Страница 93 из 130
Тихо. Тихо. Даже представить себе нельзя, что в этой полуночной тишине, казалось такой мирной и сонной, вот-вот загремит стрельба…
Все вглядывались в два огонька впереди, видно было, как ветер колебал подвешенные фонари и свет передвигался то вправо, то влево. Кирилл снова пополз и опять замер на месте, зарывшись локтями в снег, словно хотел передохнуть минуту, чтоб ослабевшие от напряжения руки набрали силу.
Ждал взрыва гранаты.
Ждать пришлось, может быть, и недолго, но показалось, что долго, очень долго, так долго, что давно иссякло терпение. Кирилл думал только об одном, только о том, что вот-вот ринутся они туда, к воротам. Бившаяся в тревоге мысль не уводила дальше ворот. У ворот первая схватка, и это вытеснило из головы все. Остальное появится потом, когда и ворота исчезнут из сознания, как начисто выпало то, что предшествовало воротам.
Вдруг что-то обрушилось в громаде, что-то высекло в ней огонь. «Граната!» — беспокойно заворочался на снегу Кирилл. И тут же из черноты в ответ ударил пулемет с левой вышки, и воздух наполнился красными и зеленоватыми огоньками. Они гасли то в одной, то в другой стороне. «Пристреливается, сволочь», — подумал Кирилл. В то же время застрочила правая вышка. «Толя! Толька!» — Кирилл рывком поднялся и понесся к воротам. Вслед бежали Паша, Захарыч, Натан. У ворот никого не было. Что-то чернело на снегу. «Убитый. Часовой», — мелькнуло в голове.
Вперед, вперед, к караульному помещению. Стреляли оттуда и еще в нескольких местах левее. «Как раз у складов», — вспомнил Кирилл план маентка. Вперед.
В караулке вспыхнул огонь, и в тревожном свете пламени Кирилл, увидел Шалика. Шалик палил в окна. Кирилл обернулся: в трех-четырех шагах от караулки послышались злобные, хриплые вскрики, топот переступавших сапог. «Схватились…»
— «Москва»! — шепнул Кирилл.
— «Мушка», — тяжело откликнулся тот, кто стоял к нему спиной. Он упал. В это мгновенье другой выпрямился, хотел кинуться на Кирилла. Ударом автомата Кирилл сшиб его с ног и выстрелил. Он помог подняться тому, кто ответил «Мушка».
— Давай на конюшню. Помоги там.
Но где Шалик? Он только что был здесь и стрелял в окна. Из караульного помещения валило пламя. Кирилл заметил Захарыча и Пашу, они и еще кто-то, короткий, щуплый, похожий на Петрушко, палили внутрь караулки, оттуда отвечали.
Потом все стихло.
— Не входить, — сказал Кирилл. — Не входить.
Коротыш, не расслышав, бросился в караулку.
— Куда? Куда? — крикнул Кирилл. Он хотел остановить коротыша.
Но коротыш уже пропал.
«Кто-то из хлопцев Шалика», — подумал Кирилл.
Он заметил, по снегу двигалась тень. Шалик?
— «Москва»! — громким шепотом позвал Кирилл.
— Сволочь! — откликнулась тень.
В ту же секунду Кирилл нажал на спуск автомата.
— Сволочь! — услышал он снова и рывком повернулся на голос. Похоже, голос Кастуся. — Сволочь!
В отсвете полыхавшего пламени Кирилл увидел: подогнув колено, Кастусь прижимал кого-то к земле. Голова Кастуся и того, другого, тонули в густой тени высоких елей. «Выстрелить, выстрелить… — Кирилл было двинул пальцем. — Нет! Вдруг один из них повернется не так, вдруг всадит пули в Кастуся? Нет…»
— Захарыч?
Захарыч догадался: что-то неладно за спиной, и шагнул от караулки. Он успел расслышать:
— Я убью тебя. Я должен тебя убить. На моей земле двоим нам не быть. — Задыхавшийся, быстрый голос Кастуся казался тихим. — Либо я, либо ты. Моя земля, мне на ней и остаться.
В ответ:
— Гитлер… Гитлер… — И что-то еще — хрипатое, чужое и потому непонятное.
Захарыч метнулся на помощь. И остановился: из горла того, что лежал под Кастусем, вырвался трудный и резкий хрип, и наступило молчание. Как много, оказывается, можно сказать и сделать в минуту! Кастусь, ослабевший, поднялся, изнеможенно тряхнул руками — вся сила ушла из них в ту самую минуту.
— К складам! — вышел Кирилл из мгновенного смятения. — К складам! Нельзя терять времени.
Петро и Кастусь ринулись туда, где по плану, помнили они, находились склады.
Красный свет разгоравшегося огня покрыл маенток. «Не кинулись бы на пожар, — встревоженно подумал Кирилл. — Успеть бы вовремя убраться».
Ивашкевич и Плещеев, там, в кустарнике, по другую сторону ворот, молчали. «Все пока в порядке, — с облегчением подумал Кирилл. — Значит, на дороге спокойно. Никто Туче на выручку не спешит». Мимо промчались сани. Вторые, третьи. Через несколько минут еще… Он узнал Пашу. Тот лихо нахлестывал лошадей.
Из караульного помещения, охваченного огнем, выскочил коротыш с автоматом в руках. От него валил дым, и он поспешно прихлопывал занявшуюся на нем одежду. Кирилл как-то забыл о нем. «Оказывается, хлопчик…»
— Тут, братец, вроде все. Давай на склад оружия. Знаешь же где? Вот и вали. Постой, постой! — Кирилл схватил его за руку. — Погляди, что там?
Против караульного помещения на снегу, подвернув ногу, скорчился кто-то. Голова откинута назад, вокруг нее темное пятно.
— Кто? А?
— Шалик! Шалик!.. — расталкивал коротыш лежавшего на снегу. Он узнал его. — Шалик!.. — Ошеломленный, он все еще надеялся, что тот очнется и поднимется.
— Пойдем, — сказал Кирилл. — Пойдем, братец. Ему уже не помочь. — Коротыш, как заведенный, пошел.
Навстречу, из-за поворота, вырвались сани, лошадьми правил Кастусь. Кирилл и коротыш посторонились. Кастусь находился уже у ворот, вслед ему послышался автоматный треск. Стреляли у самой дороги. Кастусь выпал из саней, лошади понеслись дальше.
Кирилл бросился к Кастусю, коротыш не отставал от него.
Близко снова ударил автомат.
— Стой! — крикнул Кирилл, задыхаясь. Притаившийся еще выстрелил. «Тот, что в Кастуся», — мелькнула острая мысль.
Кто-то, он увидел, побежал, пропал за деревом. Опять очередь. В него, в коротыша. Пригнувшаяся фигура, выскользнув из-за дерева, бежала дальше. Кирилл не успел повернуть автомат, — коротыш полоснул в бежавшего. Кирилл отчетливо видел: недалеко, на белую дорогу, упал тот, кто стрелял в Кастуся.
А Кастусь лежал, уткнувшись лицом в снег. Ни одного движения не сделал он, когда Кирилл бережно повернул его. Кирилл расстегнул на нем ватник, ладонь почувствовала кровь. «Глубокую воду не замутишь…» — вспомнилось Кириллу.
Захарыч понуро смотрел, как лошадь перебирала ногами. Вожжи вяло болтались в руках. Сани тянулись по смороженному жесткому снегу, полозья то и дело проваливались, и лошадь замедляла бег. Оглядываясь, он уже не видел ни саней Михася, ни саней Левенцова с Натаном, Толи Дуника, Ивашкевича и остальных, ехавших сзади. Захарыч слышал, как Кирилл, сидевший сбоку, тяжело переводил дыхание. За спиной Захарыча, накрытый брезентом, лежал Кастусь. У ворот маентка Захарыч по приказанию Кирилла сбросил мешки с крупой, сахаром, ящики с консервами, которыми он с Пашей загрузил сани, и уложил в них Кастуся.
Свет уже раздвигал деревья и входил в лес.
Захарыч испытывал неимоверную усталость, будто из него выжали все силы. Он понимал, усталость эта не от страха минувшей ночи, — от трудного мужского горя, которое не поддается слезе. Вытянутые ноги Кастуся упирались в него сзади, он чувствовал их беспомощность — ни шевельнуть ступнями, ни шелохнуться не могли. Как палки. Он и лежал, как поваленное дерево, которое уже не поднимут соки земли. Совсем недавно он еще курил, кашлял. Захарыч повернул голову, почему-то подумалось: вот-вот, как бывало, Кастусь зайдется кашлем. Прислушался даже…
Он не задумывался, почему смерть Кастуся так подавила его — столько же смертей видел уже… «Пусто будет потом без таких, как он. Пусто и нелегко. Такие мужики вот как нужны будут после войны, еще более, чем до войны. Работный же человек…» Но это не объясняло, что вызвало в нем опустошающую скорбь. Может, погодки — потому? Может…
— Ты ж куда правишь? — Голос Кирилла вернул его на дорогу, заставил дернуть вожжи. — Левей!
Он и не приметил, как повернул на лагерный «пятачок», на тихую полянку.