Страница 68 из 96
Они покинули патриархальную вотчину и направились в сторону озера, которое и впрямь оказалось в двух шагах.
— Ну вот, Дмитрий, — заговорила Катюша, — родители мои умерли, старший брат живет в Самаре, это я к нему ездила. Там у него не ладится. Разведется — приедет сюда жить. Он славный. Вот, аквалангистское снаряжение для меня достал. Чемоданы-то, которые вы несли, оттого такие тяжелые. С некоторых пор мы живем здесь вчетвером — я, Дмитрий Михайлович, Павел и Ирина. Они без жилья остались, а тут судьба привела их в наше общество, они прониклись смыслом того священно-великого, что происходит в моей судьбе, поселились у меня. Даст Бог, вы тоже проникнетесь и поселитесь. А если нет — вы человек свободный.
«Опять какое-нибудь ЦСХА!» — уныло подумал Выкрутасов. Они уже шли вдоль берега озера, вдалеке виднелся пляж с немногочисленными загорающими, а здесь никого не было, но если кто-то случайно проходил мимо, Катюша понижала голос или вообще прерывала свой рассказ.
— Скажите, Дмитрий, вы когда-нибудь задумывались о тысяча шестьсот тринадцатом годе? — спросила она.
Выкрутасов напрягся, теребя свою историческую память.
— Честно говоря, давно не задумывался, — сказал он.
— Я имею в виду, думали ли вы когда-нибудь о том, что вся судьба России могла тогда повернуться по-другому?
— В какую сторону?
— А в такую! — в голосе Катюши вдруг прозвучала обида. — Скажите мне, дорогой мой, почему государев венец достался в тринадцатом году не князю Пожарскому, а ничтожнейшему Михаилу Романову?
— А и впрямь, почему? — впервые задумался об этом Дмитрий Емельянович.
— Князь Пожарский освободил Москву от поляков, являл собой образ чистейшего представителя всего лучшего, что есть в русском народе, — продолжала Катюша. — Он пребывал в наилучшем возрасте для государя — ему было тридцать пять лет. Герой, красавец, умница, спаситель Отечества! Но вместо него всенародно избирают шестнадцатилетнего хлюпика. Не странно ли?
— И впрямь, странно, — хмыкнул Дмитрий Емельянович. — Нечто подобное наблюдалось в пятьдесят четвертом году в Швейцарии на чемпионате мира по футболу. Тогда самой сильной командой была Венгрия. Венгры обыграли девять — ноль корейцев, потом восемь — три немцев, в четвертьфинале они разгромили бразильцев, а в полуфинале — чемпионов мира, уругвайцев! Какие были звезды — Пушкаш, Кочиш, Хидегкути, Грошич, Цибор! И вот, в финальном матче, выигрывая у немчуры со счетом два — ноль, венгры вдруг сломались и проиграли два — три, уступив чемпионское звание второстепенной команде ФРГ. Это была высшая несправедливость!
— Разумеется, — несколько сердито согласилась с итогом экскурса в футбольную историю Катюша. — Но признайте, на минуточку, что история России где-то слегка позначительнее, чем история футбола, не так ли?
— Еще бы! — воскликнул Дмитрий Емельянович. — В восемьдесят шестом, в Мексике, наш отечественный футбол был на высочайшем уровне. Я не утверждаю на сто процентов, что тогда мы стали бы чемпионами, но могли, могли! У нас были Беланов, Протасов, Родионов, Заваров, Дасаев, еще играл Блохин! Мы обыграли шесть — ноль венгров, два — ноль канадцев, заняли первое место в подгруппе, но из-за подсуживания проиграли в четвертьфинале проклятым бельгийцам… Это, согласитесь, тоже часть отечественной истории, не так ли? — Он заметил, как она наливается гневом, и поспешил перейти к теме, начатой ею: — А князь Пожарский! Коне-е-е-чно! Кто спорит, что он, как никто иной, был достоин в тринадцатом году стать царем! Я до сих пор чешу голову, пытаясь разрешить эту загадку, почему не он, почему Михаил?
— Вы еще спрашиваете! — фыркнула Катюша. — Да ведь тогда произошли первые в России демократические выборы. А на демократических выборах побеждает не тот, кто больше всего достоин, а тот, кто хитрее, богаче и, если хотите, подлее. Ведь Дмитрий Михайлович Пожарский наравне со всеми рассматривался в качестве кандидата. Его подло обвинили в том, что он подкупает своих избирателей, в то время как на самом деле приписками и подкупами занимались коварные Романовы. И этим пройдохам досталось более трехсот лет вершить судьбами нашей Родины!
— Это вы очень хорошо про демократические выборы, — сказал Выкрутасов, стряхивая с брючины слюнную сосульку Джекки Коллинза. — Зюганов тоже в позапрошлом году…
— Что Зюганов! Что Зюганов! — вновь покрылась пятнами гнева Катюша. — Сравнили тоже! Зюганова с князем Пожарским! Там — благородство, смелость, спасение народа. А здесь — что? Даже и говорить не хочется. Вареная картофелина.
— Что ж, по-вашему, Ельцин, что ли? — пожал плечами Выкрутасов.
— Ельцин тоже позор России, — сказала хранительница тихозерской тайны. — Но он совершил одно правильное дело — разрушил капище Романовых в Екатеринбурге — дом Ипатьева, в котором оборвалась наконец бесславная история Романовых.
— Понимаю, вы вообще против этой династии.
— А вы — не против?
— Я? Даже не знаю… Скажу честно, только теперь, после ваших слов, начинаю кое-что прозревать.
— Слава Богу! А я уж приготовилась разочароваться в вас.
— Вот этого не надо, — молвил бывший политинформатор, сам все больше разочаровываясь в своем тихозерском визите.
— А вы не давайте мне повода для разочарований. Если еще раз начнете про свой противный футбол, я вас придушу! — Она улыбнулась, взяла Выкрутасова под руку и продолжала: — Так вот, дорогой мой, совершенно очевидно, что благодаря страшнейшей исторической подтасовке произошла ни с чем не сопоставимая трагедия — вместо нового Дмитрия Донского на русском престоле оказался новый Святополк Окаянный… Хотя нет, скорее — новый Федор Иоаннович. Безвольный и глупый. А оскорбленный князь Пожарский отошел на задворки, оказался на второстепенных ролях. Удивительно еще, что его не отравили, как в свое время Скопина-Шуйского!
— Это и впрямь удивительно, — признал Выкрутасов, хотя его исторические познания на Скопина-Шуйского не распространялись. Слушая свою попутчицу, Дмитрий Емельянович пытался вслепую проторить тропинку от изначальных рассуждений Катюши к ее конечным откровениям. Пока что он успел отметить лишь то, что князя Пожарского звали так же, как инвалида-сыночка, — Дмитрием Михайловичем.
— А теперь я вам сразу поведаю о своем великом историческом открытии, — резко остановившись и встав прямо перед Дмитрием Емельяновичем, произнесла Катюша. Он даже подумал, что она вознамерилась целоваться с ним. Это было нежелательно — он еще до сих пор не оправился от Инессы Чучкало.
— Я слушаю.
— Я даже лекции читала на эту тему. И неоднократно. И имела колоссальный успех. Так вот, дорогой мой, тогда, в тринадцатом году, произошел временной исторический сбой, Россия как бы споткнулась и побрела по другой дороге. Во всяком случае, та Россия, которую знаем мы. С ее искалеченной сначала Романовыми, а потом большевиками судьбой. Теперь еще и демократы калечат. Но я совершила открытие. Есть и другая Россия, существующая в другом исторически-временном пространстве. Она-то не споткнулась, а пошла правильной дорогой, избрав себе в государи блистательного князя Пожарского. И там, в той России, до сих пор царствует великий династический род Пожарских. Там Россия — главное государство в мире, она владеет Константинополем, Иерусалимом, даже Египтом, она распространяет свои границы до срединного Китая, ей принадлежит все восточное побережье Америки, многие области Ирана и Турции, весь Афганистан, вся Польша, вся Финляндия, часть Румынии и Венгрии, Словакия, Болгария.
— А ГДР? — вполне логично спросил Выкрутасов.
— И ГДР! — запальчиво ответила Катюша. — Точнее — все правобережье Эльбы, включая Гольштинию. И сама Эльба там называется, как ей и положено называться по-русски, — Лаба.
— А Аляска там тоже наша? — спросил Выкрутасов.
— Ну я же говорю — все восточное побережье Америки, — горячо отвечала Катюша, — включая Аляску, Русскую Колумбию и всю Калифорнию до мыса Кабо-Фальсо.
— Вот это да! — восхищенно воскликнул Дмитрий Емельянович, готовый хоть сейчас бежать от очередной своей сумасшедшей, да только пиджак с паспортом остался в комнатушке на скрипучем стульчике. — Как бы я хотел попасть в ту Россию! Как я устал жить в этой, униженной и облапошенной!