Страница 4 из 9
В январе 1863 года в Хуньчунь с целью установления торговых отношений вновь приезжали Е.С. Бурачек и купец Я.Л. Семенов, но «встретили такую массу препятствий со стороны китайских властей, что из их попытки ничего не вышло, кроме жалобы местных властей своему высшему правительству и переписки, затеянной последним с нашим посланником в Пекине» (Н.П. Матвеев. Краткий исторический очерк г. Владивостока. Владивосток: Уссури, 1990).
Из приведенных примеров понятно, что китайские (маньчжурские) власти приграничных территорий стремления установить добрососедские связи не проявляли. Находившиеся под сильным влиянием цинского Китая корейцы также вели себя крайне осторожно, так что в этот период ни о каком свободном переселении корейцев на русскую территорию не могло быть и речи. Приведем еще одно свидетельство очевидца. Все тот же Е.С. Бурачек писал в журнал «Морской сборник» в декабре 1862 года: «Несколько корейцев с семьями желают переселиться на нашу землю; их заманивает 20-летняя льгота не платить податей, но они боятся, что русские солдаты будут отнимать у них жен. Подобные басни, как оказывается, распускают китайские чиновники, которые лишаются нескольких лан серебра (лан около 8 золотников) с каждой семьи. Весной узнаем, насколько корейцы самостоятельны…».
Русский торговец И. Носков, ездивший летом 1862 года по торговым делам из Новгородской гавани в заливе Посьета в китайский город Хуньчунь, писал, что «отношения наши к китайцам, которых здесь называют манзами, и корейцам установились весьма и довольно благоприятно. Все они ищут источников для сбыта своих произведений, приобретая от нас преимущественно серебро». При встрече И. Носкова с корейскими торговцами последние сообщали, что «если они торгуют с русскими, то тайно» от своих пограничных властей, которые «если узнают об этом, то все купленное отнимают», как делают с ними и маньчжурские власти, «когда поймают корейца на их стороне». «Я вынес впечатление, – писал И. Носков, – что корейцы весьма желают с нами сблизиться и торговать, и будут делать это, разумеется, тайно от своих начальников, пока не будет дано дозволения, которое нужно добиваться дипломатическим путем; а между тем полезно было бы оказать покровительство этой торговле. Оставлять это дело без внимания не следует, – народ корейский стоит того, чтобы с ним сблизиться» (И. Носков. Отношения русских к китайцам и корейцам. – Кяхтин-ский листок, 1862,10 сентября. Цитируется по: Б.Д. Пак. Корейцы в Российской империи).
Жившие близ границы корейцы, безусловно, на уровне слухов знали, что происходит по другую сторону реки Туманган (вспомним зафиксированную А.Я. Максимовым легенду о Белом Царе как спасителе корейцев от всех бед). Так что трансграничный стихийный обмен начался как бы сам собой, вполне естественным образом. Уже упомянутая С.Г. Нам замечает по этому поводу: «В приграничных землях любых государств бывают взаимные разрозненные просачивания населения через границу, и это всегда рассматривалось как естественное, как исторически неизбежное и потому обычное явление» (С.Г. Нам. Российские корейцы: история и культура…). Надо также отметить имеющиеся неофициальные сведения о том, что русская администрация края низшего звена «заманивала» корейцев – жителей соседних территорий под свое покровительство. Так, публицист В.И. Вагин впоследствии отмечал, что «поводом к эмиграции отчасти было приглашение прежних начальников поста».
«… Со времени основания в 1860 году Новгородского поста в заливе Посьета его первый начальник капитан Чернявский (правильно И.Ф. Черкавский – В.П.) сумел привлечь к себе корейцев, защищая их от нападений китайских разбойников, которые вторгались с территории Маньчжурии. Вследствие этого зимой, когда бухта Экспедиции замерзала и сообщение с Кореей делалось удобным, корейцы, минуя китайскую территорию, из пограничного корейского города Кёнхын приходили в Новгородский пост со скотом для продажи. Они предлагали Чернявскому свои услуги в части нахождения «новых охотников для переселения», если позволят им привести с собой семейства» (Б.Д. Пак. Корейцы в Российской империи…). Как в этой обстановке действовал И.Ф. Черкавский – будет сказано несколько ниже, а сейчас посмотрим на проблему несколько шире.
После присоединения Южно-Уссурийского края перед российскими властями встала задача освоения восточных окраин страны или, как тогда без стеснения говорили, колонизации новых территорий. Брошенные «на прорыв» казаки Амурского казачьего войска, разумеется, ввиду своей малочисленности решить эту проблему не могли: их по большому счету не хватало даже для охраны пограничной линии. Требовалось перемещение к берегам Тихого океана огромного количества людей, которые могли бы стать рабочей силой – главным ресурсом колонизации. Между тем переселение русских крестьян из центральных и западных губерний шло крайне незначительными темпами. По данным Ф.Ф. Буссе, который много лет занимался переселенческим делом, в течение 1863–1870 годов в Южно-Уссурийский край переселилось 2266 человек русских крестьян. Распределение по годам было следующим: 1863 год – 361, 1864 год – 382, 1865 год – 95, 1866год—731,1867год-230,1868 год—360,18б9год-252,1870год-651 человек, а в период 1871–1882 годов – всего 632 человека. Причем хуже всего шло организованное заселение крайнего юга Уссурийского края, где он граничил с Кореей. Позже, подводя итоги этого процесса, уполномоченный Министерства иностранных дел Б.В. Граве отмечал: «Одновременно русское переселение в Посьетский участок шло медленно, и даже поселившиеся в районе ныне Ново-Киевского Урочища (район совр. с. Краски-но Хасанского района) русские крестьяне не нашли здесь для себя пригодных земель для хлебопашества и переселились севернее, в окрестности озера Ханка и р. Уссури»
Вот в таких условиях и начался стихийный исход корейских подданных на практически пустынную территорию, только что ставшую российской.
Споры вокруг года начала переселения
Надо отметить, что относительно года первого переселения корейцев на российскую территорию среди исследователей имеются разногласия. И.П. Надаров, Н.М. Пржевальский и А.Я. Максимов, как мы уже видели, считают таким рубежом 1863 год. В.И. Вагин, автор обширной, очень информативной и откровенной работы «Корейцы на Амуре» (1875 год), Н.А. Насекин в историческом очерке «Корейцы Приамурского края» (1896 год) и В.В. Граве в обстоятельном отчете «Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье» (1912 год) также называют 1863 год. Следующий, 1864 год как дата основания первого поселения корейцев на русской территории упоминается в докладной записке полковника Ольденбурга от 25 сентября 1864 года (будет полностью приведена ниже), а также в работах 1899 года чиновника особых поручений Переселенческого управления А.А. Риттиха (Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае) и делопроизводителя канцелярии Приамурского генерал-губернатора Е.Т. Смирнова (Приамурский край на Амурско-Приморской выставке 1899 года в г. Хабаровске). Что касается современных авторов, то в упомянутых монографиях Б.Д. Пака и А.И. Петрова также приводятся разные даты: у первого 1863-й, а у второго 1864 год. Возможно, причиной расхождения в столь, казалось бы, очевидном вопросе является неясное (или излишне широкое) толкование понятия «начало переселения». Если таковым считать первый достаточно организованный переход корейцев через границу, то правомерно называть 1863 год; если же брать за точку отсчета образование первого корейского поселения на российской территории, то это, несомненно, 1864 год.
М.П. Пуцилло, занимавшийся расселением корейцев в России в 1870–1871 годах, о чем будет более подробно рассказано ниже, в предисловии к составленному им русско-корейскому словарю писал: «В 1863 году первые выходцы в числе 12 семейств, поселившись в пограничных русских владениях, заняли хорошие участки земли…». Однако тут же он делает важное примечание: «По официальным сведениям, первоначальное переселение возникло в 1864 году, когда перешло 60 душ обоего пола, поселившихся на р. Тизен-хэ».