Хаос: отступление?

– Ты знала, что тебя поймают, и все-таки пошла на то, чтобы вырезать имплант, чтобы иметь ребенка, так? Ты же знала, что тебя поймают.

– Я уже не помню, о чем я думала, – проговорила девушка.

– Пойдем на кухню, выпьем воды, хорошо?

К моменту, когда они вернулись в общую комнату, Эйрин уже перестала плакать и даже держалась более уверенно. По крайней мере до той поры, пока Фрейн не посмотрел на нее, а потом на Энид.

– Что ты сказала ей? – взорвался он. – И что она сказала тебе?

– Фелис, – обратилась следователь к хозяйке. – Мне кажется, Эйрин нужно выпить воды, а может быть, чаю. Фрейн, – обернулась она к хозяину, – давайте выйдем и поговорим.

Тот, громко топая, пошел впереди нее.

Когда они вышли из дома, Энид просто спросила:

– Что случилось?

– Дело в импланте. Он не сработал.

– А вы не думаете, что она или кто-то еще его вырезал? Вы не видели повязки на ее руке?

Вопрос Фрейна, похоже, не удивил.

– Нет, не видел, – ответил он. – Не замечал, не было случая.

Фрейн явно старался играть простачка. Он думал, что у него получается!

И тут же задал вопрос:

– Местный комитет знает, что вы здесь?

– Пока нет, – ответила Энид. – Но скоро узнает.

– И что вы собираетесь делать? Что будет с Эйрин?

Он явно взваливал вину за произошедшее только на Эйрин, потому что знал, что под следствием все хозяйство, где он был главным.

– Я еще не решила.

– Я обращусь с протестом в комитет. Вы не имели права допрашивать Эйрин одну. Ей это было слишком тяжело.

Он был в ярости оттого, что не знал, что именно Эйрин успела рассказать следователю и удастся ли им всем увязать свои версии истории.

– Подавайте протест, – проговорила Энид. – Это будет правильно.

Энид со всеми поговорила наедине, и половина из жителей хозяйства говорила одно и то же:

– Имплант не сработал.

– У Эйрин есть парень. Он и есть отец.

– Все вышло случайно.

– Случайно.

Этой же линии придерживалась и Фелис, склонив голову и скрестив руки на груди. Именно этой версии они решили придерживаться. Версии, которую внушил им Фрейн. Проговорился только один молодой человек – сбитый с толку, он плохо понимал, что происходит.

– Она нас всех предала, – говорил он. – Теперь все остальные должны расхлебывать кашу, которую она заварила.

Энид пристально посмотрела ему в глаза:

– Так ты знаешь, что она вырезала имплант?

Больше парень не сказал ни единого слова; он кусал свои губы, отдувался, но молчал – так, словно кто-то запретил ему говорить, приставив нож к горлу.

С молоденькой Сьюзен Энид особо и не усердствовала, но девушка, только услышав вопрос о повязке на руке Эйрин, покраснела и сразу же выпалила:

– Я тут не виновата! Не виновата! Просто Фрейн сказал, что если на следующее лето мы выиграем сертификат, то его получу я, а не Эйрин. Вот она и позавидовала. Она всех нас решила наказать, вот как.

Сертификаты были придуманы, чтобы более разумно организовать жизнь. Чтобы у людей было, ради чего работать, чтобы они могли доказать, что могут обеспечить ребенка, могут заработать это право – родить и иметь ребенка. Предполагалось, что вокруг сертификатов не будет никакой борьбы, не будет никакого обмана.

Но люди шли на обман.

– Сьюзен, – спросила Энид, – это ты послала анонимное письмо про Эйрин?

Глаза девушки расширились; вопрос больно хлестнул ее.

– Конечно, не я. Я бы никогда такое не сделала. Скажите Фрейну, что я на такое не способна.

– Спасибо тебе, Сьюзен, за твою честность и откровенность, – произнесла Энид, и Сьюзен разразилась плачем.

В какую житейскую неразбериху она влезла! А ведь она могла уйти в отставку сразу после раскрытия дела об убийстве и избежать всего этого. Но нужно было поговорить с другими.

Когда Энид и Сьюзен вернулись в общую комнату, Фелис уже приготовила для всех чай. Она вежливо предложила чашку Энид, которая, к всеобщему смятению, приняла чай.

Около двадцати минут она сидела, смотрела на разглядывавших ее обитетелей хозяйства и, прихлебывая напиток, поддерживала общий разговор, после чего встала и сказала:

– Спасибо всем за уделенное мне время и за терпение. Если кто-нибудь захочет со мной поговорить, я буду в доме местного комитета. Через день или два я представлю свое решение, так что долго ждать не придется. Ваш город благодарит вас.

Произойти могло все, что угодно, но эти люди были так подавлены своей драмой, что многого Энид не ожидала. Вряд ли и за ночь что-нибудь изменится. Если Эйрин собиралась со своим парнем бежать, она давно бы это сделала. Главное здесь было не в этом. Здесь разрушалось само хозяйство. Пора встретиться с людьми из местного комитета.

– Они что-нибудь говорили, пока меня не было? – спросила она у Берта.

– Ни слова. Прости, что я так говорю, но это было почти забавно. Чего они так испугались?

– Нас. И историй, которые про нас ходят. Эйрин была уверена, что мы вытащим ее на улицу и вырежем ей ребенка из тела.

Берт помрачнел и тихо сказал:

– Это ужасно.

– Раньше я такого не слышала. Обычно говорили об одиночных камерах, о том, что ребенка отберут, как только он родится. Наверное, эту мысль внушил и ей, и всем остальным Фрейн – чтобы они все держали в тайне.

– Так Фрейн знал?

– Они все всё знали, я уверена. И пытались спасти хозяйство, когда убеждали меня в том, что все вышло случайно. Или что во всем была виновата только Эйрин, и никто больше. Хотя в таких случаях, когда хозяйство разваливается, всех их нужно переводить в другие места, и неважно, сколько кредиток на это потребуется. Бьюсь об заклад, Фрейн их этим и пугал.

– И что будет дальше? – спросил Берт.

– Технологии, действительно, иногда дают сбой. Будь сбой случайностью, я задним числом выдала бы хозяйству сертификат, если бы они согласились взять на себя заботу о ребенке. Но здесь другое. Если в хозяйстве появляется несертифицированный ребенок, мы обязаны расформировать хозяйство. Но если бы во всем была виновата только Эйрин, наказывать пришлось бы только ее.

– Здесь же совсем другой случай, верно?

– У тебя взгляд наметан, Берт.

– Не уверен, что это похвала. Я предпочитаю видеть в людях хорошее, а не плохое.

Энид усмехнулась, а Берт продолжил:

– По крайней мере, для тебя все это скоро останется позади, и ты устроишься в каком-нибудь уютном хозяйстве. Не здесь, конечно.

Пожилой мужчина, лысеющий и пышущий здоровьем, направился к ним, когда они вышли на тропинку, ведущую в город. Судя по серой куртке, он был членом местного комитета, и на лице его было написано такое же выражение смятения, какое появлялось у всех, кто на пути своем встречал следователя.

– Вы, вероятно, Тревор, – спросила Энид, когда между ними и мужчиной оставалось несколько шагов – слишком далеко, чтобы здороваться за руку.

– Мы не знали, что вы к нам едете, – проговорил тот. – Почему вы нас не известили?

– Не было времени. Мы получили анонимное сообщение и должны были действовать предельно быстро. Иногда такое случается, вы же понимаете!

– Сообщение? Но о чем? Если бы это было серьезно, я бы знал…

– Несертифицированная беременность в хозяйстве Эприкот-хилл.

Тревору потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное. То, что он понял, ему не понравилось. Дело было не столько в Эйрин или хозяйстве, где она жила. Тень падала и на весь город. Их всех могли втянуть в это дело.

– Итак, Эйрин, – выдохнул Тревор.

Энид не была удивлена тем, что Тревор все знает. Более странным ей показалось то, что ее собственный офис обо всем не узнал раньше.

– Что вы можете сказать об этом хозяйстве, – спросила Энид. – Как они ладят друг с другом, как идут дела?

– Это официальный допрос?

– Почему бы и нет? Можно сэкономить время.

– Работают они хорошо, – ответил Тревор. – Но это просто хозяйство, не семья. Если вы, конечно, понимаете разницу.