Страница 30 из 112
Король поглядел на него с удивлением.
— Рассчитывая, что ты заслужил перед господом, и он благословит тебя наследником престола, я приказал моим репозиториям пересмотреть список подарков на крестины, — пояснил Иегуда.
Дело в том, что в старых книгах было записано право короля по случаю рождения первого сына требовать от каждого вассала добавочных взносов на предмет достойного воспитания престолонаследника, и суммы при этом определялись немалые.
Дон Альфонсо, так же как и донья Леонор, отказался от надежды на наследника престола, и то, что эскривано верил в его счастье, обрадовало короля. Оживившись, он сказал со смущенной улыбкой:
— Ты и в самом деле предусмотрительный человек. И так как еврей без колебания предоставил в его распоряжение требуемую сумму, дон Альфонсо уже решил, как и собирался, поручить ему, а не дону Мартину взыскание саладиновой десятины.
Но ведь еврей обошел молчанием саладинову десятину, причитающуюся с альхамы, и не обмолвился о ней ни полсловом.
— А как обстоит дело с вашей саладиновой десятиной? — без всякого перехода спросил король. — Мне сказали, что вы хотите надуть церковь. Этого я не потерплю, тут вы просчитались.
Неожиданный запальчивый наскок вывел Иегуду из равновесия. Но он рассудил, что судьба сефардских евреев зависит сейчас от его языка, он сдержался, приказал себе действовать с холодным расчетом, не терять терпения.
— Нас оклеветали, государь, — сказал он. — Я уже давно подсчитал саладинову десятину альхамы; иначе неоткуда было бы взять те деньги, которые ты сегодня потребовал. Но твои еврейские подданные, разумеется, хотят вносить эту подать не всякому, кто её будет домогаться или уже домогается, а только тебе, государь.
Дон Альфонсо, хотя и довольный тем, что Иегуда так легко отклонил от себя обвинение дона Мартина, все же решил его осадить:
— Не забывайся, дон Иегуда! «Всякий», о котором ты говоришь, — это архиепископ Толедский.
— В статуте, данном альхаме твоими отцами и дедами и подтвержденном тобою, государь, предусмотрено, что наша община должна вносить подати только тебе и никому другому. Если ты повелишь, десятина, разумеется, будет выплачена архиепископу Толедскому. Но тогда это будет только десятина и ни на сольдо больше, тощая десятина, ибо стричь козла, который противится, очень трудно. Если же десятина пойдет тебе, государь, это будет тучная, богатая десятина, потому что тебя, государь, толедская альхама любит и уважает. — И тихим, вкрадчивым голосом он прибавил: — Может, было бы лучше, если бы я затаил в сердце то, что я тебе сейчас скажу. Но я честно служу тебе и не могу умолчать об этом. Мы страдали бы и мучились угрызениями совести, если бы нам пришлось внести деньги на завоевание города, который спокон веков мы почитаем святым и который господь бог определил нам в наследие. Ты, государь, потратишь наши деньги не на войну на Востоке, а на увеличение славы и мощи твоей Кастилии, которая охраняет нас и обеспечивает нам довольство и покой. Мы знаем — ты употребишь эти деньги нам на благо. На что употребит их архиепископ — мы не знаем.
Король верил тому, что говорил еврей. Еврей, какие бы у него ни были тайные соображения, шел той же дорогой, что и он, еврей — его друг, Альфонсо это чувствовал. Но это как раз и недопустимо. «Мышь в мешке, змея за пазухой, огниво в рукаве», — звучали у него в ушах слова святого отца. Нельзя слишком приближать к себе еврея; это грех, это вдвойне грех сейчас, во время священной войны.
— Не отнимай у нас тех прав, которыми мы пользуемся уже сто лет, заклинал его Иегуда. — Не отдавай твоих верных подданных в руки их врага. Ты, а не архиепископ наш властелин. Позволь мне взыскать саладинову десятину, государь!
Слова Иегуды тронули короля. Но тот, кто сказал их, — неверный, а за тем, кто предостерегал, стоит церковь.
— Я обдумаю твои доводы, дон Иегуда, — сказал король без особого восторга.
Взор Иегуды померк. Если он не убедил короля сейчас, значит, он никогда не сможет его убедить. Бог отвратил от него лицо свое. Он, Иегуда, потерял дар убеждения.
Король увидел страшное разочарование еврея. Никто не оказал ему таких услуг, как этот Ибн Эзра. Королю стало жаль, что он обидел еврея.
— Не думай, что я не ценю твоих услуг, — сказал он. — Ты отлично выполнил мое поручение, дон Иегуда. — И он ласково прибавил: — Я приглашу моих грандов присутствовать, когда ты будешь возвращать мне перчатку в знак выполненного поручения.
Донья Леонор тоже была не уверена, надо ли предоставить архиепископу право взыскивать с евреев саладинову десятину. Как королева, она не хотела отказываться от этого важного права казны. Как добрая христианка, она чувствовала, что совершает грех, извлекая выгоду из спорного нейтралитета королевства, она не хотела пренебрегать увещеванием архиепископа. Тяжёлая беременность усугубляла её сомнения. Она ничего не могла посоветовать дону Альфонсо.
Он искал божьего указания. И решил подождать, пока разрешится от бремени донья Леонор. Если она родит ему сына, он увидит в этом перст божий. Тогда он возьмет саладинову десятину в королевскую казну, ибо он неправомочен уменьшать наследие сына.
А пока он, как и обещал, почтил своего эскривано. В многолюдном собрании Иегуда вернул королю перчатку рыцарского поручения, и Альфонсо взял обнаженной рукой обнаженную руку своего вассала, милостиво поблагодарил его, обнял и поцеловал в обе щеки.
Архиепископ кипел от негодования. Его пастырское предостережение сотрясло воздух, и только, — посланец антихриста все крепче и крепче опутывает короля. Но на этот раз дон Мартин возымел твердое намерение не дать синагоге восторжествовать над церковью. Он решил не пренебрегать никакими средствами и против хитрости действовать хитростью.
Ему и в голову не приходило, уверял он короля, спорить с ним из-за денег. В доказательство этого он идет на уступку, которую ему будет очень трудно отстоять перед священным престолом. Будучи твердо уверен, что дон Альфонсо употребит саладинову десятину исключительно на вооружение, он предоставляет ему распоряжаться деньгами; за собой и за церковью он оставляет только право взыскивать эту десятину; все поступающие взносы он сейчас же передаст в королевскую казну.
По простодушно-хитрому лицу друга дон Альфонсо понял, как трудно тому идти на такую уступку. Ему самому было ясно, что здесь все дело в принципе, и он возразил:
— Я знаю, что ты хочешь мне добра. Но мне кажется, мой эскривано тоже действует из честных побуждений, когда убеждает меня не отказываться от очень важного права государя.
Дон Мартин проворчал:
— Опять тут этот неверный! Этот предатель!
— Он не предатель, — вступился Альфонсо за своего министра. — Он вытряхнет из моих евреев всю десятину до последнего сольдо. Он уже обещал мне из этой десятины огромную сумму для нашего крестового похода — двадцать четыре тысячи золотых мараведи.
Такая цифра произвела впечатление на архиепископа. Но он не хотел в этом признаться и насмешливо заметил:
— Обещать он всегда обещает.
— До сих пор он выполняет все, что обещал, — возразил дон Альфонсо.
В сердце дона Мартина звучали слова папских посланий и постановлений: евреи обречены на вечное рабство, ибо на них лежит вина за крестовые походы, они заклеймены печатью Каина, они прокляты, как и он, и осуждены на вечное скитание. И что же? Дон Альфонсо, христианский монарх, славный рыцарь и герой, вместо того чтобы силой заставить их склонить наконец главу, говорит с уважением и любовью об этом дьяволе, который вполз к нему в сердце. У дона Мартина было твердое намерение действовать хитростью, обуздывать свой нрав и соблюдать христианскую кротость. Но теперь он перестал сдерживаться.
— Неужели же ты ослеплен дьяволом и не видишь, куда он тебя ведет? — вспылил он. — Ты говоришь, что благодаря ему твоя страна расцвела. Неужели же ты не видишь, что цветы эти ядовиты? Они взращены грехом. Ты богатеешь от своего святотатственного бездействия. Христианские князья, чтобы освободить гроб Господень, добровольно идут на лишения, опасности, смерть, а ты тем временем строишь пышный языческий загородный дворец! И отказываешь церкви в десятине, предоставленной ей святым отцом!