Тревоги пути

— Это Лина пробудила тебя? – догадался Мэйтон, — Но когда?

— Пока ее тело менялось, там в долине. Она пришла ко мне, чтобы победить боль, ибо не каждый неподготовленный, (а ее тело было не готово), мог выжить после неё и не сойти с ума. То, что дала ей выпить Эитна лишь проявила ее основу, сущность.

Мэйтон кивнул, вспоминая месяцы страшного забытья, когда она кричала во сне.

— Расскажи! – жадно потребовал Мэйтон, усаживаясь удобней — Что стало с Белыми в том мире?

— Я видел многое, но к сожалению, понял не все, особенно последние времена — когда цепь жизней души Аэлинн непрерывно росла, теряясь во времени. – дракон горько качнул поникшей головой, — Они абсолютно утратили магию, даже ту, что удалось возродить после катастрофы.

Мэйтон с пониманием кивнул.

— Они поселились на большом континенте, где не было ночи, и всегда был день. Там всегда было лето, а на деревьях плоды соседствовали с цветами. Малочисленные племена, населявшие те земли, приняли их, и вскоре начали почитать как богов. Белые несли свет знаний тем, кто населял тот мир. Развивали местные науки, искусство, переделывая свою магию под физические законы их мира. Росли их города, становясь политическими и культурными центрами. Это было время благоденствия без войн и ненависти. Но спустя несколько тысячелетий случилась катастрофа. Из безбрежного океана миров прилетел огромный камень, он сдвинул земную твердыню, породив огромные волны, смывающие все на своем пути. Их материк ушел под воду, а те, кому удалось спастись, расселились по разным землям. Но даже будучи разлученные друг с другом, они не утратили жажды познания и как могли, восстанавливали тот мир, собирая по крупицам свои знания вновь. Со временем, они смешались с местными племенами и стали внешне почти неотличимы от них. Сократился и срок их жизни. Так как климат непоправимо изменился. Всей их оставшейся магии только и хватило, чтобы унять разбушевавшиеся волны и проснувшиеся вулканы.

Но души у них остались прежние. Они те, что рождены здесь — дети нашего мира. Иногда они возвращаются.

— Почему Белые ушли? – недоумевал Мэйтон, — Не проще было оставить их тут, как стражей?

— Ты слышал о таком слове как «баланс»? – ухмыльнулся дракон, свернув глазами.

Мэйтон хмуро кивнул. «Да за кого он его принимает? Пусть он пока молод, но о таких вещах имеет понятие!»

— Не хмурься, — примирительно хмыкнул Ингвариоэнн., — Если бы они не ушли, баланс сил нарушился бы. Тогда, враг был побежден, и нужда в Белых отпала. Но сейчас вновь все изменилось. Лина нужна нам, нужна этому миру, именно поэтому она здесь.

Отвар в чашке давно остыл, а Мэйтон все сидел и пытался переварить услышанное.

— И что вы будете теперь делать?

— Кого ты имеешь в виду? – спокойно уточнил Ингвариоэнн.

— Тебя и ее, — буркнул Мэйтон.

— Что я должен делать? – грустно усмехнулся дракон, — Это уже не та Аэлинн, что я знал, и даже если она всё вспомнит, то прошло слишком много времени. Всё изменилось. Мы сами изменились.

Ингвариоэнн пристально посмотрел в глаза Мэйтону. Тот не стал противиться его всепроникающего взгляда.

— Да, — задумчиво сказал он, — Мы все заложники своей памяти. Кто-то скрывает свое имя, думая, что не достоин его, а кто-то считает, что не достоин той, которую до сих пор любит.

Он многозначительно посмотрел на эльфа, встал, и молча вышел из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями, тазиком остывшей воды, и холодными ногами.

************

Лине не спалось.

Ее охватила какая-то смутная тревога, погрузив в состояние беспричинного беспокойства и смятения до такой степени, что перехватывало дыхание. Что-то трепетало сжимаясь внутри и обрываясь, летело вниз, не находя дна, в пустоту. Хотелось встать и побежать куда-нибудь без оглядки, например, в поле, а там, набрать побольше воздуха в легкие и закричать. Выплеснуть, освободиться, успокоиться, а потом, жить себе, как ни в чем не бывало, спокойно считая дни, радуясь жизни.

«Странно», подумала она, садясь на кровати, «Уж не сумасшедшая ли я?»

Свесив ноги с лежанки она завернулась в одеяло, и, прошлепав босыми ногами сначала по мягкому ковру, а потом по ледяному полу до очага, подкинула пару поленьев в прогоревшие угли. Подула. Зола горьким облачком окутала лицо, языки пламени, вспыхнув в глубине головней, лениво начали лизать несвежую пищу. Лина чихнула, закрывая рукавом лицо, и пошерудив кочергой в огне вернулась на место.

Сна как не бывало.

Она задумчиво смотрела на разгорающееся пламя, а перед глазами вновь и вновь всплывала картина с замерзшим Мэйтоном. Она вспомнила свой страх за него, и ощущение страшной потери, когда они не могли его найти. Потом разговор с Ингвариоэнном, и свои противоречивые чувства к нему. И вдруг ее осенило. Мэйтон вполне мог слышать их разговор, ведь дверь была приоткрыта, а значит…. Значит, он не просто вышел воздухом дышать. Из этого следует…. Нет, этого не может быть. Просто потому, что не может быть!

Лина нервно заерзала на ставшем вдруг жестким матрасе. Ей захотелось поговорить с кем-нибудь, поделиться мыслями, в конце концов, попросить совета. Она глянула на никогда не снимаемые, и почти сросшиеся с рукой часы. Три часа, глубокая ночь.

Обулась. Плотнее завернулась в одеяло. Вышла за дверь.

В коридоре было тихо. Но в отдалении из-под земли слышалась непрерывная работа гудящих гномьих горнов, приглушенный стук молотов, скрип вагонеток….

Под землей нет ночи и дня. Есть просто непрерывный цикл. Одни засыпают, другие пробуждаются, рожаются и умирают, отдыхают и трудятся.

Лина робко подошла к соседней двери комнаты Кейт. Представила, что та сейчас мирно спит завернувшись с головой в одеяло и ей снятся цветные сны. Кулачек, готовый постучать по сосновым морёным доскам, застыл в сантиметре от поверхности двери. Передумав, она тяжело вздохнула, но собравшись было уходить восвояси, услышала за дверью звонкий стук рассыпающейся поленницы и приглушенное шипение не очень цензурного высказывания.

Три гулких удара нарушили тишину коридора.

Кейт открыла быстро, словно стояла за дверью. Она возникла на пороге, вооруженная кочергой в одной руке и поленом в другой. На решительном лице, под нахмуренными бровями, сверкали фиолетовые уголья глаз.

При виде подруги, лицо ее тут же разгладилась, она улыбнулась, и махнула сосновым чурбачком, пропуская Лину в комнату.

— А-а-а, это ты, заходи. Что, тоже не спится? – посочувствовала она.

Лина кивнула, про себя рассуждая, что все-таки зря пришла. Теперь еще объяснять придется, зачем она пожаловала.

Кейт присела у очага, по-хозяйски собрала поленницу на место, попутно кинув в огонь несколько чурбаков. Гномы и тут расстарались. (Зная, что дракон на дух не переносит черный горючий камень, запаслись дровами загодя).

На ее лице и волосах весело плясали теплые отблески пламени, придавая выбившимся прядям почти красный оттенок.

— Эфу будешь? – спросила Кейт.

Не дожидаясь ответа, стала насыпать что-то в небольшой чайничек, что стоял на полу, рядом с очагом на железной подставке.

— Что это? – удивленно спросила Лина, принимая протянутую Кейт, деревянную коробку, и с интересом принюхиваясь к содержимому.

— Так это же кофе! Конечно, буду! – обрадовалась она.

Как же давно она его не пила.

— У вас она так называется? – улыбнулась Кейт.

— У нас кофе – «он», мужского рода, — пояснила Лина.

Кейт кивнула, и залив холодной водой четыре ложки ароматного порошка, поставила чайник на решетку над очагом.

Лина скромно присела на краешек ее, так и не разобранной кровати, нервно комкая край прихваченного с собой одеяла.

Кейт, сидя на корточках у огня, повернулась к ней лицом, вопросительно посмотрела. «Мол, с чем пожаловала?»

— Я тебе не помешала?

— Как видишь, нет. – грустно хмыкнула рыжая, — В этих клятых пещерах нечем дышать. Ну, не в смысле того, что тут душно, наоборот, тут моркова холодрыга. Я имею в виду простор, воздух, природу, а тут совсем нет смены дня и ночи. У меня бессонница уже третий день, а еще нескончаемый шум горнов… — раздраженно буркнула она, вороша кочергой хрупкие головешки, запуская в дымовод сноп золотистых искр. В пещере Кейт не было окошка, как у остальных гостей. Это очень ее тяготило, и что не говори, обижало. Мол, полукровке и так сойдет.