Только телеграммы

«Третья палата, Полозовой. Маша, большим трудом достал стенограмму конференции. Природе существуют только два свободных экземпляра (твоим методом заинтересовались сейчас очень многие организации, и поэтому всякое письменное упоминание о нём — нарасхват). Эти два экземпляра, оставшиеся только у стенографисток, естественно, на вес золота. Вернуть надо послезавтра. Успеешь? Написал тебе подробную записку — это ответ на твоё письмо. Оно обрадовало меня. Ты наконец начинаешь оттаивать… В институте организовали нечто вроде специального комитета по сбору подарков для твоего малыша. Урожай мичуринский. В Москве, по-моему, уже не осталось ни одной погремушки, а заготовки всё ещё продолжаются. Ну вот, пожалуй, и все новости. Крепко целую тебя и твоего мужичка. Как он там? Шумит, митингует? Горластый, наверное, будет паренёк? Иван Михайлович».

«Москва, улица Пирогова, 12, палата № 3, Полозовой. До свиданья, Полозова. Своим последним «философским» письмом Вы, кажется, взяли самый нестерпимый аккорд в неудавшейся симфонии наших отношений. Дальше продолжать нет смысла — могут лопнуть струны. Особенно тронут я Вашими практическими советами, именно этого мне и не хватало от Вас — наукообразной лекции о том, как спасти свою «погрязшую» в буржуазных пороках душу. Эх Вы, Полозова! До чего же Вы всё-таки смешное, близорукое и книжное существо. Начитавшись какой-то вздорной юношеской литературы, Вы всерьёз стали думать о том, что и в жизни перемены происходят так же быстро, как в книгах? Ерунда. Детский лепет. Дамское заблуждение. В жизни перемены происходят гораздо медленнее, чем этого хотелось бы отдельным частным лицам. В жизни перемены определяем мы — деловые люди, те, кто производит материальные ценности, а не те, кто занимается жонглированием броскими фразами сомнительного политического свойства. И ещё одно. Вы с умным видом, но, как всегда, бездарно начали анализировать моё социальное происхождение, выбалтывая бумаге такие подробности, о которых я Вам рассказывал совсем не для посторонних глаз и ушей. Вот этого я Вам уже не прощу никогда. За это в хорошей компании, как говорится, просто бьют подсвечниками, и у меня одно время даже возникло желание привлечь Вас к ответственности за клевету и за преступное, вражеское, антигосударственное направление Ваших мыслей. Но я потом вспомнил, что виноват во всём сам. Во-первых, не нужно было вообще доверять Вам таких вещей — ещё одно подтверждение абсолютно бесспорной истины: бабе не доверяй ни в чём! А во-вторых, я просто переоценил ту обстановку, в которой происходил наш разговор об этом. Я-то, дурак, понадеялся на интимность, которая, по моим понятиям, исключает всякую возможность предательства… Этим письмом я заканчиваю главу своей жизни, связанную с Вами. Совесть моя чиста. Вы оттолкнули все виды помощи, которые я предлагал Вам. Продолжать навязываться Вам с добрыми чувствами не имею никакой охоты. Всё. Точка. Бондарев».

«Служебная. Москва, Главное управление, заместителю министра. Поручению коллектива сотрудников Владимирской экспедиции докладываю успешном завершении годового планового задания по приросту запасов. Выписку приказа коллегии моём назначении руководителем группы экспедиций среднеазиатского комплекса получил. Дела сдам течение недели. Месту новой работы вылечу сразу же по прибытии Якутию моего преемника. Бондарев».

30

Последняя записка И. М. Губина, переданная им М. Полозовой в больницу на улице Пирогова.

«Маша, хочу сказать Вам несколько слов и надеюсь, что Вы правильно поймёте меня. Получив Ваше письмо, я долго думал о нём, стараясь понять не только то, что написано в нём, но и то, что скрыто между строк. Я думаю, что теперь, когда дело пошло на поправку, самое время поговорить обо всём откровенно. В подтексте Вашего письма я уловил оттенки некоторой сдержанности чувств, какую-то сдавленность и неестественно правильную попытку как бы отчитаться передо мной в своих настроениях и мыслях. Не надо, Маша, не заставляйте себя быть сильной. Будьте человеком. Будьте слабой — это сейчас Вам очень поможет. Пишите мне всё, что думается на самом деле, это снимет напряжение с души и освободит сердце от безоговорочных, казалось бы, долгов и обязательств. Всё это очень относительно и в каждом отдельном случае решается не по общепринятым правилам, а по своим, внутренним законам. И, ради бога, не чувствуйте себя ни в чём виноватой передо мной. Я уже однажды говорил Вам об этом. Не оглядывайтесь Вы ни на какие пуританские нормы морали. В таких историях, как Ваша, по моему глубокому убеждению, нужно слушать только самого себя. Постороннее вмешательство даже со стороны официальной нравственности совершенно недопустимо… Что же касается меня персонально, то я хочу ещё и ещё раз повторить Вам, что во всём, что произошло, во всех наших отношениях, а также во всём том, что говорят об этом другие, — во всём этом, отметая откровенный бред и ничтожные сплетни, лично для меня есть высший интерес, который сильнее всякого будто бы оскорблённого самолюбия, всякой будто бы уязвлённой гордости. С Вами случилось несчастье, Маша, которое может произойти с любым человеком, совершенно независимо от его истинных намерений и побуждений. Человек в отличие от машины ещё не запрограммирован с безукоризненной очевидностью во всех своих поступках и проявлениях. Человек способен на неожиданности. Может быть, в этом его главная неповторимость и главное отличие от неживой природы. Может быть, в этом кроется также одна из причин богатства и многообразия жизни… Так вот, Маша, с Вами случилось несчастье, но это не могло изменить моего отношения к Вам, потому что это пока совершенно не затронуло того, что так близко и так дорого мне в Вас. И мне доставляют высокую радость и даже счастье все думы и заботы о Вас и о Вашем сыне. Человек должен быть счастлив, Маша, — в этом высшее назначение жизни. Человек должен быть счастлив и по возможности защищён от всего плохого с первых же дней своего появления на свет. Да, счастье должно быть для всех, и поэтому, наверное, можно быть счастливым даже в безответной любви. Ведь любовь — шире счастья… Ну, пофилософствовали, и хватит. У меня для Вас очень хорошие новости. В академии на конференции только и разговоров что о Вашем методе. Все периферийные управления немедленно требуют документацию, а среднеазиатские ребята, с которыми Вы работали ещё в университете, уже успели опробовать Вашу методику в поле и пришли в неописуемый восторг. Третьего дня на конференции выступал Бекмухамедов и сказал, что все геологи-производственники должны Вам низко поклониться в ноги за Ваш метод… Между прочим, разбирая Ваши якутские материалы, я обнаружил в одной из таблиц довольно существенную ошибку, которую, как ни странно, выдала именно машина при обработке самых первых результатов ещё у дяди Афони в Новосибирске. Эта ошибка потом пошла гулять по всем картам и схемам, и весьма странно, что никто пока ещё не заметил её. В этом, безусловно, есть некий гипноз новых математических методов в геологическом анализе. Если, мол, считала машина, то не требуется никакой дополнительной проверки. А выходит, что и машина может ошибаться… Эту недоработку нужно исправить как можно быстрее, пока не нашёлся какой-нибудь демагог, который из-за этой мелочи начнёт поливать грязью весь метод. Тем более что и ошибка-то скорее цифровая, чем принципиальная, и, когда Вы начнёте работать, мы прогоним все Ваши якутские пробы у нас в институтской лаборатории через элементарную оптику. В крайнем случае дадим поправку на допуски по два знака в каждую сторону. Это будет и логично, и в то же время с точки зрения математического аппарата весьма изящно. А ведь оговорки давать всё равно придётся. Как бы ещё исключений не было больше, чем закономерностей. В последнее время это прямо какая-то напасть. Наука из рода знания, основанного на действии общих законов, постепенно превращается в какое-то хранилище абсурдов и парадоксов, в склад плодотворных ошибок и необходимых исключений. Это я, конечно, шучу… Вы знаете, Маша, иногда я очень серьёзно начинаю подумывать о том, что в наши дни наука, помимо решения своих прямых задач, делает ещё и очень много для внутреннего, духовного совершенствования человека. Наука всеми доступными ей способами познания всё глубже и глубже постигает безусловную гармонию окружающей нас действительности. К этому же, к наибольшей гармонии, идёт и развитие человека. К гармонии формы и содержания, мысли и чувства, к гармонии человеческих желаний и человеческих возможностей. Жизнь движется в эту сторону. Я уверен в этом… А Вам, Маша, нужно как можно скорее войти в свою прежнюю форму, как можно скорее вернуться к тому состоянию, в котором, помните, Вы ворвались ко мне в позапрошлом году в кабинет и впервые выложили главную идею метода. Вы были тогда в таком безотчётном порыве вдохновения, так вся светились изнутри неудержимой радостью открытия, что я первые две-три минуты даже не слушал Вас, а просто любовался Вами, просто согревался в тёплом потоке счастья, который исходил от Вас такими щедрыми и нескончаемыми лучами. Я очень верю в Вас, Маша, как в учёного. У Вас очень светлая голова и очень цепкий, прирождённый ум исследователя. Мы ещё поработаем, мы ещё удивим кое-кого кое-чем. И всё будет хорошо, Машенька, всё обязательно будет хорошо. Всё тяжёлое и тёмное забудется. Останется только большое и настоящее. Так, по-моему, кто-то уже говорил до меня, но и нам не грех повторить это ещё раз. Крепко целую тебя и жду. Иван Михайлович».