Страница 11 из 28
- Хозяин работу твою оценил или другие качества, небось уже и за сиськи хватал и переспать предлагал, если не уже...
- Любка, закрой рот, какая ты не сносная, злая, грубая и пошлая...
- Всё сказала, а теперь поднимайся и заткни пасть. Я остаюсь при своём мнении и, возможно, скоро сделаю определённые выводы.
Вера молчала, мысленно споря и порицая сестру, как её тяготило это совместное проживание. Когда она уже вырвется из этого ада постоянных нравоучений и приказов?
- Кстати, вчера вечером звонили твои знакомые по самолёту.
Вся злость, обида и горечь от раннее высказанных слов сестры мигом улетучились.
- Любочка, что они говорили, где они обосновались, может быть оставили мне свой номер телефона?
- Что ты, застрекотала вопросами, как пулемётом - я сказала им, а точнее тому мужику, что теперь ты по вечерам работаешь, днём каждый день в ульпане и тебе совершенно некогда общаться со случайными знакомыми.
Вера резко вскочила с дивана и, шлёпая домашними тапочками, не глядя на сестру, проследовала в ванную.
Та вслед крикнула:
- Экая ты стала пава, с гонором и чересчур обидчивая, кстати, как я поняла, они живут в Ашкелоне.
Глава 6
Вера поняла, что обижаться на сестру бесполезно, нет никакого смысла, она такая и другой уже не будет.
Несколько дней из её головы не выходило, что где-то рядом в соседнем городе живут люди, к встрече с которыми она стремилась всей душой, потому что ей не с кем было поделиться своей печалью, неустроенностью и отсутствием близких по духу друзей.
Вера была занята в кафе не каждый день, потому что хозяин давал возможность подработать и другим девочкам.
В основном официантками нанимались студентки, солдатки и даже ученики старших классов.
Конечно, Веру могли бы вызывать на работу и каждый день, но в первую смену, когда большинство девушек находятся в аудиториях вузов, на военных базах или в школах.
Вера иногда допускала себе первые смены, но редко, потому что она всё-таки хотела завершить обучения иврита в ульпане бэт, а это должно было произойти после Пейсэха (Пасхи), то есть, в конце апреля.
Из всех девушек, работающих в кафе у Зураба, Вера незаметно сошлась с Наташей, именно с той грубой официанткой, которая в первый день её выхода на работу в кафе наставляла новенькую и учила её уму-разуму
Вера как-то в разговоре поделилась переживаниями с Наташей о своих знакомых в Ашкелоне:
- Знаешь подруга, они у меня не выходят из головы, мне бы только на часик к ним заехать узнать ма нишма (что слышно), послушать несколько новых песен Олега, и я бы успокоилась.
- Верка, нет проблем съездить в Ашкелон, даже моя тарантайка легко одолеет этих двадцать километров, но, как мы с тобой их отыщем, это же не деревня, хотя и сотни тысяч жителей там не наберётся.
- Наташенька, мы бы с тобой поездили по улицам, поспрашивали у людей, ведь этот Олег такая заметная фигура, он же такой великолепный бард...
Наташа разразилась таким смехом, что Вера подумала, не случилось ли с ней чего-нибудь не хорошего.
- Я сейчас в трусики напущу от тебя, он, что Розенбаум или Окуджава?
- Нет, но он очень хороший поэт, ты только послушай, какие он пишет тексты песен.
Девушка достала свой заветный блокнот и прочитала новой подруге, записанные в самолёте тексты песен.
- Верка, я не спорю, слова в этих песнях волнующие, но они больше подходят пенсионерам, пусть и слушают, вздыхают и даже плачут, а нам надо думать о будущем и стараться это делать больше на иврите.
Ты собираешься поступать в университет, а мне через три месяца в армию.
Тут мне подсказали, что во время службы я могу пройти гиюр...
- Что? Не поняла, куда пройти?
- Гиюр, переход в иудаизм, бестолковая, тебе хорошо, твоя мама еврейка, а у меня наоборот, папа удосужился быть нужным в Израиле человеком.
- Кому нужным, а мой папа, что здесь будет лишний?
- Верка, что ты включила дурочку, можно подумать, не знаешь, что национальность тут определяется по матери.
- Наташка, я ничего не понимаю, в чём заключается проблема, у меня ещё никто ни разу не спросил по маме я или по папе, кому какое дело?
- Вот, когда будешь замуж выходить, тогда и спросят.
- Наташка, только ты не злись, но я, правда, от этой темы плыву, как на экзамене, когда вытащила билет с не выученным материалом.
- Ну, ладно, займусь твоим просвещением - хорошо если за русского пойдёшь, которому твоё еврейство до фонаря, а если местный подцепит?
- А на кой мне местный, они все такие приставучие, наглые и у них только одно на уме.
- Да, откуда ты это всё знаешь, что уже с кем-то встречалась и уже перепихнулась?
- Наташка, зачем ты так грубо, ни с кем я ещё не встречалась, ни с местным, ни с русским, просто мне так кажется.
- Крестись, если тебя твой русский папа научил.
Наши ребята практически все голь перекатная, выйдешь замуж и будешь сопли на кулак мотать, по съёмным хатам валяться и копейки до зарплаты подсчитывать.
А местные ребята чаще всего сами при бабках, при богатеньких мишпохах, семьях, чтобы тебе было хорошо понятно, а если пофартит, то сразу же после свадьбы можно попасть жить на виллу.
Наташа буквально закатила глаза от предвосхищения будущего богатства и шикарной жизни.
- Наташа, а любовь, что вообще не в счёт?
И вновь подруга залилась смехом.
- Подружка, ты своей наивностью сегодня меня доведёшь до коликов в животе.
Скажи, куда ты с этой любовью поедешь... в путешествие по Америке, мотаться на съёмной машине по всей Европе или шнырять по морям на круизном лайнере?
Нет, будешь сидеть на продавленном диване и подсчитывать гроши до зарплаты, мечтая до безумия выиграть в паршивое лото. В конце концов, начнёте проклинать горькую судьбу, несчастную любовь, опостылевшую жизнь, а потом и друг друга.
Размышления вслух подруги вызывали у Веры противоречивые чувства, где-то она понимала её правоту, но в основном отторгала открытую меркантильность и была уверена, что существует золотая середина.
С наступлением апреля в Израиль пришло лето.
Вера наслаждалась теплом, видом моря и работой в кафе у Зураба.
Ульпан был уже позади и у неё появилась возможность работать днём и вечером, о чём она со страхом, но всё же сообщила сестре.
Какое было удивление Веры, Та на этот раз не метала грома и молнии, а презрительно посмотрела на непокорную младшую сестру и, шипя, выдавила из себя:
- А дальше что, будешь до пенсии официанткой работать?
И не ожидая ответа:
- Я на тебя впредь не надеюсь, с июля сады на два месяца уходят в отпуск, и мама Лёвы заберёт Руслана к себе в Афулу на всё лето.
Далеко, правда, но ничего, на выходные мы его будем забирать, в твоих услугах мы больше не нуждаемся.
- Люба, а почему ты мне это сообщаешь таким тоном, будто я нарушила какую-то конвенцию или когда-нибудь брала на себя какие-то обязательства?
Люба, наконец, взорвалась:
- Нет, не брала и считаешь, что ты мне ничего не должна, хотя уже полгода живёшь на всём готовеньком ни о чём не думая и не заботясь, но не в этом дело...
Люба сжала зубы.
- Я тебе тоже ничего не должна, поняла?
Последнее слово она произнесла по слогам.
Вера поднялась на ноги и сложила руки на груди.
- Поняла и сделаю выводы в ближайшее время.
И не стала больше пикироваться, а закрыла за собой дверь в комнату.
Надо было срочно на что-то решаться, находиться дальше в квартире у Любы становится невозможным, своими злобными выпадами та скоро её доконает, но главное, ведь не ждать, в самом деле, когда её выгонят из дому.
Родителей в ближайшее время она вряд ли дождётся - грешно, конечно, так думать, но выжившая из ума бабушка, при этом, прикованная к постели, является для её папы и мамы таким тормозом, что круче не бывает, они в редких телефонных разговорах даже об этом не упоминают, если только вскользь, чтобы друг друга не поранить.