Страница 26 из 33
Снял Петр Иваныч горницу в крестьянской избе (других дачных помещений в Манжероке пока нет), договорился с хозяевами насчет еды, мигом отыскал в небольшом селе Агничку и пристроился к ее компании.
Собралось человек шесть. Гуляли по бору, усердно собирая и поедая землянику. Лазили на окрестные сопки. Однажды отважились штурмовать широкую неуклюжую Синюху, самую высокую возле Манжерока гору, при чем вымокли по пояс в гигантской сырой траве и вдоволь нагляделись на вековечные мшистые лиственницы и пихты, росшие по горным склонам. Ходили за пять километров в небольшую Таллинскую пещеру, где девицы охали, пробираясь на-корточках по низкому проходу, и визжали, цепляясь за наклонное сучковатое бревно, заменяющее перила при крутом подъеме по гладкому камню.
Однако больше всего просиживали у нижнего конца села над порогом Катуни. Пройдя широким руслом мимо села, Катунь резко поворачивает влево и, перегороженная и стиснутая скалами, с глухим, но мощным ревом несколькими бешеными потоками пробивает себе дорогу к следующему спокойному плесу. Манжерокский порог — самый красивый и один из самых опасных в нижнем течении Катуни.
Все было интересно, весело, необычно, иногда трудновато, иногда чуть-чуть жутковато, но спасать кого бы то ни было не представлялось ни малейшей надобности. И с Агничкой дело шло ничуть не лучше, чем в Новосибирске. Скорее наоборот: обилие впечатлений заставляло ее почти совсем упускать из виду Петра Иваныча.
Недели через полторы Петр Иваныч с горя стал даже избегать Агничкину компанию и полюбил уединение, которое охотно разделял с ним старик — отец его домохозяина. Вдвоем они то часами резались в дурачки, то вели бесконечные беседы на немудрые темы крестьянской жизни. И каждый раз, как пробегали по улице вереницы оседланных лошадей без всадников, старик неизменно оживлялся и торопил:
— Ого, паря, опять коней прогнали! Айда скорее на порог, поглядим, как плот пройдет!
Дело в том, что манжерокские крестьяне занимаются сплавом леса по Катуни через пороги. Вверх, к месту заготовок леса — километров за сорок-пятьдесят уезжают верхом; обратно лошадей гонит один человек, а остальные идут на плоту. Рысью бегущие лошади всего на какие нибудь полчаса опережают плот.
Петр Иваныч с дедушкой Егором, завидя лошадей, устремлялись к нижнему концу села, на Шиш — каменный мысок, вдающийся в самый порог. Под Шишом вода вспенивается высоким грозным буруном. Ревут и пенятся, разбиваясь о камни, срываясь с них и сталкиваясь, бешеные белогривые струи Катуни.
Плот огибал верхний, протянувшийся поперек течения камень порога, стремительно пролетал под узкой гладкой струей между двумя следующими камнями и через мгновение, наполовину зарываясь в бурунах, несся уже мимо нижних камней порога в сравнительной безопасности по более широкому фарватеру.
— Вот энто, гляди, паря, Смирена, — говорил дедушка Егор, указывая на верхний камень, обрамленный сверху по течению широким воротником пенистых валов. — Ты не гляди, что у ей пены много, она добра. Это она струю отшибат, значит. Коли к ей плот прижмет, николи не разбиват. Так постоит плот, когды час, а когды и с полсуток, ну, а там плотовщики его стяжками[69]) как ни на есть и отпихнут… А вот энто, под наш-от берег, ниже-то Смирены, — это Кулюмес. Ишь, как коло него вода-то кулюмесит! Тут, брат, плоту самая: хана! Коли на Кулюмес наткнется, редко цел выйдет! А эвон, за струей-то, за воротами — Уточка. Маленький-то камешек. Промеж ей и Кулюмесом плоты-то и правят. Ну, быват, и на Уточке разбивают плоты, только потише там, чем у Кулюмеса. За Уточкой, мотри дале, к тому берегу — Гусь. Он от плотов в стороне, никого им не обозначат. А ниже, эн, за буруном-то — Шиши. Об их тоже бьет плоты-то, да редко!.. Ноне, мотри, народ отчаянный стал — да и путь знат хорошо, дак уж вот сколь годов не тонуло людей-то. Хошь и разобьет который плот, за бревна ловются, а то на камне остаются. Ну, с камня их тот же раз сымают, на лодке подъезжают. Ты не гляди, что бурлит, есть мастаки — загоняют сюда и лодку!..
А эвон, за струей-то, за воротами — Уточка, говорил дедушка Егор…
Дедушкин рассказ повторялся чуть ни слово в слово при каждом проходе плота через порог. И Петр Иваныч, сначала почти с ужасом смотревший на плоты в пороге, мало-по-малу проникался убеждением, что пройти через порог на плоту— дело эффектное, но вполне безопасное. Плоты разбивает редко; люди уж сколько лет не тонут; даже с камней порога благополучно снимают потерпевших крушение…
Это незаметно росшее убеждение привело однажды к неожиданно для самого Петра Иваныча вырвавшемуся вопросу:
— А что, дедушка, проехаться на плоту нельзя будет?
— А пошто нельзя-то! — ответил дед. — Тупай, паря, к Ивану Орлову, — эн, на пригорке-то изба с новыми ставнями, — он всей здешней артели голова, всем плотовщикам. Он тебя приспособит. Тупай, паря, тупай, ошибки не дашь!
III. Герой дня.
У избы Ивана Орлова толпилась кучка плотовщиков. Шел дележ денег, полученных за сплав ряда плотов. Сам Иван Орлов, могучий брюнет с несколько выдающимися скулами и узковатыми глазами, потомок обрусевших алтайцев, в легком подпитии был особенно разговорчив. Угостив Петра Иваныча огромной рюмкой водки, он живо согласился «прокатить» его за пятишку через порог на плоту.
На следующее утро Петр Иваныч уже выезжал верхом с кавалькадой плотовщиков вверх по Катуни. Предыдущий вечер не пропал даром: чуть ли не все манжерокские дачники были оповещены о геройском предприятии Петра Иваныча и приглашены на послезавтра наблюдать его плавание через порог.
Сенсация получилась изрядная, и в первый раз в Манжероке увидел, наконец, Петр Иваныч в глазах Агнички живой интерес и сочувствие к своей персоне.
— Петр Иваныч, но ведь это опасно! Ведь плот разбиться может? — ахнула она.
И Петр Иваныч ответил с великолепным наружным спокойствием:
— Конечно, Агния Петровна, бывают такие случаи, но ведь это не обязательно! А зато впечатления!..
Петр Иваныч ответил Агничке с великолепным наружным спокойствием…
Трясясь верхом на лошади, Петр Иваныч не без гордости вспоминал этот свой ответ и старался учесть, сколько лишних шансов прибыло в его пользу в Агничкином мнении…
Проехав верст сорок, за деревней Чепошем подъехали к нарубленному и вывезенному на берег лесу. Поели и принялись «плотить» плот. Дело началось с рамы будущего плота. К концам двух крайних продольных бревен накрепко привязали два поперечных, более коротких бревна.
Иван Орлов, не столько работавший, сколько наблюдавший за ходом работы и делавший указания остальным как командир будущего плота — «сплавщик», находил время для объяснений Петру Иванычу.
— Этта вот самая держава в плоте и есть, — говорил он, указывая на попе речные бревна рамы. — Эвон, к вершинам-то привязано бревно. Это «подушка»; а к комлям которо — «игла» называется. Завсегда плот «подушкой» вперед идет, вершинками, значит.
Всю середину рамы плота набили продольными бревнами. Поверх их накатали ряд поперечных бревен. По бокам плота этот ряд был прижат сверху еще двумя нетолстыми продольными бревнами-связями, крепко привязанными по концам к бревнам нижнего ряда. В «подушку» и в «иглу» вдолбили по здоровому колу с развилиной наверху. В этих развилинах, как в уключинах, укрепили два громадных весла, тут же вытесанных из нетолстых бревен, так что одно смотрело вперед, другое — назад. Плот был готов.