Пламя Атлантиды

— Долгих нам зим процветания в мире и радости, — у нее кружилась голова, когда она сделала несколько глубоких глотков, осушив чашу до дна согласно традиции взаимопонимания.

Фланигус отбросил чашу в сторону. Казалось, замерли даже капли масла в высокой клепсидре в этот момент застывшего времени. Самоконтроль сорвался в пропасть, лишая самообладания, и Лучезарная испустила стон, похожая на рык возбужденной тигрицы, когда сильные руки императора Спаркалии сжали ее плечи, резко разворачивая к себе. Возмущение тут же выбила, выплеснула, растворила волна жаркого желания, сметающая все на своем пути. Когда его губы накрыли ее, воруя, заглушая стон сладострастия, мир вокруг взорвался яркими красками, ощущение необъяснимой невесомости подхватило ее ослабевшее тело, заставив напрочь вычеркнуть из памяти недавние события. Язык мужчины настойчиво разомкнул створки ее губ, проникая глубже, словно исследуя приговоренную к порабощению территорию, и Латима сама не поняла, как вернула ему поцелуй в понятной обоим агрессивной манере. Низ живота сладко заныл, насыщая кровь жаром священного пламени, бедра непроизвольно толкнулись навстречу, когда правая ладонь императора переместилась на ее скулу, огладив жестким подобием ласки. Призвав на помощь все свое самообладание — в ее планы не входило быть распятой телом императора поверх стола переговоров, подобно горожанке низшего сословия — Латима сомкнула зубки на податливой мякоти губ Аларикса и уперлась ладонями в его мускулистую грудь, мысленно приказав отпустить. Жалящая, но приятная вибрация от прикосновения к великолепному телу воина побежала сладкими змейками по коже, заставляя кровь кипеть, но девушка сделала несколько глубоких вздохов, чтобы вернуть самообладание.

Аларикс провел пальцами по губам и с усмешкой посмотрел на едва заметный кровавый след.

— Кровь пантеры течет в твоих венах, возлюбленная Бога страсти, — его голос дрожал от возбуждения. — Нам ли бежать от его искушений подобно трусливым животным?

Латима перевела взгляд на чресла императора. Загреби тебя Лакедон! Нет, не то чтобы она сомневалась в подлинности его желания — скорее, была потрясена размером того, что скрывала кожа облегающих брюк мужчины. Если она решится подарить ему ласку рабов, его жезл едва поместится в ее ротике! От этой мысли ее щеки вспыхнули алым, оставалось лишь возрадоваться тому, что глубокая бронза оттенка кожи позволяла скрыть румянец смущения от таких сладких и развратных мыслей.

— Путь мой не близок был и утомителен, смею признаться; ложе зовет меня ко сну, не к преданиям страсти под шлейфом лазурного шелка. Наш разговор не окончен, вернемся к нему непременно, но лишь с рассветом зари над прибрежными тихими водами.

Подарив на прощание ласковую улыбку, Лучезарная развернулась к двери и покинула зал переговоров, сохранив гордую осанку. Никогда императору не узнать, какой пожар бушевал в ее груди, как подгибались колени и заливались более глубоким, насыщенным румянцем щеки, как трепыхалось сердце в сетях Криспиды, которая уже натягивала тетиву своего золоченого арбалета, намереваясь пронзить ее сердце дополнительной стрелой. От этих стрел оно не истекало кровью, нет, оно лишь билось сильнее, сметая на своем пути любые преграды и сомнения. И она чувствовала кожей, как бьется сердце мужчины, оставшегося в одиночестве в зале переговоров, не осознавая, что меткой своих зубов открыла его сердце для новых стрел богини любви и сладострастия.

Едва она переступила пороги своих покоев, как Пантеры обступили ее, все еще не решаясь задавать вопросы, но сгорая от любопытства. Говорить с ними у нее не было ни малейшего желания. Приняв ванную и устроившись на шелковых отрезах ложа, Латима уже вскоре погрузилась в глубокий сон, вызванный таким спектром радужных переживаний. Она знала, что проснется с заходом солнца, как и знала другое: ей нужна ясность мысли и максимум сил. Именно поэтому стоит отдохнуть с дороги и не пренебрегать спасительным сном.

И вот сейчас она взирала на свое отражение в большом зеркале. Пламя факелов и свечей, казалось, подсвечивали изнутри ее изумительную кожу, скользили по ней бликами пляшущего огня, мерцая серебристым отблеском в густых волосах. Девушка распахнула плащ и оглядела свое обнаженное тело долгим взглядом. Плоская линия живота с рельефом нежных мышц, соблазнительный изгиб бедер, абрис тонкой талии, длинные стройные ноги. Это тело жаждало прикосновений даже во сне, который, хоть и предал сил, был чутким и прерывистым. Она не могла вспомнить образы сновидений, но низ живота пылал, стоило пробудиться, а соски не утратили своей твердости. Нанеся на пульсирующую жилку каплю эфирного масла астропеуса, Латима стянула ленты плаща и прищурилась, уставившись на кованую дверь покоев.

Планировка дворца была типичной, можно было не опасаться того, что заблудится в его лабиринтах. Ее мать всегда твердила: когда тебя пронзит стрела Криспиды, бери удачу в свои руки и не беги от ее благодати. Грани между «правильно» и «неправильно» в ее родной империи были размыты, можно было даже сказать, что в отношении мужчин их не существовало вовсе. После заключения соглашений Аларикс перестал быть врагом Атланты, впрочем, не так уж долго он им и пробыл. Латима сделала шаг к двери и вздрогнула от неожиданности, когда ее створки медленно распахнулись. Пламя факелов заметалось от ветра, по стенам пробежали причудливые тени, а сердце девушки замерло, перед тем как рухнуть к ногам от очередной беспощадной стрелы Криспиды.

В полумраке высокая фигура Аларикса казалась еще более внушительной и рельефной в отсветах ласкового огня. На нем не было золоченых лат, и впервые Латима видела его обнаженным по пояс. Это было настолько завораживающе, что она не могла и слова молвить, наблюдая за его грациозным приближением. Он был похож на готовящегося к прыжку хищника, который загнал свою жертву в угол и теперь никуда не торопился. Лучезарная понимала, что должна сыграть на опережение, не позволив мужскому диктату начать игру первым, но не сдвинулась с места. Она молчала даже тогда, когда сильные пальцы воина-императора сжали ее подбородок, вынуждая посмотреть в глаза. Она не отвела взгляд — впервые смотрела в глаза мужчине не как перед кровавым поединком не на жизнь, а на смерть. Никто ранее не удостаивался подобного — она никогда не горела желанием смотреть в глаза своим любовникам, но сейчас тонула в этих айсбергах, подсвеченных огнем, ощущая, как горячая лава ненасытного желания вытесняет кровь, овладевая ее телом. Рука Аларикса дернула завязки темного плаща, и черный шелк скользнул к ногам девушки невесомым облаком.

Глаза мужчины потемнели, когда он увидел ее обнаженное тело, лишая контроля, возрождая в глубине сердца пожар страстного безумия. Губы накрыли ее рот, ладони сжали тонкую талию до приятной боли, когда он без малейшего усилия со своей стороны поднял девушку в воздух, словно невесомую пушинку. Он оторвался от ее губ и склонился к высоким холмикам груди — Латима зарычала от боли, смешанной с разрядами острого удовольствия, когда зубы мужчины вонзились в податливую плоть. Злорадная улыбка исказила губы девушки, и она подняла колено, впечатав его между ног желанного захватчика.

— Сука! — прохрипел Аларикс, и его руки на ее талии разжались. С гортанным смехом Латима отпрыгнула в сторону, приземлившись на вытянутые руки, и насмешливо подняла брови вверх. В мужчину вселился зверь, она видела это в его почерневших глазах даже в полумраке. Неистовый, опасный, возбужденный и такой желанный зверь. В два шага воин преодолел разделяющее их расстояние, но Латима выпрямилась во весь рост и, обхватив руками его плечи, подпрыгнула, обвивая ногами торс Фланигуса. Язычок пробежался по губам мужчины перед тем, как проникнуть внутрь и загасить агрессию жарким поцелуем. Он подчинился нажиму ее языка в глубине своего рта, и Лучезарная безошибочно считала запредельную мощь его желания. Жесткие губы терзали ее, растирая в кровь, но страсть бурлила, унося в запредельные дали, прогоняя прочь все мысли. Ладонь Аларикса вцепилась в ее волосы, натянув до боли.