Страница 36 из 37
По спискам Государственной канцелярии, помещенным в адрес-календаре[176], в составе отделения, куда я определен, значится И. И. Шидловский. Я его знаю по университету. Он на один выпуск старше меня. Очень снобистый парень и хотя немного наглый, но не дурной. Студентами мы в свое время вместе выступали «в свете». Не опереться ли на него? Я засылаю общего друга, чиновника канцелярии Комитета министров, впоследствии новороссийского губернатора А. А. Березникова. Он настраивает Шидловского в мою пользу. Шидловский, являющийся среди сослуживцев лидером отделения, милостиво соглашается меня поддержать. «Пусть только объедет товарищей. А я их обработаю».
Объехал, начиная с самого Ивана Иллиодоровича Шидловского. Все, кого застал, приняли меня любезно. Лед еще не сломан. Но быть поднятым на рогатину мне все-таки уже не предстоит.
В министерстве Николай Андреевич Малевский-Малевич меня «понял». И «благословил». Мало того, спекулируя на «Сборнике консульских донесений», каждый выпуск которого преподносился царю, и не желая перелаживать налаженное уже дело передачею в другие руки, он предложил мне продолжать издание частным образом. Меня это во всех отношениях устраивало. Не прерывалась связь с министерством, с которым я все-таки свыкся и которым дорожил.
С другой стороны, обеспечивался приработок к совершенно скромному моему содержанию по Государственной канцелярии.
Откланялся графу Ламздорфу. «Мы не расстаемся», – сказал он мне, имея в виду мое приватное продолжение «Сборника». К «дядюшке» Валериану Сергеевичу Оболенскому я не пошел.
С первых же шагов моей службы в Государственной канцелярии мне пришлось очень серьезно приналечь не только на работу, но, по специфическим ее особенностям, и на самообучение новому ремеслу. Первый же мой журнал – помню, по делу о частичном пересмотре устава Военной медицинской академии[177] – мне доказал потребовавшимися многочисленными исправлениями Тецнера, что я абсолютно не умею писать. Признанный недурным редактором в министерствах финансов и иностранных дел, я оказался мальчишкою и щенком в Государственной канцелярии. Да, там и только там, путем постепенного, со времен Сперанского, усовершенствования форм делового изложения, выработались традиционно передаваемые от поколения к поколению приемы казенного писания и канцелярский стиль, поистине образцовые. Богатство содержания в немногих словах. Преимущественно короткие предложения. Всяческое воздержание от мало-мальски длинных периодов. Много точек. Мало запятых. Умелые переходы от одной мысли к другой. И умение связывать отдельные абзацы в непрерывной текучести изложения. Тщательная всесторонняя разработка основной темы, краткая, но сильная аргументация деталей. Стиль достойный, строгий, но простой, отнюдь не выспренний, не архаический, не смешной, как бывала смешна канцелярская бумага. Воздержание от повторения в близких предложениях одних и тех же слов. Строгость, убедительность и в то же время образность слова. Умение привести в стройную систему правила редактируемого закона и формулировать каждое правило настолько ясно, чтобы не могло возникнуть сомнений в его понимании и толковании. Писание, основанное на тщательном изучении прецедентов, опирающееся на солидное знакомство со всем действующим законодательством. Я раздобыл комплекты журналов Государственного совета от времен великого мастера казенного стиля статс-секретаря Железнова до работ последних художников письма Государственной канцелярии. И я вчитывался в их труды, стараясь уловить приемы составителей, приводивших к созданию того безукоризненно стройного и стильно-красивого целого, которое выливалось из-под их пера. Постепенно систему я прозревал, шаг за шагом расшифровывая и проходя трудную школу письма. Эта работа меня надолго поглотила. Теория была распознана. Но предстояла еще практика. Она, однако, выдвигалась текущею работою. Составление каждого нового журнала являлось для меня упражнением в практическом применении уловленных теорий. Журналы мои становились лучше. И Тецнер их все меньше исправлял. Прошло, однако, еще много времени, пока я не овладел работой окончательно.
Весенняя сессия не выдвинула по нашему департаменту особо интересных дел. Проходили преимущественно дела финансового ведомства по еще не выделенным от него в ту пору вопросам промышленности и торговли и, в частности, торгового мореплавания. По этим вопросам в Государственном совете выступал в качестве товарища министра финансов Владимир Иванович Ковалевский. Рассматривались дела и Министерства народного просвещения. Объяснения давали товарищи генерала Ванновского Зенгер и Мещанинов. Были случайные дела и других ведомств, но все второстепенные. Министры по этим делам в департамент не ходили, а посылали товарищей.
Председателем департамента был совсем уже старый бывший морской министр адмирал Н. М. Чихачев, седой как лунь, с гробовым скрипучим голосом, по-видимому, совершенно не вникавший ни в одно из рассматривавшихся дел. Он ограничивался тем, что открывал заседания и, когда у него просили слова, то в знак согласия кивал головой, наклоняя ее при этом с таким видом, будто собирался бодаться. Члены департамента были также малодеятельные. Припоминаю бывшего начальника военно-учебных заведений, круглолицего, молчаливого, за несколько лет присутствования в Государственном совете ни разу не открывшего рта генерала Махотина, далее жадного даже на односложные реплики старого бывшего иркутского генерал-губернатора генерала А. Д. Горемыкина. Позже в департамент вступили: обер-прокурор Первого департамента Сената князь Александр Дмитриевич Оболенский и упоминавшиеся уже в настоящих запис ках Виктор Васильевич Калачов и Сергей Владимирович Марков. По делам, затрагивавшим компетенцию других департаментов – государственной экономии, законов, гражданских и духовных дел – созывались, помимо нашего департамента, и эти последние департаменты – все три, или один или два, в зависимости от содержания дела. Устраивались заседания «соединенных департаментов». Из участвовавших в них членов Государственного совета от других департаментов помимо нашего назову председателя Департамента законов Эдуарда Васильевича Фриша, далее умного и дельного, бывшего короткое время управляющим Министерством народного просвещения Андрея Александровича Сабурова, не умного брата его, бывшего посла Петра Александровича Сабурова, далее выдающегося умницу, исключительного знатока гражданского права Ивана Яковлевича Голубева, бывшего товарища министра юстиции Ивана Ивановича Шамшина, бывшего киевского генерал-губернатора графа Алексея Павловича Игнатьева, Сергея Сергеевича Гончарова, Владимира Владимировича Верховского, бывшего члена Совета министра финансов, потом директора Публичной библиотеки Дмитрия Фомича Кобеко, бывшего товарища министра финансов Тернера, бывшего товарища государственного контролера Владимира Павловича Череванского. Следует иметь в виду, что далеко не все члены Государственного совета назначались к присутствованию в департаментах. Многие входили лишь в общее собрание совета. С другой стороны, заседания соединенных департаментов, устраивавшиеся данным департаментом, посещались не всем составом других департаментов, а только некоторыми членами. Департаменты заседали в большом зале Мариинского дворца, выходящем окнами на Мариинскую площадь в бель этаже, с обширным балконом, увенчивающим большой крытый подъезд дворца. Общие же собрания происходили в круглом колонном зале, представленном на известной картине Репина, изображающей торжественное заседание Государственного совета по случаю столетнего его юбилея[178]. Впоследствии, с реформою Государственного совета пополнением имевшегося состава по назначению членами по выборам, круглый зал оказался тесен[179]. Это совершенно выдающееся произведение архитектурного искусства было уничтожено. Освободившаяся площадь соединена с площадью примыкавших помещений. И построен новый зал, увенчанный обширным стеклянным куполом.
176
Речь идет о следующем издании: Адрес-календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в Российской империи на … [1765–1796, 1802–1916] г. СПб.; Пг., 1765–1916. Адрес-календарь издавался ежегодно и состоял из двух частей, первая из которых содержала информацию о высшем и центральном, а вторая – о провинциальном чиновничестве.
177
О пересмотре Устава Военно-медицинской академии в 1902 г. см.: Скориченко Г. Г. Императорская Военно-медицинская (медико-хирургическая) академия: Ист. очерк. Ч. 2. СПб., 1910.
178
Подразумевается написанная в 1903 г. картина И. Е. Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 г., в день столетнего юбилея со дня его учреждения». В написании этой картины, хранящейся в Государственном русском музее, И. Е. Репину помогали его ученики – И. С. Куликов (левая часть) и Б. М. Кустодиев (правая часть) (Государственный русский музей. Живопись. XVIII – начало XX в. Каталог. Л., 1980. С. 251–253).
179
Реформирование Государственного совета произошло в феврале 1906 г., после чего, с апреля этого года до февраля 1917, он функционировал как верхняя палата законодательного народного представительства, причем одна половина его членов назначалась императором, а другая – выбиралась отдельными корпорациями.