Страница 91 из 130
— А ты? — взглянул Кирилл на светлоглазого с жесткими курчавыми волосами, видневшимися из-под шапки.
Спокойным движением расстегнул тот гимнастерку, грязную и рваную, залез рукой под нательную рубаху, достал партийный билет и передал Кириллу.
— Так, Натан Коган, — вернул Кирилл партийный билет. — Расскажи-ка. Кто? Откуда?
— Я из Черкасс. Такой зеленый-зеленый город на Днепре. — Натан умолк, словно внутренним взором окидывал город свой на Днепре. — Работал на бойне. Потом сдал экзамены на истфак Киевского университета. Хотелось, знаете, учиться. Был уже на четвертом курсе, когда Гитлер сбросил бомбы. Я сложил книги, понял: кончился мой университет, я уже солдат.
— В плен вместе попали? — показал Кирилл на Плещеева.
— Вместе.
— Ну, он был контужен. А ты?
Голова Натана чуть склонилась, словно отяжелела от возникших в ней страшных воспоминаний. Ему показалось, что и слова не произнесет, и вдруг с удивлением услышал, что говорит. Немцы зашли батарее с тыла. Артиллеристов, верно, не успели вовремя предупредить, чтоб оставили огневую позицию. «На войне, сами знаете, такое бывает…» Немцы ударили прямой наводкой. Весь расчет орудия погиб. Вот только командир батареи, контуженный и раненный в бедро, и он как-то уцелели. «Когда увидел, что немцы окружают нас, снял с орудия замок. Успел бросить в кусты. А тут уже и немцы…»
Видно, не сразу хватились караульного. Выстрелы — они уже по тем, кто выжидал, как обойдется со смельчаками, и позже кинулись на проволоку. Все-таки успели выбраться в лес. Они идут лесом, идут на восток. Четыре пехотинца, два танкиста, связист, два артиллериста — Плещеев и он. Плещееву еще трудно. Натан и один из танкистов — у него почерневшее от ожогов лицо — поддерживают Плещеева. «Ничего, — думает Натан, — день-два, и выправится…» И надо же, натыкаются на заслон. Вечером. Огнем загоняют их в камыши, в болото. Долго слышат они выстрелы и уходят в сторону от них. Всю ночь идут почти наугад. А утром — смотрят — их пятеро. Нет двух пехотинцев, нет связиста, нет танкиста с почерневшим лицом. Впереди мост. Мост через болото. Надо поворачивать, пока на мосту не заметили их. Обратно? Обойти болото и дальше — на восток? Чем ближе к фронту, тем труднее будет. Это же ясно. Решают: на север, в Полесье. Идут, идут. По очереди заходят в деревушки, в маленькие, в самые затерянные — поесть, погреться. И еще болота, и еще леса…
Захарыч, Плещеев и Натан уселись на нижних нарах. Прасковья Сидоровна подбросила дров в печку. Печка накалилась докрасна, и коленчатая ее труба сверкала в землянке, как остановившаяся молния. Лицо Прасковьи Сидоровны, только что такое мертвенное, разрозовелось от тепла.
— Прятались в лесах, и — все? — Кирилл закинул руку на затылок.
Плещеев и Натан переглянулись: кому говорить?
— Нет, не все, — дрогнул в обиде голос Плещеева. — Добрались мы до партизанского отряда…
— Там бы и остались. Или, думаете, наш отряд счастливей?
— Остались бы…
Натан повторил слова Плещеева:
— Непременно остались бы. Как раз отряд брата Захарыча. Хороший был отряд.
— Ну? — задумчиво сказал Кирилл.
— На засаду наскочили, — продолжал Натан. — Дрались мы крепко. Но нас было мало. Почти все погибли. Меня ранило в руку. Те, что уцелели, рассыпались. Отряда уже не было. Нас с Плещеевым раскидало, кого куда. Полтора месяца один прятался я в лесах, жевал листья, иногда попадалась дикая малина. Тут и зима подошла. А на одном хуторе опять с лейтенантом встретились. Случайно.
Натан поднялся с нар.
— А командир отряда? Садись, садись…
— Народ рассказывал, что раненого, полумертвого командира нашего повесили.
В землянку вошел Левенцов. В полушубке, в серой смушковой шапке, которую подарили ему в каком-то селе. Будто мороз посеребрил на шапке волнистые узоры, и от нее исходил холод. Он остановился у дверей, слушал Натана.
— Когда, говорите, разгромили отряд? — сделал он шаг вперед.
Натан ответил. Он с интересом посмотрел на Левенцова.
— Из плена давно бежали? — как бы невзначай спросил Левенцов. Но глаза его внимательно следили за Натаном.
Натан сказал когда.
Левенцов продолжал расспрашивать. Он взглянул на Захарыча:
— Далеко этот хутор, где все вы встретились?
— Километров тридцать, — сказал Захарыч.
— А как тот хутор называется? Я все хутора и вески тут знаю.
Захарыч назвал хутор.
— Есть такой. Если входить в хутор через сад, то там заваленная криница будет. Верно?
Захарыч кивнул.
— Видишь, как у нас? — Глаза Кирилла смеялись. Он заметил, как после первых же вопросов Захарыч нахмурился. — Вроде экзамены…
— А я-то думал, экзамены будут позже… Когда автомат получу… — мрачно сказал Захарыч.
Дверь открылась, в холодном белом дыму появился Ивашкевич. Точно преодолевая препятствие, сделал два шага, отделявшие его от входа, приветливо кивнул всем.
— Новые, — сказал Кирилл, хоть это и так было понятно. — И земляк мой оказался. Вот тот, видишь, с бородой.
— Теперь он всем земляк, — откликнулся Ивашкевич.
— Уж поискали по лесам, — сказал Захарыч, успокоившись. — Пока найдешь вас…
— Если б легко было найти, — ухмыльнулся Ивашкевич, — нас бы давно — того…
— Чужие ноги к вам не доберутся, это уж точно!
— А наши ноги до самой Германии дойдут, — произнес Ивашкевич. — Как думаете?
— Дойдут, — не совсем уверенно согласился Захарыч. — А только что теперь в ней, в Германии, кроме Гитлера и Берлина, осталось?..
— Как — что? Народ.
— Гитлеровцы же…
— Гитлеровцы не весь народ. Вот убедитесь, когда дойдем.
Захарыч промолчал.
— Хватит пока, — сказал Кирилл. — Михась, пусть их покормят. И сведи в баньку. Как заведено у нас.
37
Лампа на железном крюке, подвешенная низко, бросала туманный свет, и фиолетовые полосы теней исчертили землянку.
— Все ли уточнено? — не то спрашивал, не то рассуждал Кирилл. Он стоял у нар и смотрел на Ивашкевича и Левенцова, сидевших за столом. Фигуры их крупно повторялись на стене. Но что было спрашивать, если он дважды встречался с Шаликом в Турчиной балке, тот принес схему расположения складов, дорожек, сторожевых вышек, сообщил порядок охраны. Вместе с Левенцовым и Толей Дуником всю прошлую ночь пробыл он под Тучей, наблюдая за базой, и понял, что дело готово. Спасительным образом уживались в Кирилле горячность и дотошная расчетливость, и это проявлялось каждый раз, когда он принимал боевое решение. — Риск надо свести до минимума.
— Все, пожалуй, уточнено, — задумался Левенцов. Он искал в плане нападения такое, чего не предусмотрели, но не находил. — Пожалуй, все, — повторил он тверже.
Больше нельзя откладывать разгром Тучи. «Время приспело, — размышлял Кирилл. — Ворваться в имение, покончить с охраной, забрать Шалика и его друзей — дело возможное. Хлопцы не раз бывали в переделках, их не испугать какой-то Тучей. Но как захватить столько имущества? Оружие, боеприпасы, снаряжение. И продовольствие… Как вывезти оттуда? Правда, там есть лошади, рассказывал Шалик, есть сани. Но запрягать — время. Грузить — время. Катить до ворот и хоть сколько-нибудь дальше — время. Да тут дважды подоспеет подкрепление, и всех перебьют. Ну, скажем, не подоспеет, не перебьют, все удастся. А тридцать километров обратного пути с грузом? А след? Вот и получится, мы — туда, а немцы по следу — сюда…»
Открылась дверь, вошли Петро, Михась, Тюлькин, Паша и Толя Дуник. Вместе с ними ворвался в землянку ветер, огонь в лампе метнулся и взлетел кверху, тени тоже подскочили и пошли по стене, такие плотные, такие темные, словно по стене двигалась ночь. Опять скрип двери — Кастусь, Захарыч, Плещеев, Натан. Кто примостился на нарах, кто стоя прижался к стене. Сразу стало тесно и душно. В землянке густо запахло потом, как в булочной пахнет хлебом.