-то ужасным для людей дохристианской эпохи… поэтому они боялись смерти»[89]. Стремясь жить, люди умирали и, желая познать жизнь, познавали смерть. Чувственность вела к гибели, а ум только подтверждал этот всеобщий мировой закон[90].
Люди рождались духовно мертвыми, осужденными на смерть, удобопреклонными ко греху, в рабстве у диавола. Как это выражалось в их жизни? До падения человек имел ясный и светлый ум, так что он мог проникать в природу вещей[91], после падения разум человека глубоко помрачился, и он с большим трудом и множеством ошибок стал приобретать познание об окружающих его предметах видимого мира. До падения человек находился в ближайшем общении с Богом и потому имел о Нем ясное и правильное познание[92], после падения человек естественным путем стал приобретать только самое общее представление о Боге[93], а сообщаемые ему путем Божественного откровения истины оказывались для него непонятными и непостижимыми[94]. Наклонность воли ко греху сделалась уделом человека[95], и он должен употреблять большие усилия, чтобы побороть в себе эту наклонность и идти по пути добра[96]. До падения сердце Адама и Евы отличалось чистотой и непорочностью, было исполнено высоких чувств; после падения в сердце прародителей и их потомков появились нечистые, чувственные желания и стремления к благам мира сего как к источнику счастья. До падения тело человека отличалось крепостью и силой и не испытывало болезней, но после падения болезненность стала его постоянным состоянием. Этот «древний приговор, — как отмечает святитель Иоанн Златоуст, — пребывает в силе доныне»[97].
Поскольку все люди ведут свое происхождение от Адама, то и все это ужасное греховное наследство становится достоянием каждого человека. «Наследуемое через физическое рождение греховное состояние человеческой природы, проявляющее себя как всеобщая склонность людей к греховным поступкам»[98], в богословской литературе получило наименование «первородного греха». Это понятие является ключевым при рассмотрении многих богословских вопросов, поэтому рассмотрим его подробнее.
Глава 3
Первородный грех
Нет ничего известнее учения Церкви о первородном грехе, — но в то же время и нет ничего таинственнее и недоступнее этого учения для обыкновенного человеческого понимания. Блаженный Августин
Что за таинство — рождение человека в грехе?
Как не живший уже умер? Не шедший — пал? Ничего не делавший — согрешил? Как дети в ложеснах праотца, отделенные от него тысячелетиями, — участники его греха? Благоговейно взирает ум мой на судьбы Божии; не понимает их; испытывать не дерзает; но видит, удивляется им — и славословит непостижимого, неведомого Бога. Святитель Игнатий (Брянчанинов)
3.1. Происхождение понятия и термина
Словосочетание «первородный грех» (πρωτόγονος αμαρτία, προπάτορος αμαρτία — греч., peccatum originale — лат.) отсутствует в Священном Писании. Но это не значит, что соответствующий богословский термин ложный или в нем нет необходимости. В истории Церкви есть много примеров введения новых небиблейских терминов для изъяснения православной веры: «кафолический» (καθολικός), «Троица» (Τριάς), «Богородица» (Θεοτόκος), «православный» и «православие» (ορθόδοξος и ορθοδοξία), «единосущный» (ομοούσιος)[99] и др. Понятие о наследственном греховном повреждении всех потомков Адама существовало в Православной Церкви всегда и является одним из важнейших для выражения сути христианского вероучения. Более того, достаточно ясное представление о поврежденности человеческой природы отражено уже в ветхозаветном откровении[100].
Происхождение термина «первородный грех» традиционно связывают с именем блаженного Августина, который ввел его в активное богословское употребление, хотя он едва ли является автором такого наименования. По мнению священника Н. Малиновского, «наименование наследственной греховной порчи природы и состояния осуждения за оную грехом первородным стало входить в употребление со времен Тертуллиана (vitium originis) и распространено блаженным Августином (originale peccatum) в борьбе с пелагианами, отрицавшими первородный грех»[101]. Тертуллиан говорил о corruptio (повреждении), проистекающем ex originis vitio (из первоначального порока), святитель Киприан Карфагенский активно развивал эту мысль, а святитель Амвросий Медиоланский придерживался уже того мнения, что мы все погибли в Адаме[102]. Заслуга блаженного Августина была в том, что он договорил эти мысли до конца и ввел термин «первородный грех» в широкий богословский оборот. Он совершенно справедливо отвергал какое-либо приписывание ему авторства в этом вопросе и потому, обличая Пелагия, писал: «Не я выдумал первородный грех, в который верует Вселенская Церковь искони, но ты, отвергающий этот догмат, без сомнения — новый еретик»[103]. Помимо этого, сам факт органичного церковного употребления этого термина на Западе в начале V века (св. Иоанн Кассиан[104], св. Лев Великий[105] и др.) и спокойное отношение к нему на Востоке[106] говорит о том, что термин, употреблявшийся блаженным Августином, был уже широко известным как на Западе, так и на Востоке и являлся вполне соответствующим церковному пониманию первородного греха[107].