Страница 28 из 130
Кирилл не спускал глаз с Лещева. Он заметил, что у того натруженное лицо, как у других бывают натруженные руки.
Потом перевел взгляд на Ивашкевича. Ивашкевич сидел, слегка склонив голову набок, и внимательно слушал.
До этого он не бывал на заседаниях обкома — не приходилось. Был банковским служащим в районе, потом — работник милиции, потом служба в армии и — война.
— Вот, товарищи, как складывается обстановка. — Лещев умолк, будто ждал вопросов. — Все операции наши должны сейчас преследовать одну цель: уничтожать все идущее из Германии и молотить то, что под натиском наших войск будет бежать в Германию. Пусть каждый отряд подумает над этим, пусть прикинет, где и что делать. И свое решение — сюда. Как? — обвел он глазами членов обкома.
— Ну так, — твердый голос. Кажется того, басовитого, снова посмотрел в его сторону Кирилл.
— Следующий вопрос, — не повышая тона, произнес Лещев. — О подготовке взрыва электростанции в городе и водокачки на узловой. Давай.
На середину избы вышагнул немолодой уже, приземистый человек с сухим обветренным лицом, откашлялся, взглянул на Лещева.
— Так дело это готовим. — Еще раз откашлялся. — Правда, возникли непредвиденные обстоятельства. — Опустил глаза.
— Война есть война: непредвиденные обстоятельства вещь обычная, — сказал Лещев. — Но их-то мы и должны предвидеть, готовя операцию. Сам понимаешь. Так вот, эти непредвиденные обстоятельства нам уже известны. И не для того, чтобы ты повторил их, поставлен вопрос. Нам нужно знать — когда?
— Группа просит обком перенести срок.
— Назови этот срок.
— Еще три дня сверх для водокачки и пять — для электростанции, — настойчиво и требовательно выговорил человек с сухим обветренным лицом и поднял голову, как бы в ожидании ответа.
Лещев живо представил себе здание новой электростанции за парком, выстроенное незадолго до войны. Столько потребовалось тогда от него усилий, столько было хлопот, когда начинали строить ее. Вспомнились разговоры и споры в Госплане, и еще вспомнилось, как трудящиеся города устраивали воскресники и готовили площадку для строительства, и как сам он и его жена таскали носилки с мусором, со щебнем. Называлось это несколько громко — «народная стройка». И теперь вот электростанцию надо взрывать, и это, оказывается, еще труднее сделать, чем строить.
— Что ж, товарищи, — раздумчиво развел руками Лещев. — Чем провал, лучше удлинить срок. Согласимся. Но скажу, атакуя, не мешкай. Мы даем врагу возможность нормально работать в городе лишних пять дней. И три лишних дня воинские эшелоны противника будут бесперебойно набирать в паровозы воду. Хорошо. Готовьте дело. Сможете сократиться на день, даже на час — добро. Час действия водокачки — три-четыре лишних воинских состава на восток.
— Понял, — сказал человек с сухим обветренным лицом. Он сел на место, свернул цигарку. Руки его дрожали, будто он только что взорвал электростанцию и водокачку.
— У нас еще, так сказать, медицинский вопрос, — провел Лещев ладонью по лбу. — Наши перехватили колонну грузовиков с медикаментами.
— О! — обрадованно встрепенулся большеглазый молодой человек. В позапрошлом году окончил он медицинский институт и по путевке прибыл на работу в городскую больницу. Он сидел рядом с Кириллом и Ивашкевичем. Все время молчал.
— В том-то и дело, что «о!», — улыбнулся Лещев. — В отрядах медики давно лечат только клизмами — ничего же, кроме кипяченой воды, у них нет. Вот мы им и подкинем медикаменты. В этом, собственно, и вопроса нет. Вопрос вот в чем. — Ладонь его снова легла на лоб. — Почти во всех деревнях медпункты закрыты. Да и какой в них толк, если даже от самых простых болезней лечить нечем. Порошка аспирина, и того не найдешь. Надо через отряды разыскать оставшихся врачей, фельдшеров и предложить им открыть медпункты. Будем снабжать эти пункты медикаментами.
— Правильно.
Еще голоса:
— Правильно. Нельзя же, чтоб люди умирали только потому, что нет никаких лекарств.
— А если правильно, — Лещев повернул голову туда, где сидел большеглазый, — если: правильно, то надо выделить члена обкома, который будет заниматься этим делом. Нашего врача. Освободим его от всего другого. Как?
— С дорогой душой, — встал большеглазый. — С дорогой душой. Но я не представляю себе, чем, собственно, мне придется заниматься. Ну хорошо, есть медикаменты. Ну хорошо, откроем медпункты. А я?
— А ты будешь распределять медикаменты. По мере надобности. Нельзя же сразу отвалить какому-нибудь медпункту много. Немцы пронюхают, тогда беда. Повесят врача. Медикаменты теперь то же, что и боеприпасы. Не часто этаким разживешься. Так вот, грузовики те по моему указанию перегнали под Дубовые Гряды. Как раз середина нашей партизанской республики. Там, в лесу, и будет твоя контора. Начинать надо немедленно.
— Хорошо, — деловито и весело сказал большеглазый и в знак согласия наклонил голову. — Если немедленно, то мне надо кому-то передать Сариновича. Кому?
Большеглазый взял из казана большую картофелину, счистил с нее кожуру и сел на место.
— Я и хотел сказать, что этой операции надо приделать другой конец, — обращался Лещев ко всем. — Сариновича уничтожать нет пока смысла. В Лесное бургомистром назначен немец. Случай довольно редкий. И для нас это серьезный сигнал. Возможно, что-то затевают там немцы. Донесли нам, что соображают насчет концлагеря. Для устрашения, значит. Лесное-то далековато от прежней белопольской границы. Учли немцы, народ там двадцать пять лет жил при Советской власти. И воспитан по-советски. И жить хочет, как жил, по-советски. Вы же знаете, когда Гитлер напал, на старосоветской, так сказать, территории население дало ему чёсу, как надо. Я не хаю людей, вынужденно находившихся под ногой Пилсудского, но закалка все же разная… Вот и поставили бургомистром немца. Саринович же — помощник бургомистра — находка. Находка, если нам удастся заставить его работать на нас. Послушай, — повернулся лицом к Кириллу. — Этот самый Саринович, подлец Саринович, с немцем бургомистром — в твоей зоне. Осмотрись, что к чему, и возьмись за него. Это будет тебе с руки. И не в том даже дело, Саринович и такие, как он, твои возможные помощники. От них ты можешь узнать кое-что важное. А потом мы решим, что делать с ним…
— Сволочь он, — кинул с места большеглазый. — Сволочь! Вопрос ясен: смерть!
Кирилл и Ивашкевич взглянули на большеглазого. Он держал в руке недоеденную картофелину.
— Мы Сариновича не милуем, — тихо произнес Лещев. — Временно приостанавливаем приведение приговора в исполнение. Так, Кирилл, товарищ Ивашкевич, Сариновича поручаем вам.
— Что ж, раз решение обкома, — откликнулся Кирилл, вставая.
— Садись, дружище. Последнее, — Лещев помолчал с минуту. — Вопрос об открытии ресторана в городе обсуждать сейчас не будем. Думаю, мы с Федором сами разберемся. Ресторан надо открыть, и мы его откроем, и разработаем порядок связи с ним. Как?
— Правильно, — ответил кто-то за всех.
— Тогда будем разбредаться.
Лещев вышел из-за стола, остановился посреди избы.
— Третий час, — сказал глухо. — Дальние как раз до света и доберутся к себе. — Прислушался. — Чуете, как льет? Мокрая будет дорога.
— Зато спокойная, — подошел к Лещеву крутолобый, который докладывал о боеприпасах. Он натягивал на себя брезентовый плащ. — Ни одна сволочь на дороге не попадется.
Кирилл проснулся, открыл глаза, и все вмиг улетучилось, словно и не спал. Но не сразу сообразил, где он.
— Э, братцы, да мы на печи!
— И вставать не хочется, — приподнял голову Ивашкевич.
Паша лежал навзничь, с открытым ртом и гулко храпел.
— Не война, а сплошное удобство. Печь, сухие подштанники…
— Может, чуток еще подремлем? — сонно попросил Ивашкевич.
Кирилл посмотрел на часы: шесть пятнадцать. Темно. Из-за полога над окном видно, что темно.
— Идет! Пятнадцать минут. Чтоб кости собрать.
Когда они вошли в комнату, где ночью шло заседание обкома, она показалась им просторней, чем вчера при лампе. За столом, ладонью подперев голову, уже сидел Лещев, побритый, пахнувший земляничным мылом. В углу на гвозде висело домотканое серое полотенце, такое же, каким утирались и они. Они опустились на скамью у самой двери.