Пламя Атлантиды

Руки, язык и губы Аларикса действительно не готовы щадить прекрасную гостью империи, но она и сама этого не желает.

Скользит тонкими перстами по гладкой коже его головы, непроизвольно сжимая ладони, что вызывает в нем подобие внутренней улыбки — рефлекс схватить за волосы и причинить боль прописался в ней едва ли не с рождения. Неистовая страсть дочерей матриархата стала для Аларикса самым ошеломительным и радостным открытием. Латиме пока не остается ничего другого, как вести по его коже росчерком ногтей. Наверняка останутся отметины их страстного первобытного воссоединения, но такая боль не пугает, она даже желанна в некотором смысле.

Сегодня посол высокомерной матриарх податлива и покорна в руках мужчины подобно воску пылающих свечей. Ночь снимает закрепленные маски одним движением темной ладони, открывая истинную сущность каждого. Ночью Лучезарная не боится перевоплощаться в маленькую ранимую девчонку, которая так жаждет прикосновений и обожания в любом его проявлении. В ее огромных кошачьих глазах непримиримость и презрение тает, сминается, растворяется под трогательной ранимостью и восхищением, открытостью всему новому и безграничным доверием, которому никогда не будет места в переговорной зале. Она отдается его неистовым ласкам, запрокидывая голову, провоцируя своей беззащитностью — нет, никогда он не причинит ей излишней боли, как бы ни хотелось впиться в эту доверчиво обнаженную шею, чтобы пить ее кровь вместе с чувством всеобъемлющего обожания.

Его желания схлестнулись в безвыигрышном поединке, он и сам не ведает, какое из них вскоре возьмет верх — звериная страсть с острой необходимостью сжимать до боли, подтверждая свою неоспоримую власть, или же невиданная прежде нежность, в которой хочется утопить эту девчонку, такую сильную и ранимую одновременно.

Для нее тоже не стало тайной перевоплощение могущественного Аларикса Фланигуса, императора патриархальной Спаркалии, перед которым дрожат самые сильные воины не только его родной империи. Нет, его жестокость и непримиримость совсем не маска, но в этом сильном мужчине так органично уживаются две разные ипостаси — бесстрашная воля правителя и воинственного агрессора и жажда нежности вместе с готовностью дарить это ей, всецело и без остатка.

Ночь стирает все допустимые и недопустимые границы.

Губы Аларикса скользят по ее ключице невесомым взмахом, он так похож на поцелуи утреннего морского бриза. Сотни, даже тысячи искр невообразимой неги вливаются в кровь через эти прикосновения, обволакивают готовое выпрыгнуть из груди сердце огненной аурой — низ живота скручивает пружиной невыносимого томления с запредельным желанием ощутить внутри себя восхитительную наполненность, обвить ногами поясницу мужчины, чтобы ощутить кожей его близость и ответную дрожь желания.

Она сама не знает, почему позволяет удерживать собственные руки в стальной хватке его ладони за головой, подобно безропотной рабыне, не испытывая ни малейшего желания вырваться и оставить на спине росчерки своей неконтролируемой страсти. Это выше ее понимания, но от биения сердца, кажется, ломаются стены, а от извержений тысячи вулканов на месте прикосновения его губ реальность теряет свою власть над ней и ее сознанием.

Губы, исследовав линию ее ключиц, плавно перемещаются вниз, оставляя пылающий след поверх полушарий высокой груди перед тем, как сомкнуться вокруг вершины твердого соска, втянув его в рот пока еще осторожным движением; оставалось только догадываться, что ему стоило сейчас обуздать собственное вожделение и остаться нежным и чутким со своей податливой невольницей. Спирали чистейшего безумия потекли по венам, казалось, кровь закипает под этой умопомрачительной лаской, горло сжимает сладким спазмом, и тяжелое дыхание теперь прорывается вместе со стонами, сдерживать которые больше невозможно. Воинственная часть потомственной амазонки пытается порвать золоченые сети сумасшедшего эротизма, по привычке взять верх, презрев слабость, но истинная сущность жаждущей любви женщины одержала безоговорочную победу.

…Аларикс оторвался от неистового поцелуя второго полушария женской груди, и, отпустив кисти Латимы, приподнялся на локтях, вглядываясь в ее лицо. Грудь девушки вздымалась от учащенного дыхания, на высоких скулах играл лихорадочный румянец, а огромные глаза стали черными от запредельного желания. В них плясали отблески света, такие яркие и манящие на фоне тьмы расширившихся зрачков, язычок скользил по пересохшим и припухшим от долгих поцелуев губам в бессознательном порыве не терять сладкий вкус.

Долгую минуту он любовался ликом своей прекрасной любовницы, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, скользил жадным взглядом по его утонченным расслабленным чертам, словно пытаясь навсегда сохранить в своей памяти. Что-то дрогнуло в его светлых омутах холодных глаз в этот момент, но Латима не могла этого увидеть — как раз в этот момент ее длинные ресницы дрогнули вместе с бедрами, которые толкнулись навстречу чреслам Аларикса, вымаливая, требуя дать гораздо больше. Этот безмолвный крик тела остался незамеченным императором. Его пальцы оплели подбородок Латимы, фиксируя ее голову в одном положении.

— Подчинись мне!

Тело девушки сотрясла неподконтрольная разуму дрожь, а из горла вырвался сладкий стон. Она перекинула ногу на его поясницу, подтянув выше скользящим движением. Хриплый шепот вызвал такое же содрогание в теле мужчины, когда она, продолжая прижиматься к его телу в бесконтрольной жажде большего, все же решительно проговорила:

— Ни за что!

— Я все равно возьму свое. Неужели ты до сих пор этого не осознала?

Запястья воительницы напряглись в оковах его ладони. Противостояние даже на ложе любви восхитило ее, трудно было не заметить, как учащенно застучал пульс под его пальцами, как замерло дыхание девушки от этих слов, но на губах расцвела коварная, дразнящая улыбка.

— Этого никогда не будет, Аларикс!

Губы воина сжались в плотную линию, пальцы еще сильнее сомкнулись на ее личике, слегка скользнув по коже и продавливая высокие скулы. Дрожь вожделения сменилась пульсацией ярости, когда он приблизил свое лицо, захватывая взгляд Лучезарной в клетку своего взгляда:

— Ты на моей территории, Латимея. Здесь царят иные законы!

— Твоя кровь пульсирует сильнее, император, когда ты зовешь меня чужим именем?

Мужчина зарычал, подобно взбешенному хищнику перед прыжком. Хватка ладони на запястьях девушки разжалась. Не отпуская ее лица и заставляя смотреть себе в глаза, он скользнул рукой вниз, задержавшись на животе, перед тем как коленом раздвинуть ее сомкнутые ноги. Глаза Латимы затянуло поволокой усилившегося желания, и она послушно толкнула бедра навстречу его пальцам. Длинные ресницы дрожали, воительница делала над собой горячие усилия, чтобы не закрыть глаза и не позволить любовнику решить, что ее сущность готова капитулировать. Она лишь сдавленно застонала, когда пальцы Аларикса дразнящим движением огладили набухшие лепестки половых губок, а подушечка указательного накрыла жемчужину наслаждения, поглаживая круговыми движениями. Ей до безумия хотелось отпустить себя в этот свободный полет, не оглядываясь назад, утонуть в пучине самого острого наслаждения из всех, что ей приходилось испытывать ранее. Даже слова, которые Фланигус не сказал, а буквально прорычал в ее губы, сейчас вызвали новый прилив греховного нектара в глубине врат Криспиды — девушка ощутила, как эти соки буквально брызнули на ласкающие ее пальцы.

— Когда я сделаю тебя своей, ты будешь отзываться только на то имя, которое я соблаговолю тебе дать! — ее тело выгнулось дугой, когда пальцы мужчины беспрепятственно скользнули во влажные глубины, так жаждущие властного вторжения. Пульсирующие стеночки сжались, принимая их в себя на полную глубину, острая судорога удовольствия прокатилась по позвоночнику, ударила в виски сладким набатом. Стон замер на выдохе, поглощенный жаждущими устами мужчины, разрезанный на лоскуты двумя скрещенными мечами его затуманенного страстью и яростью взгляда, тогда как пальцы внутри нее начали круговые движения, возбуждая, заставляя потерять контроль, забыть напрочь прозвучавшие слова.