Страница 99 из 130
У Верхов Масуров и Янек спешились.
«Если Клима нет, в обком и заезжать нечего. А прямо — к Зосе Христофоровне», — подумал Масуров. Он посмотрел вокруг, искал дозорного. Тот возник незаметно из-под елового лапника.
— Клим уже прибыл? — спросил Масуров.
— Уже, — сказал дозорный.
Масуров обрадовался: слишком устал, чтоб сейчас же ехать в город. Не выпуская повод, похлопал коня по горячему крупу.
— И товарищ Кузьма явился, — добавил дозорный. Он поправил шапку-ушанку.
— Кузьма? — переспросил Масуров. Он насторожился. — Что-то, значит, произошло. Давай, Янек.
Лицо у Янека всегда хмурое, смотрит он исподлобья, будто все, что видит, враждебно ему. Он молча вскочил в седло. Масуров тоже сунул ноги в стремена. До обкомовской избы с полкилометра. Снег здесь неглубокий, и кони бежали легко.
«Что бы могло быть? — подумал Масуров. — Так просто Кузьма не явится. Лишний раз дорогу в обком не поведет…» Он испугался: «Может, какая-то неприятная новость?» Ему даже показалось, что рухнула операция, которую готовил, что все пошло прахом.
Всю эту ночь, последнюю ночь перед операцией, провел он за Дубовыми Грядами, в отряде Янека. Хороший отряд, знает Масуров. Сто девяносто юношей и девушек, из тех, которых группа Масурова и Саши-Берки выручила на одиннадцатом километре, уже успели взорвать комендатуру в Лесном, обстрелять колонну грузовиков с вражескими солдатами, когда она двигалась ночью по шоссе вдоль опушки леса, снова превратили в обломки Шахоркин мост, восстановленный немцами. Масуров любил этот отряд, любил хмурого Янека — командира. Отряду Янека обком и поручил операцию «Новый год». Если она удастся, размышлял Масуров, — крупная будет операция, она надолго останется в памяти. Надо напоминать гитлеровцам, что война не ушла на восток, она и здесь. И население должно все время знать — защитники рядом.
Масуров жил эти дни только тем, что было связано с операцией «Новый год», и что бы ни происходило, примерял к операции. Сейчас ему тоже казалось, что внезапный приход Кузьмы имеет отношение к этому. Скорее увидеть Кузьму, узнать, в чем дело! «Неужели что-то опасно изменилось?» Связные и разведчики сообщили обстановку. Все остается так, как докладывал обкому Федор: новый год высшие офицеры гарнизона, комендатуры, гестапо, руководители гебитскомиссариата встречают в трех просторных и богато отделанных залах «Шпрее». Только гебитскомиссара, оказывается, там не будет: отправляется на кабанью охоту. Новый год встретит он с приближенными в Снежницах — изба в еловом лесу, водка, свежая кабанятина: русская экзотика. Федору выдали большую сумму денег: «Стол чтоб как до войны, даже лучше». Позавчера доставили ящики французского вина, коньяка, и торты, и красную рыбу, и колбасы, и консервы. Мефодий привез говяжью тушу, где-то на хуторах раздобыл двух баранов на шашлыки. А вчера, донесли разведчики, «Шпрее» был закрыт: пять немецких кулинаров, присланных гестапо, готовили горячие блюда, холодные закуски. Много работы было и у Варвары, у Оли, у Аксютки, помогали поварам. Федора предупредили, что официантками пришлют девушек, работающих в гестапо. Он горячо благодарил офицера, сообщившего ему это. «Спасибо, спасибо, — прижимал руки к груди. — Осторожность великое дело. Мои официантки хоть и верные люди, но все же… Кто их знает! Спасибо, спасибо…» Связные сообщили, что вечером минеры прошли с миноискателями по всем залам, проверили на кухне, на складе. Гестаповцам, сопровождавшим их, сказали: «В стенах, в полах, в потолках только полезное железо — гвозди. Пусть господа на славу встречают Новый год. Может быть, год сорок третий будет счастливый?»
Масуров думал: «Хорошо, что мины не заложили заранее. Молодец Янек, он на том настоял…» Это немного заглушило тревожные мысли, он даже довольно улыбнулся. «Мины готовы, Мефодий знает, куда их доставить и когда. Федор даст команду».
Солнце выскользнуло из-за туч и ударило в снег, и морозный снег слепяще вспыхнул. Масуров зажмурился, прикрыл ладонью глаза.
Показалась обкомовская изба.
Самовар шипел, из-под крышки вырывался пар. В тарелке среди крошек лежала сухая краюха хлеба. В остывшем казане виднелась картошка. Лещев обеими ладонями держал кружку и потягивал закрашенный клюквой кипяток. Кузьма тоже прихлебывал чай. Лещев только что вернулся из города.
— Конечно, самое лучшее было бы покончить со всеми сразу, с оберкомиссаром тоже. Риск же какой! Если будут у нас потери, то хоть нанести гитлеровцам как можно больший урон. А видишь вот, прохвост вывернулся, охота. — Лещев отодвинул пустую кружку от себя, отдышался, словно тяжело стало. — Поздновато, а дознались. Я и сказал, чтоб девчат к тебе послали.
— Так Кирила, говорю ж, совсем болен. Потому и пришел. Пропадет у нас прохвост-комиссар. Прямо из рук выскользнет, — переживал Кузьма.
— Совсем болен? — Лещев посмотрел на Кузьму, и у глаз раскрылись веерки. — Плохо. Плохо.
— Сам бог спасает прохвост-комиссара.
Лещев помолчал. Опять налил в кружку кипяток.
— Ты, Кузьма, не знаешь Кирилла. Прохвост от него не уйдет. Возможно, уже не ушел… Утро ж!.. А на охоту выехать собирались на рассвете. Если верны донесения. Нацеди еще, — показал на самовар. — Кишки погрей.
Кузьма наполнил чашку, взял из блюдца грудку сахару, откусил кусочек. Глотнул из чашки.
— Дело должно получиться, — уверенно сказал Лещев. — И у Кирилла. И у Трофима с Янеком. Три недели бьется Трофим над этим. А Трофим такой, дело из рук не выпустит.
Кузьма кивнул.
— А с минами, скажу тебе, молодцы. Ну просто молодцы! Не пихнули их раньше срока. Сколько было возни, риска сколько, и все провалилось бы. Вся б операция накрылась. Другой такой случай когда еще подвернется. Молодцы.
— Мефодий как? — спросил Кузьма. — У меня и связного теперь нет. Все он у Федора околачивается.
— О, друг Кузьма, — откинулся Лещев на спинку стула. — Мефодий, спрашиваешь? Кому, как не ему, поручить возить из отрядов туши на бифштексы немцам. Он примелькался там, стал своим, гитлеровцы, которые ходят со своими девками в «Шпрее», с ним, как с дурачком услужливым, запросто, и курить дают, и чаевые.
— Мефодия пока раскусишь, — ухмыльнулся Кузьма, — дурачок, и все.
— А ему в этой операции, считай, главную роль дали. Мины!..
— Пойду, — поднялся Кузьма.
У дверей столкнулся с Трофимом и Янеком.
— Легки на помине, — сказал он.
— Случилось что? — в упор посмотрел на него Масуров. — В «Шпрее»?
— Мне откуда знать? Все новости у тебя.
Кузьма увидел, что лицо Масурова посветлело. Масуров и Янек вошли в избу.
— Жду вас, жду, — встретил их Лещев.
Кузьма в овчине, с ружьем через плечо вернулся и остановился у стола: послушать, что нового привез Масуров.
— Так в городе все как будто в порядке, — сказал Лещев. — Шесть мин лежат в корзинах на чердаке у Зоси Христофоровны. Я их проверил. Не только «Шпрее», весь квартал можно ими положить на землю. В общем, все идет как надо. Федор и Мефодий в курсе. У вас как?
— Порядок. — Масуров приложил ладони к самовару, грелся. Потом взял кружку, налил кипятку. — Как стемнеет, шесть наших полицаев, с удостоверениями, конечно, будут патрулировать около «Шпрее». Вечером же переправим в город трех немецких офицеров.
— По-немецки лучше немцев говорят… — скривились в усмешке губы Янека.
— И Янек с ними. Тоже офицер, — добавил Масуров.
— Толково, — сказал Лещев.
— И восемь девушек будут находиться на наблюдательных пунктах — от «Шпрее» до домика Зоси Христофоровны. Каждая знает свое место. И чуть что — сигнал. — Масуров выпил кипяток, посмотрел на казан, на тарелку с хлебом.
— А есть хочется как!.. — с удовольствием потянулся он к казану.
41
В три ноль-ноль мир казался огромной черной пещерой, только березы, словно белые свечки, проступали, почти не тронутые темнотой. А мороз такой — стволы трещат.