Пламя Атлантиды

Хотелось поддаться этому ложному спокойствию и расслабиться — Латима не привыкла действовать сгоряча, а изменить что-либо прямо сейчас она не могла. Да и острия клинков, нацеленные на нее, мало способствовали расслаблению. Сейчас на ее стороне играло время. Время осмыслить произошедшее и понять, как выйти из этого с минимальными потерями.

Она так и не распробовала тот самый изумительный вкус хмельного сока лозы, о котором вещал Аларикс. Ей, как загнанной хищнице, требовалось отключить все чувства и позволить разуму найти решение самостоятельно. Не время сгорать от обиды, возмущаться от предательства, смаковать изысканные яства. Только выжидать. По возможности, убедив противника в том, что он уже победил…

— Что будет с моими Пантерами?

Фланигус закатил глаза, всем своим видом выражая досаду — его пламенную речь прервали бестактным вопросом. Да может ли быть что-то важнее, чем отрасль виноделия в великой Спаркалии?

— Ну не все ли равно тебе, Лучезарная?

Латима отставила кубок, отметив, что один из нацеленных на нее кинжалов дрожит в руке его обладателя. Презрительно улыбнулась. В поединке столь слабому воину против нее не выстоять.

— Твои наемные бойцы устали. Может, заставишь их опустить оружие? Как видишь, мне не все равно. И это касается не только воительниц.

Аларикс ехидно улыбнулся и сделал небрежный жест рукой. Воины опустили клинки, но не расслабились, готовые отреагировать на любое неосторожное движение гостьи их императора.

— Ты потрясающе держишься, Латимея. Я восхищен.

— Великий император ожидал иного поведения?

Как она ни старалась, а скрыть ноты сарказма в голосе не удалось. Но Аларикс выглядел абсолютно неуязвимым.

— Женщины предсказуемы. Им свойственна необдуманная дерзость. У тех, кто не настолько силен, в ход идут слезы. До угроз опускаются особы недалекого ума. Но никто еще не принимал неизбежность подобно тебе. С гордо поднятой головой и таким величественным спокойствием.

— Но ведь мне и не угрожает ничего в покоях великого повелителя гостеприимной Спаркалии, разве нет? Ничего из того, с чем бы я не смогла справиться подобно событиям истекших мер масла. Я права, Аларикс?

Фланигус принял эту игру. А Латима сдавила кулаки, ощутив приближение потери контроля. Как бы она не осторожничала, этот самоуверенный варвар ослепил ей глаза страстью, чтобы взять свое любой ценой.

— Если ты будешь столь же благоразумна оставшееся время, тебе не нужно будет ни о чем переживать.

От его насмешливых интонаций по позвоночнику Латимы пробежались холодные мурашки. То, что мужчина пытался скрыть за своим скучающим спокойствием, было одержимым желанием. Страстью за гранью. Тем, с чем прежде ей сталкиваться не приходилось, и что грозило перерасти в противостояние со смертельным исходом. Ибо такие чувства не признают никаких законов.

Кто опаснее? Одержимый безумец или умудренный жизнью бескомпромиссный стратег? Только сейчас Латима поняла, что не может дать однозначного ответа на этот вопрос. Хитрый разум Аларикса сам по себе был угрозой. А одержимость не лишила его ума, она сделала его способным на все.

— Император, отпусти моих воительниц. Я готова дать тебе клятву, что произошедшее не станет причиной военного конфликта между нашими государствами.

— Латимея, я полагал, ты более высокого мнения о моих умственных способностях.

— Загреби тебя Лакедон, Аларикс. Прерывать мои речи, не выслушав до середины. Лишь та правда достигнет ушей Лаэртии, которую я сама поведаю своим девам. А что касается меня, я буду рада остаться гостьей в твоем дворце еще четверть декады. Таким образом, ни одно из наших торговых соглашений не пострадает, а военная поддержка не будет омрачена конфликтом, который, согласись, не стоит выпускать дальше стен твоих покоев.

Что-то дрогнуло в лице императора. Короткий миг, едва уловимая тень сомнения — но этого оказалось достаточно для того, чтобы Латима ощутила кожей некий переломный момент. Даже пламя свечей колыхалось, а темнота сгустилась, несмотря на приближающуюся за окнами зарю.

Мужчина поднялся с кресла, выпрямившись во весь рост. Советница матриарх сглотнула ком в горле. Он был неимоверно силен и одним своим видом внушал трепет и опасение. Лихорадочный блеск в его глазах наверняка бы напугал Латиму… если бы она умела бояться.

— Твои речи несут оскорбление моим чувствам. Ваш народ прозвал тебя Лучезарной, но никто еще так не обманывался, подобно им. Твое имя должно быть созвучно с царством вечной ночи без звезд и Фебуса, потому как красота равна твоему коварству и злобной насмешке.

Ты, чей разум восхитил меня, потому как подобного мне доселе встречать не приходилось, чьи сладкие речи и безудержная страсть лишили меня покоя, взяла на себя право говорить со мной, подобно матери с глупым чадом? Или ты утратила рассудок после боя, раз полагаешь, что торговые и военные соглашения — весомая причина, чтобы отказаться от высшего дара богов?

Дара обладать опасной красотой и дарить ей взамен счастье? Ты всерьез думаешь, что я способен добровольно отказаться от этого?

Глядя на сжатые в кулаки ладони Аларикса, росу испарины на его загорелой коже, блеск меди в глубине темных глаз, который не смог перекрыть даже отсвет огня, Латима мысленно прокляла себя за неосторожность. Она сама пробудила в этом мужчине безумца. Изначально повела свою игру неправильно, сделав ставку на свой тонкий разум и красоту. Отравила рассудок опасного и горделивого императора сладкими, как мед, речами, и не учла одного: доселе ей не приходилось общаться с подобными ему.

Все мужчины, которым перепала капелька ее внимания, были изначально слабее и не отличались глубоким разумом. Впрочем, редко кто остался жив после ночи с Лучезарной. Была ли ее вина в том, что произошло с Фланигусом?

Конечно. Косвенно. Но гордая амазонка боялась признаваться самой себе, что, не пробуди он в ее сердце такое пламя, ничего бы подобного не случилось. Новые для нее чувства стали смертельной ловушкой. Воспитанная в империи, где издревле господствовала власть женщины, да еще и подле будущей правительницы, Латима свято уверовала в то, что ни один мужчина не может считаться сильным и опасным. Любого достойного воина можно победить на поле боя; можно признать в нем равного — но только по собственному усмотрению и не ценой капитуляции.

Если бы советница матриарх умела смотреть шире, она бы изначально поняла: опасность заключена также в том, что подобные мужчины способны навсегда забрать себе твое сердце. И ты не только не воспротивишься этому. В глубине души ты испытаешь нечто похожее на счастье от того, что подобный мужчина вознамерился заявить на тебя свои права.

Это открытие повергло воительницу в ступор. Чтобы скрыть смятение и нечто, похожее на сладкий испуг, она сделала глоток из кубка. Хвала Анталу, руки при этом не дрожали.

Аларикс прервал свою речь. Его рельефная грудь вздымалась от учащенного дыхания, а огонь в глазах разгорался все ярче, переплетаясь с отражением мерцающих свечей.

Латима наблюдала за ним, словно завороженная. Отчасти это созерцание сейчас спасло ее от принятия необдуманных решений.

— Аларикс, уже заря играет на небосводе, а мы едва сомкнули глаза истекшей ночью. Не проще ли возобновить наш разговор, когда мы снова наберемся сил и будем внимательны к речам друг друга?

Некогда импульсивная и агрессивная, Лучезарная много чему научилась в совете Десяти. Прежде всего, тонкой дипломатии и сдержанности. Это позволяло выиграть куда больше времени. Лаэр бы ею гордилась… Хотя, не исключено, сначала разозлилась бы на недальновидность подруги, поставившей плотские утехи выше миссии империи.

— Увы, мне хватило этих мер сна. И впредь ты тоже привыкнешь не тратить время на сновидения подле меня.

Он не собирался отступать. А Латима с болью в сердце приняла тот факт, что теперь ей придется убить императора Спаркалии. Лишить жизни мужчину, который вознес ее к чертогам Криспиды. Того, кто сам вложил в тонкие персты Богини любви свои острые стрелы, и на немой вопрос лишь кивнул, соглашаясь проткнуть ими также и свое собственное.