Страница 21 из 33
Ильин, молча сидевший в глубоком кресле у окна, неожиданно вмешался в разговор:
— А известно ли вам, капитан, что дает самые громадные и острые ощущения наиболее низко стоящим человеческим расам?
Ленуар выжидающе молчал.
— Чем ниже культурный уровень племени или расы, чем беднее внутренняя жизнь, — спокойно продолжал Ильин — тем острее, сильнее, неотразимее действие спирта… Что ж, попробуйте! В добавление к тому, что здесь уже создано, у вас будет как раз подходящий по стилю рай.
Ленуар встал, вглядываясь широко раскрытыми глазами в покривленное презрительной улыбкой лицо собеседника.
— Какой вы еще глупый. Ильин, какой вы глупый! — сказал он. — Не сердитесь, что я так говорю. Ведь вы хотели только меня уколоть. Правда? А вместо того вы сказали огромную и технически ценнейшую истину, и я воспользуюсь ей, потому что вы правы действие спирта на низко стоящие, но все же подобные человеку существа в самом деле будет громадно. Как я мог это забыть и не использовать?!.. — Капитан взволнованно ходил по веранде. — О, конечно, награда будет даваться не часто, но знать о ней и желать ее будут все, и еще одно звено— еще крепче скует созданное мной в Ниамбе оружие борьбы!
Мадлэн поднялась с дивана. По ее лицу скользнуло выражение боли, и Ильин почувствовал острый и мучительный стыд. Он сделал дело. Дюпон похвалит его, но почему так стыдно?..
Оставаться и продолжать разговор было слишком тяжело. Ильин заставил себя вполне любезно попрощаться с капитаном и летчиком, но кровь прилила к лицу, когда он подошел к мадам Ленуар и увидел, что на прекрасном, обычно матово бледном, а сейчас розовом лице молодой женщины также было выражение стеснения и почему-то как будто тоже стыда.
XVI. Встреча в саду
Прошла неделя. Настроение Ильина с каждым днем становилось все хуже и хуже, и он не мог или не хотел понять, в чем дело.
Было тяжело говорить с Дюпоном, потому что механик целиком ушел в одну заботу — как бы покрупнее и поскандальнее да поскорее взбудоражить мохнатое войско, — а об этом было мучительно противно думать.
Было неловко встречаться даже с капитаном, который в последнее время ничего не говорил о делах и был прост и приветлив.
Часто думалось о Мадлэн, но видеть ее не хватало сил. Слишком дикой и чудовищной казалась Ильину мысль, что подготовляемые им и Дюпоном события могут раздавить эту женщину, такую прелестную, милую и по-детски беспомощную…
А все же события назревали: длинные ряды новых бараков быстро росли, и Кроз деятельно работал над отбором наилучших производителей из числа гибридов. Было ясно, что Дюпон прав и надо спешить, и Ильин бранил себя за то, что не мог победить непреодолимого отвращения к участию в этом деле и ужаса перед готовящимся.
И была еще постоянная смутная тоска, как будто совсем не связанная ни с Дюпоном и его планами, ни вообще с какими-либо делами Ниамбы.
Работа шла из рук вон плохо, да и какого чорта вообще имело смысл вести научную работу!
Поэтому большую часть дня Ильин без толку шатался по острову или валялся на земле, отгоняя от себя всякие мысли, в дальнем глухом и заросшем углу сада.
* * *
Здесь же он встретил мадам Ленуар. Это было примерно через неделю после памятного вечера у капитана. Мадам сидела на небольшой скамье, и столько слабости было в ее позе и опущенных глазах, что сердце Ильина вдруг сразу оборзалось. Не зная еще, что он сейчас будет делать, и в то же время ощущая в себе наполнившую все тело упруго собравшуюся решимость к какому-то действию, Ильин молча сел на скамью и просто, как если бы рядом был старый хороший друг, взял обеими руками тоненькую руку молодой женщины.
В следующую секунду он испуганно отодвинулся, но мадам Ленуар отнеслась к его жесту без всякого удивления и, как-то жалобно улыбнувшись, начала говорить первая:
— У меня последнее время нехорошее настроение, да и вам, мне кажется, почему-то плохо в Ниамбе.
Ильин несколько мгновений смотрел на нее, потом быстро, не останавливаясь между фразами, заговорил:
— Я не могу усвоить всего, что делается здесь. Я ведь только человек, простой человек, и в моем мозгу не умещается то, для чего здесь, на островке среди африканской топи, выросли эти вот здания, стены, лаборатории и прочее. Я не проклинаю день, когда я попал сюда, потому что… — Он запнулся и секунду смущенно молчал. — Но вы правы: мне тяжело. Иногда у меня впечатление, что я попал… ну, точно на другую планету. Кругом существа с внешней стороны во всем похожие на меня, но в то же время бесконечно далекие. Дело даже не в том, что мы, скажем, не сходимся в политических взглядах, а в чем-то… ну, я уж не знаю, как вам это назвать, — в чем-то совсем другом… Я так рад, что мне удалось сказать вам это, потому что, я думаю, и на вас все происходящее производит подобное же впечатление, — и вам тоже тяжело.
Ильин остановился, и несколько секунд оба сидели молча. Затем молодая женщина задумчиво, как будто говоря с собой, сказала:
— Да, это верно: те люди — с другой планеты… Ведь вы знаете, Ильин, Марсель очень милый. Да! Очень простой, веселый и милый. И в то же время так же просто и радостно он создает вокруг себя этот ужас. И мы с разных планет, потому что этого я понять не могу. Если бы он был дурной человек, я бы что-нибудь понимала, но он очень хороший, и иногда мне кажется, что для него Ниамба только мальчишеская игра. Но ведь из этой игры скоро выйдет что-то невероятно отвратительное и страшное!.. Вы помните — последний раз, когда бы у нас были, вы хотели оскорбить его насмешкой относительно спирта (при этих словах Ильин неожиданно понял, что ощущение стыда за неделю нисколько не ослабло), а он нисколько не обиделся. Он просто не знает, что значат слова «дурно» или «стыдно». И он убежден, что мое отвращение к его чудовищам — эстетика, и больше ничего.
Она замолчала на мгновение, затем тихо добавила:
— Мне очень хочется поскорее уехать отсюда.
Ильин дернулся на скамье и, не задумываясь, сказал:
— Уезжайте. Я тоже больше не могу оставаться здесь.
Через секунду он понял смысл своих слов.
Мадам Ленуар также поняла и, покраснев, поднялась со скамьи.
Она шла по дорожке сада, а Ильин, идя рядом, торопливо говорил:
— Вы на меня рассердились? Вы думаете, что я сказал глупость или что за моими словами скрывается дурной смысл? Это не так. Давайте я скажу прямо, как если бы говорил с товарищем. Ведь я не ухаживал за вами, как все остальные здесь. Правда же? Я просто сказал вам, что я уеду, потому что сейчас я только об этом и думаю, и потому что только вам одной здесь я мог это сказать… Что вам тоже нужно отсюда уехать, это вы сами знаете, а от себя добавлю, что вся здешняя затея добром не кончится и почти наверное обратится на тех, кто ее создал. Когда я думаю об этом, меня охватывает ужас, и я готов к чорту на рога полезть, чтобы только вас не было в Ниамбе… И знаете, что я вам скажу? Мы в СССР за последние десять лет привыкли и в очень красивой женщине видеть прежде всего человека.
Мадам Ленуар остановилась и подняла глаза на своего спутника. Ильин также остановился и тихо спросил:
— Скажите, вы верите, что я говорил с вами сейчас как товарищ и друг? И если хотите, вы больше меня не увидите.
Молодая женщина несколько мгновений смотрела на склонившееся над ней лицо, затем так же тихо ответила:
— Верю.
Ильин пожал ее руку и молча повернул в боковую аллею.
* * *
Дюпон был до последней степени возмущен, когда Ильин передал ему (с некоторыми конечно пропусками) разговор с мадам Ленуар, и в первый раз за все время их знакомства голос механика зазвучал злобно и жестко.
— Я никогда не стал бы с вами связываться, — сказал он, — если бы мог допустить, что бы способны сообщить тайну постороннему, да еще салонной красавице!
Ильин с возмущением прервал его: