Котенок и незнакомец

— Не надо.

— Помнишь наши с тобой игры. Такое не забывается. Это всегда будет с тобой. Так же как и я. Никуда тебе от меня не деться. Я тебя не оставлю. Ты моя самая любимая игрушка. Тебе сложно найти замену. Тебя легко напугать. И сейчас ты продолжаешь бояться. Ничего. Скоро я приеду и мы поиграем, как прежде. Ты ведь тоже этого хочешь. Тебе тоже нравиться играть, только ты боишься в этом признаться. Ведь поэтому ты не повесила трубку.

Гудки. Ничего не слышу и не вижу. Дышать. Нужно выровнять дыхание. Как это тяжело. Страх сковывает невидимыми цепями. А память, как будто издеваясь, подкидывает картинки, которые хочется забыть.

Это был домик в горах. Такой милый домик, которые любят рисовать на рождественских открытках. Снег, горы, ели и домик украшенный гирляндами. Они красиво смотрятся ночью среди снежных просторов.

Это только наши праздники. Пять дней вдали от цивилизации. Егор остался с няней. Я только недавно восстановилась после родов. Прошло всего два месяца. Алексей все это время держался, но был на грани срыва. Я все время чувствовала его голодный взгляд. Ему было мало того, что он меня за эти два месяца несколько раз избил. Этому чудовищу нужна была кровь.

Когда мы приехали, он сразу стал пить. Алкоголь смешанный с дурью довел его до невменяемого состояния. Я боялась, что он меня убьет. Или искалечит до инвалидности. Он вырубил генератор и стал играть со мною в прятки. Фильм ужасов в реальности, а мне досталась главная роль. Когда он находил меня то, резал. И так вновь и вновь. Мы не спали двое суток. Он был сильно перевозбужден. Потом его включило на час. Я думала, что умру. Сильно ослабла от кровопотери. Даже раны перевязать не смогла. Потеряла сознание. Очнулась уже, когда он зашивал последнюю рану. Самую глубокую.

Иногда мне снились кошмары, в которых я возвращалась в тот дом. И звук его шагов, что раздавались эхом и скрип половиц — все слишком ярко впечаталось в моем сознании, чтоб это было так легко забыть. До сих пор не люблю картинки с такими домиками. Любая сказка может стать кошмаром. В тот раз я в этом убедилась лично.

Я сидела на полу, забившись в угол. Опять плачу. И сама не поняла, как забилась в этот угол. А ведь из угла нет выхода. Можно лишь броситься на врага. А я не могу. Боюсь. Каждого его слова боюсь. Боюсь, что придется вернуться. Боюсь вновь стать игрушкой. Тогда я умру. После глотка свободы в темницу возвращаться не хочу. Я просто не смогу.

На следующий день солнце светило особенно ярко. Дети смеялись. Девчонки вытащили старое одеяло и постелили его во дворе среди одуванчиков, которые цветочным ковром росли во дворе. Для меня это было необычно. Здесь в порядке вещей. Леснов не напоминал город. Слишком много травы, слишком много зелени. На деревьях появились листья. Цвели яблони. Кто-то праздновал свадьбу. Жених в классическом костюме, невеста в белом платье с венком из цветов в волосах. Машины с ленточками. Солнечные лучи брызгами разлетаются от поверхности луж. Какая-то дворняга лежит на дороге с довольной мордой, словно тоже радуется этому дню. Птицы щебечут так, что начинает болеть голова от такого шума. Всё радуется весне, началу новой жизни. А я иду эту жизнь убивать. Кто бы что не говорил, что до двенадцатой недели ребенка как такового нет. Что это всего лишь набор клеток. Но из этих клеток и появляется человек. Разве не так?

Женская консультация. Старое одноэтажное деревянное здание. Давно требует ремонта. В дырах старого линолеума видны доски. Жесткие скамейки, на которых мы молча сидим и ждем своей очереди. По виду на этих скамейках сидели еще наши бабушки. Штукатурка облупилась. В углу стоит дерево в кадке, поставленное сюда, чтоб освежить интерьер. Под лампами летают мухи. Пахнет дезинфицирующим средством. Этот запах не выветривается даже сквозь открытое окно. От этого мутит. Может от страха.

Когда я жила с Алексеем, то наблюдалась в частной клинике. Врач за хорошие деньги закрывал глаза и не задавал вопросов. В таких же местах, как эта консультация, я была впервые.

В очереди сидят все с каменными выражениями на лицах и поджатыми губами. Интересно, я так же выгляжу?

Попросила сидящую рядом женщину приглядеть за Егором, пока я буду на приеме. В кабинете две женщины что-то быстро записывают в карточке и журнале.

— Чего стоим? Ждем особого приглашения? — Рявкнула врач.

— Я на аборт. — Вот и страшные слова произнесены. И гром не ударил и молния не прошлась по потолку. Все как обычно. Почему же так плохо?

— На кресло давай. Посмотрю тебя. Чего вся сжалась? Как мужикам давать, так небось и пошире раскрываешь. Ты бы еще перед родами на аборт пришла. Чего так долго тянула? Одевайся.

Стыдно. Поспешно одеваюсь за ширмой. Слышу голос медсестры.

— Чего там?

— Десять недель. Проститутка какая-то. — Пренебрежительно ответила врач. Ее слова бьют похлеще пощечины. Когда выхожу, медсестра пихает мне стопку бумажек.

— Слушай сюда. В понедельник сдаешь анализы. Через семь дней приходишь за ответом. Тогда и направление в гинекологию напишем. Выскабливание будет. Так как это твое желание, а не по медицинским показаниям, то анестезия платная. Или на живую скоблить будут. Готовь три тысячи. Поняла?

— Иль не привыкать? — Усмехается врач.

— Не привыкать. — Отвечаю на автомате.

— Оно и видно. Вот что за несправедливость? Те кто мечтает о ребенке — забеременеть не могут. А шваль подзаборная как кошки плодятся. — Эти слова летят мне в спину. Как же все это тяжело, противно.

На улице слезы застилают глаза. А жизнь кипит. Ветер щекочет шею волосами. Едут машины. Переговариваются люди. Дети что-то рассказывают друг другу, идя домой после школы. Весна. Жизнь. Почему мне так плохо?

Глава 5

Девятое мая. Очередной майский выходной. Погода продолжала радовать. Тяжелые мысли почти не оставляли меня ни на минуту, поэтому я согласилась пойти с Катей и ее компанией на шашлыки. Так как места в машине не хватило, мы с ней и Егором пошли пешком до речки. Идти было около километра вдоль поля по грунтовой дороги. Зеленая трава пробивалась сквозь прошлогодние сухие стебли, что лежали циновкой. Одуванчики желтели вдоль дороги. Жарко. Теплый ветер приносит запахи лета. По небу плывут облака. Тень от них то и дело пробегает по полю. Вдалеке виднеется лес. Темные ели выделяются на фоне березок, что только начали обзаводиться новой листвой. Вдоль дороги тянется река. Крутые берега то и дело закрывают ее от взора, но она делает поворот и выныривает, показывая свои воды. Искры солнца так и отлетают от ее поверхности. Становится легко и свободно.

— Красиво здесь.

— Уныло. — Катя пожала плечами, словно не могла понять, что мне здесь могло понравиться.

— Егор, смотри, стрекоза! Они обитают около водоемов.

Егор даже не посмотрел на красавицу, которая пролетела прямо перед его носом. Ее длинные крылья так и сверкали на солнце радужными переливами. А Егор шел как робот, которому задали программу идти по дороге. Вот он и идет. Кроме этой программы его ничего больше не интересует. Он не видит бабочек, которые сидят на сырой земле, после высохшей лужи. Когда мы подходим, они взлетают и кружатся вокруг. Желтые, белые, оранжевые и даже фиолетовые крылья мелькают вокруг нас. Кажется, что на миг попадаешь в волшебную сказку. Мы отходим, а бабочки вновь садятся на влажную землю. Егор на это не обращает внимания. Катя тоже. А я не понимаю, как можно не видеть этой красоты. Не чувствовать этого вкуса. Вкуса жизни. Где тут может быть уныние?

Разговор не клеился. Молчание напрягало. Я обрадовалась, когда мы подошли к песчаной отмели. Песок образовывал пляж. Здесь уже расположились компании, желающих провести этот день на свежем воздухе, и люди, у кого не было дачи. Кто-то ловил рыбу, другие жарили шашлыки. По песку бегали дети. Они с визгом пробовали заходить в холодную воду, но тут же выбирались на берег.