Страница 5 из 37
Хотелось забраться под теплое одеяло и не вылезать из кровати. Спрятаться от всех бед и неприятностей. Но чтоб это сделать для начала нужно найти эту самую кровать и одеяло.
У человека должен быть дом. Будет он и у меня. Леснов? Пусть будет Леснов. Меня в Москве ничего не держит. Мама видеть меня не хочет. Ната? С ней не было никогда доверительных отношений. Да и вряд ли она поддержит мое решение. Ей нужны были деньги Алексея. Одно не могу понять: деньги нужны им, а почему расплачиваться должна я? Какая мне от этого выгода. Обидно. За себя, за Егора. Что жизнь у нас такая дурацкая. Только слезы лить не время. Действовать надо.
Душ. Девять утра. Пора заниматься делами.
А город уже жил своей жизнью. Люди продолжали торопиться. Утром на работу, вечером с работы. Какой-то постоянный круговорот, которому нет конца и края. Поток машин напоминал бурлящие воды экзотической реки, которая переливалась красно-желтыми огнями и сияла хромированными деталями. Выглянуло солнце. Оно ласково погладило меня теплым лучом по щеке и побежало дальше. Все получится. Должно получится. Разве может быть иначе?
Рабочие моют витрину магазина. Известная сеть. И цены в ней кусаются, а вещи мне казались в ней обычные. Только бирку повесят, что фирма. Может я просто не понимала ничего в отличие от Наты? Это она могла восхищаться вещью из дорогого магазина. По мне все едино. Чем отличались джинсы за пять тысяч и за семьсот рублей? Пошиты в Китае. Темные. Подошли по фигуре одинаково. Качество? Не думаю. Все подделка. Иллюзия. Может вся наша жизнь — это иллюзия? С перепоя какие только мысли не придут. Вон, уже на философию потянуло.
Я усмехнулась. В кроссовках, джинсах, черной толстовке и тонком бежевом пальтишке уже погода не казалась такой противной и холодной. К тому же периодически выглядывало солнышко.
Ломбард. Пятьдесят пять тысяч. Неплохо. Мало, но неплохо. Вот он и старт. Осталось лишь смелости набраться.
Я поехала забрала Егора. Хорошо, что его вещи остались в больнице, когда мы его туда привезли. Лечащий врач был против, чтоб я прерывала лечение. Но я его не стала слушать. Еще два дня назад он уверял меня, что сделано все возможное в их силах. А сейчас начал говорить о каких-то дорогих европейских препаратах. Я его слушала и не верила ему. Написала, что забираю под свою ответственность и уехала с Егором.
Увидев сына, я еле сдержала слезы. Он больше не напоминал того жизнерадостного любопытного ребенка, которому на все нужны были ответы. Раньше у него был характер. Он не боялся Алексея, в отличие от меня. Сейчас же Егор напоминал стойкого оловянного солдатика. Полная апатия. Его словно перестала интересовать жизнь. Если его поставить, он будет стоять. Посадить — будет сидеть и смотреть перед собой.
Поднесешь кружку к губам будет пить, не поднесешь — просить не станет. Больше всего поражали стеклянные глаза, в которых не было и проблеска жизни.
— Ничего, Егор. У нас все с тобой получится. Начнем жить сначала. Ты оттаешь. Все будет хорошо. — Веду его за руку, а слезы так и наворачиваются на глаза. Но плакать нельзя. Нужно держаться. — Мы с тобой уедем туда, где нас больше никто не будет обижать. Станем с тобой сильными-сильными. И никто нам не будет страшен.
Метро переполнено людьми. Их столько, что на платформе образуется очередь из желающих попасть в вагон. Душно. Говорят, в метро нет отопления. Мол, здесь тепло от людей, которые ежедневно пользуются транспортом. В это можно поверить. Людей очень много. В вагоне стоим тесно прижавшись друг к другу. В нос ударяет запах парфюма. Слишком ядовитый для аромата. Хочется зажать нос. Отворачиваюсь. Сразу утыкаюсь носом в меховой воротник чужой куртки. Какие меховые воротники? Месяц март. Снег сошел с улиц. Забыла, что это в Москве нет снега. Его очищают с улиц старательные дворники, которые мешают спать гражданам тем, что начинают скрести снег в пять утра. А в Подмосковье еще снег стоит. Об этом я узнаю из разговора двух женщин, которые делились этой новостью на половину вагона. Они говорили громко, чтоб перекричать шум, что возникал во время движения поезда. Почему нужно было говорить при звуке похожем на рев реактивного двигателя для меня осталось загадкой.
Я отвыкла ездить в метро. В последний раз это было в школьные годы. Теперь же такое скопление людей пугало. Поезд остановился в туннеле. Резко. Мы валимся вперед, но упасть не получается. Слишком плотно стоим друг к другу. Страшно. Невольно начинаешь нервничать. В голову лезут неприятные мысли. Теракт? Авария? Ты находишь под землей откуда трудно выбраться. Когда едешь в машине такого страха нет, если не заезжать в Лефортоыский туннель. Он длинный и напоминает путь в метро. А так, ты всегда знаешь, что в случае аварии сможешь выбраться. В метро этого нет. Тут сплошные туннели. Темные. С рельсами, которые под напряжением. Страшно. До выхода на поверхность далеко. А есть платформы с глубоким залеганием. Там на эскалаторе подниматься минут пятнадцать. Едешь, едешь, а поверхности все не видно. Только лесенка, поднимающаяся вверх. Я говорю: муравьи. Город муравьев.
Поезд двигается. Дергается. Теперь мы валимся в другую сторону. Набирает ход. И вот, уши вновь закладывает от шума. Кольцевая. Переходы, переходы. Вокзал. До него я добралась с дрожью в ногах. Усталость, стресс, страх — все навалилось. Очередь в кассу. Город большой. Много жителей, много приезжих и проезжающих транзитом. Теперь билет на любое направление можно купить в любой кассе любого вокзала. Не как раньше, когда, чтоб уехать в Санкт — Петербург на соревнования, нам пришлось ехать на Ленинградский вокзал и покупать билеты в кассе именно того вокзала. Сейчас билеты и по интернету заказать можно. Их спокойно привезет курьер. Есть электронные билеты. Остается лишь распечатать. Сколько раз я так заказывала нам с Алексеем билеты. Правда, он не любил поезда, а предпочитал самолеты. Все как будто было не вчера, а в другой жизни. Сейчас же почему-то приходится отстоять очередь в пятнадцать человек, чтоб купить билет на поезд. Рядом терминалы. Можно купить и через них, но я не знаю как, а разбираться не хочу. И так голова от всего кругом.
Три часа дня. А поезд будет в одиннадцать ночи. Прибытие в десять утра. Страшно? Да. Делать что-то новое всегда страшно. Желудок предательски скрутило. Как перед первым боем на соревнованиях. Я тогда знала, что могу победить. А все равно было страшно. Я боялась проиграть. Упасть в глазах мамы, тренера. Они были тогда для меня авторитетами. А если я выиграю, то они меня похвалят. Я заслужу одобрение. Если проиграю, то получу осуждение, а хуже всего равнодушие. Как это было с Натой. Она ходила на гимнастику. Несколько лет тренировок и все без толку. В итоге она не вошла даже в первую десятку. Ее тренер сказал маме, что спортсменкой Ната не будет. Тогда мама не расстроилась. Только этот равнодушный взгляд, словно Ната перестала для нее существовать. Маме почему-то хотелось, чтоб ее дочери были не последними в спорте. Я старалась. Мне нравилось, как она хвасталась моими достижениями перед подругами. С какой гордостью говорила про мои призовые места, про хорошие отметки. В отличие от Наты я училась хорошо. Наверное тогда между нами с сестрой и появилась пропасть. После знакомства с Алексеем эта пропасть только выросла.
Я купила два пирожка и чай, а Егору картофельное пюре. Пришлось кормить его с ложечки. Он послушно открывал рот. Цены на вокзале кусаются. Все дорого. Наш скромный обед обошелся мне в двести рублей. Хорошо что билет вышел около двух тысяч в плацкарте. Ничего, нам всего одну ночь переночевать.
На вокзале шумно. Что-то невразумительное объявляют по громкой связи. Из ларька с дисками и наушниками доносится музыка. Она теряется в шуме вокзала, тонет в разговорах людей. Рядом со мной молодой человек кладет карманную иконку с запиской. "Я глухонемой. Икона 100 рублей." Он проходит по рядам. Кто-то покупает эти иконки, но в основном люди отворачиваются. Делают вид, что его не видят. Иконы созданы, чтоб молится. Просить помощи у Бога, когда не хватает своих сил. Не знаю. Не задумывалась над этим вопросом.