Страница 6 из 33
Рассвет только начинается, когда мы, надев лыжи, спускаемся от избушки на озеро. Но он так и не кончится целый день: ведь солнце здесь сейчас не восходит. Отойдя по озеру несколько сот шагов, мы оборачиваемся. Спокойно поднимаются над лесом Паз-уайвинч и Нюда-тундра. У их подножий — маленький мысок, несколько высоких тонких елок на нем и под елками — две избушки, такие крошечные, такие потерянные грандиозного простора печных лесов, бесчисленных озер, коричневых варак и гор. В избушках горят камельки, и из труб летят искры. Лает нам вдогонку собака. Лежат перевернутые сани. За избушками — два маленьких амбара на высоких «курьих» ножках, чтобы звери не съели мясо. Кругом тайга, дикая, первобытная глушь…
Избы лопаря Федора и финна. Сзади — гора Паз-уайвинч.
Сначала мы идем по заливу прямо к грандиозному массиву Монче-тундры. Это целый горный хребет вышиной в 1 200 метров. До него 7 километров, и величественные размеры его чувствуются отсюда очень хорошо.
В районе Монче-тундры до сих пор водятся тысячные стада диких оленей. Прежде охота на них была основным занятием населения. Судя по рассказам лопарей, это была увлекательная охота. Олени пугливы, осторожны и необыкновенно чутки. Скрадывание их приходилось начинать за несколько километров. Только охотник, обладавший терпением выжидать, сидя в снегу, пока стадо подойдет к крутому склону тундры или к груде камней, из-за которых удобно стрелять, мог надеяться на успех. Быстрое истребление животных заставило запретить охоту на них. Лопари запрещение аккуратно выполнили, но говорят, что теперь без охоты на «диких» стало очень скучно.
Но не только оленями интересна Монче-тундра. Уничтоженные в других районах Кольского полуострова, здесь еще во множестве водятся лоси, лисы, песцы, горностаи, куницы, выдры, росомахи. И скоро Монче-тундра будет объявлена заповедником. Это будет первый в СССР заповедник за Полярным кругом. В нем должна будет сохраниться полярная природа Лапландии в совсем нетронутом, первобытном виде.
Главный инициатор заповедника — сотрудник Мурманской биологической станции т. Крепе — горячий патриот Западной Лапландии, изучению которой он посвятил всю свою жизнь. Он конечно добьется того, что питомник будет существовать. В прошлом году зимой т. Крепе на ничтожные средства, отпущенные биостанцией, предпринял специальную экспедицию в район Монче-тундры, чтобы выяснить приблизительно количество диких оленей, пасущихся здесь.
Этот «пересчет диких» вызвал немало курьезных толков среди охотников. Вместе с Федором, взявшимся сопровождать его, т. Крепе несколько недель бродил на лыжах по лесам, тундрам, и варакам, выслеживая оленей. В эти недели не раз случалась пурга, заворачивали сорокаградусные морозы. Снега выдались глубокие, и в них вязли олени, взятые, чтобы вести груз. Но отважного ученого не могли смутить ни отмороженные ноги, ни изнурительные переходы по открытой тундре под ударами отчаянной пурги, ни недостаток провианта. Т. Крепе вернулся, только окончательно выяснив по многочисленным следам, что все стада ушли на Чуна-тундру.
— Ну, что ж, — сказал этот человек, не знающий уныния. — Нужно и Чуну-тундру включить в заповедник. Так хотят олени…
Двигаясь дальше, мы покидаем озеро и входим в лес. Здесь сразу становится тяжелей итти. Лыжи проваливаются, нужно подниматься в гору, и наши нагруженные спинные мешки скоро дают себя знать.
У самого озера на елке висит выдолбленный обрубок дерева. Это здешний «скворешник». Но только не для скворцов, а для шумливых уток-звонух, которые весной сотнями прилетают на тихие берега Монче-губы. В этих долбленных обрубках они кладут свои яйца; потом приходят люди и собирают их.
Лес почти исключительно еловый. Но здесь нет наших раскидистых, широких, симметричных елок. Здесь все деревья носят на себе следы борьбы с непогодой, с ветром, со скупой скалистой почвой. И ели выросли здесь тонкие, с короткими неровными ветками. Издали у них вид каких-то узких длинных растрепанных перьев.
Перед нами бегут следы. Вот здесь проходил песец. Его лапы оставили на снегу тонкую-тонкую цепочку. Она выводит нас на лужайку, и под большой елкой мы находим ямку — уборную зверька. Чуть дальше пробежал заяц, присел перед молодым деревцем и кольцом обглодал его сочную сладкую кору. Аккуратненькие, очень четкие и до курьеза миниатюрные следы отпечатала своими лапками мышь. Она была напугана и во всю прыть мчалась, чтобы спрятаться под кучей засыпанного снегом валежника.
Компас ведет нас в ущелье между массивами Сопч-уайвинч и Нюд-уайвинч. Уай-винч — значит маленькая тундра, а тундрой в Лапландии называют всякую возвышенность, поднимающуюся выше лесной зоны. И Сопч и Нюда высятся над дном ущелья метров на шестьсот. Их склоны круты, они то-и-дело прерываются черными отвесными утесами и нагромождениями торчащих из-под снега каменных глыб. На склоны карабкается лес. Чем выше он поднимается, тем тоньше и трепаней становятся деревья, и последние из них похожи на хлопья, на обрывки какой-то коричневой шерсти разбросанной по склонам гор. Дальше — только полоска судорожной, искривленной ползучей березки; ею кончается лес выше поднимается обнаженная, покрытая только снегом, суровая скала, словно разрушенный сфинкс, застывший над коричневыми лесами и белыми озерами.
Все ущелье загромождено моренными валами. Некоторые из них в добрую сотню метров вышиной, и, взбираясь на них, не веришь, что тающий ледник мог навалить такую груду валунов. Между валами — озера, то маленькие, то большие, все одинаково красивые и вдвойне приятные для нас, потому что лыжи скользят по озерному насту как коньки по льду.
С большого голого вала мы видим вдруг за вараками на юге огромное пламя. Оно занимает почти всю южную сторону горизонта. Никогда мне не приходилось видеть такого густого, кровавого и зловещего огня. Как будто раскололась земная кора, и сквозь трещину глянуло раскаленное огненное нутро земли. Его оранжевые отблески загораются на сахарных вершинах тундр. Это пламя — полдневная заря — все, что остается здесь на зиму от летнего незаходящего солнца.
С того же вала видны Хибины. Они за Имандрой, до них отсюда километров тридцать, но их вид заставляет нас остановиться. Хибины громоздятся за озером огромной тяжелой опухолью, вздувшейся среди бескрайней, покрытой лесом равнины. Их высота— 1300 метров. Склоны Хибин изрезаны ущельями странных округлых очертаний, в них вырезаны большие чаши — глубокие цирки в виде гигантских розеток, с лучами, идущими от центра к краям. И весь вид гор так необычен, так не сходен с нашими представлениями о горах!
Хибины — значит скалы. Но у них есть и другое имя — Умптек, что значит Гнилой Камень. Это действительно сгнившие, разрушенные, истлевшие горы. Незащищенные ни почвой, ни лесом, открытые и морозам, и ливням, и солнечным лучам, хибинские скалы все пронизаны трещинами, расколами, и часто достаточно толчка рукой, чтобы целая глыба рассыпалась на мелкие осколки.
Там все необычно. Там с гор спускаются в ущелья настоящие каменные реки, состоящие из обломков, из щебня, и медленно движутся по долинам, растекаясь как настоящие каменные реки на несколько русел и заполняя расширения долин большими каменными озерами. Самое быстрое течение в этих каменных потоках бывает весной. Когда ранним весенним утром под щебнем замерзает талая вода, каждый камушек оказывается приподнятым над землей на крошечном ледяном столбике сантиметра в два вышиной. С восходом солнца лед снова тает, камушки падают на землю, но уже не на прежние свои места, а чуть подальше. Так, миллиметр за миллиметром и течет эта каменная река.
Недавно несколько лет под ряд в Хибинах работала экспедиция академика Ферсмана. Это было первое настоящее исследование Гнилых Гор. Экспедиция работала в постоянной борьбе с комарами, с холодом, с острыми камнями, которые словно рашпили рвали подошвы. Участники экспедиции в своих заспинных мешках перенесли по непроходимой хибинской тайге целые тонны камней, — образчиков различных пород. Результаты этой работы были замечательны. Хибинские горы оказались природным минералогическим музеем. Нигде на земном шаре не попадается больше таких интереснейших и необычных минеральных сообществ. Хибинские минералы почти целиком оказались состоящими из редких элементов: титан, ванадий, скандий, самарий, иттрий, ниобий, церий — все эти экзотические элементы, о которых редко можно прочесть в учебниках химии, преобладают здесь.