Феникс Побеждающий

Пропустив приветствия, Аткинс вытянул из-за пояса карточку памяти.

— Тут приказы Воинственного разума. Я знаком с планом, и считаю, что лучше ничего придумать нельзя, учитывая наши ограниченные сведения. Если вкратце, наша цель — найти вражеское командование, сущность, которую вы называете "софотеком Ничто".

— Что значит "называю"?

— Вряд ли это Софотек. Скарамуш умышленно выбирал слова, чтобы вы поверили ему и сдались. Действительно, кто захочет бросать вызов Софотеку? Так вот, чтобы ознакомиться с планом, вы должны с ним согласиться.

Фаэтон не сразу понял, чего от него хотят.

— Как же я соглашусь не зная с чем?

— А как ещё вы сможете защитить Золотую Ойкумену, не вступая в армию? Во время военных действий необходимость в субординации настолько очевидна, что я даже не понимаю, почему нет закона, позволяющего экспроприировать корабль для нужд армии. Законы мешают нам сражаться. Эти же законы могут нас и погубить. И что мне остаётся делать? Я доложил, что для успеха нужны вы и ваш корабль, я объяснил им всё.

— И ответ, я полагаю, вас не обрадовал?

— Не ухмыляйтесь, мистер, ничего смешного нет.

— Я и не думал шутить, маршал! И я не ухмыляюсь, это естественное выражение лица, но просто приятно услышать, что даже Парламент и Софотеки уважает и соблюдает мои права, даже в такое время. Странно, что они отстаивают мои права, раньше я считал их главной угрозой для моих свобод…

— Не спешите выбирать сервиз.

— Прошу прощения?

— Не влюбляйтесь в Парламент раньше времени. Они бы всё сделали, как я, и без промедлений, если бы не единодушный протест Софотеков. Западный Разум предсказал, что за такое обращение с вами Курия тут же объявит протест, следом вступится Цензор, и уже к завтрашнему утру сами Наставники будут копаться в Талайманнарских канавах. За вас даже Навуходоносор вступился.

— Ирония судьбы.

— Если бы не он, вам бы сейчас курс молодого бойца загружали. Вместо уговоров вы бы слушали приказы.

Аткинс никак не убирал карточку.

— Так что сказал Навуходоносор?

— Сказал, что цивилизация, неспособная родить героя, готового ради неё умереть, не заслуживает спасения, — Аткинс помолчал, подчёркивая важность сказанного, а потом с нажимом продолжил, — и я ответил, что нужно спасать Ойкумену, родных и друзей, заслуживают они того или нет. Правильный ли расклад, когда за всю Ойкумену какой-то парень, вроде вас, решает, "заслуживаем" мы спасения или нет? — он опять протянул карточку. — Ну? Согласны? Исполните план?

— Вы хотите, чтобы я положил Феникса и всю свою жизнь на какой-то план, содержание которого даже не знаю? Я, может, и не лучший в мире делец, но даже мне очевидно, что идея дурная.

— Плевать, какой из вас делец. Какой из вас патриот? А если вы прочтёте план, и передумаете, а потом по глупости попадёте в руки врага? Они узнают план, а мне бы этого не хотелось.

— Бросьте, маршал! Ваши требования неразумны.

— Война неразумна. Разумная война называлась бы "мир". Единственное, что я могу — показать план, с соблюдением всех мер секретности, а потом стереть вам память, оставив только знание о том, что план есть, и вы с ним согласились.

— Но когда я очнусь, я не вспомню, почему согласился. Подумаю, что вы воспользовались каким-нибудь военным правом доступа и подделали память. Я только что вернулся из лабиринта амнезий. Назад не хочется.

— Простите. Но как ещё? Нельзя через вас передать план врагу. Подумайте вот о чём — вы вернётесь в лабиринт как Тесей. Бояться должно чудищу, что бродит среди этих стен.

— Маршал, у вас душа поэта.

— Киплинга, надеюсь.

— Вы просто похожи на Серебристо-Серого — такие архаизмы время от времени вворачиваете.

— При всём моём уважении, профессия воина гораздо древнее Серебристо-Серой школы. Она древнее остальных, и уйдёт последней. Без неё другие призвания невозможны. Ну так что? — он снова выставил карточку. — Заслуживает ли Ойкумена жизни? Или нет?

Фаэтон сдвинул крышку символьного столика. Под ней прятался переносной ноэтический прибор, подарок Аурелиана.

— Для редакции подойдёт. Вычислительной мощи корабля и моей брони для необходимой иатропсихометрии хватит. Когда проснусь — жить буду вслепую. Пора бы уже привыкнуть… — вздохнул Фаэтон.

В уголках глаз солдата проступили хитрые морщинки. В стандартные мимические словари такое выражение не входило, но Фаэтон, знакомый с историческими передачами, его понял. Аткинс улыбался до ушей, хоть рот и продолжал сжиматься в угрюмую щель.

— Так, так, так, — сказал Аткинс. — Сколько чудес в нашем мире. Вы, оказывается, отважны.

— Отважнейший, надеюсь.

— Второй по отважности.

— Вы, маршал, всё равно довольны, так ведь?

— Я рад, что участвую в деле. Конечно, всё случается гораздо хуже, чем представляешь, и гражданские охотнее рвутся в сечу, чем опытные вояки, и когда начинается война, хорошие люди не готовы, не обучены, оружия не имеют. Но всё-таки…

— Всё-таки, спустя века подготовок, вы дождались? Этот день настал, маршал? Вы наконец нужны?

Аткинс отвернул взгляд, будто смутился, и смущение его самого удивило. Он хмыкнул носом.

— Скорее всего, мистер Фаэтон, мы оба сыграем в ящик. [20]

— И кто победит в этой игре?

— Виноват. Это значит, что мы умрём. Возможно, не раз, и от того, что какой-то тип проснётся с моей памятью, умирать не легче. Если враг — действительно Софотек, то участь наша будет хуже смерти. Нас обратят. Переделают. Сделают слугами врага. Так что уберите ухмылку с лица!

— Уважаемый, я не "ухмыляюсь". Как я уже говорил — это естественное выражение лица

— На Земле вы так не выглядели.

— Это естественное выражение в условиях корабля. Вам первому повезло его увидеть.

Аткинс усмехнулся, а Фаэтон не удержался и, запрокинув голову, от души захохотал:

— Вперёд! Я не боюсь старых колоний, чёрных лебедей с мёртвой звезды и злодеев-Софотеков! Мне ничего не страшно. Во мне пылает пламя! Во мне сила титанов! Всё это вокруг — мечта, которую я своей силой втащил в настоящий мир! Каждый эрг, каждую частицу, каждое поле! От носа до кормы, от киля до надстроек, всё это — моя мысль, наяву! И сделана вопреки миру, забывшему, что такое "явь"! Добро пожаловать на борт, маршал Аткинс! Обещаю — мы сразимся с врагом плечом к плечу, и либо победим, либо погибнем с честью! Вот моя рука.

Щека Аткинса чуть натянулась. То ли посмеивался над громкими словами, то ли одобрял рвение.

— Корабль официально не ваш, и дальше Юпитера мы не полетим. Настоящий владелец предпочтёт скрыться, а не воевать. Но выбора у него нет. Он покажется.

— В бой? — сказал Фаэтон.

— В бой. Тут выпивка есть? Момент заслуживает тоста.

Фаэтон сел на трон, открыл мыслепорты брони.

— Всем станциям, системам, подсистемам, и программам! Внимайте, ибо говорит капитан. Готовьте величайший корабль в истории к первому настоящему вылету! Поторопитесь, даже если полёт окончится в огне! Запускайте процедуры, начинайте проверки, ибо сегодня Побеждающий Феникс летит!

В разуме и расширениях разума начались проверки. Зеркала зажигались одно за другим. Где-то вдалеке заработали, загудели, зашумели двигатели.

Проверка шла наполовину автоматически. Личный надзор понадобится только через час — тогда он сольётся с мозгом корабля и проследит за последним разогревом перед запуском двигателя в полную мощь.

Времени достаточно. На знакомство с планом, на прощальные письма, на составление завещания. Времени достаточно.

Он обратился к Аткинсу:

— Что там с тостом?

— Старинный обряд. Вам понравится.

— Маршал, я знаю, что такое тост, я живу лордом в симуляции Викторианского особняка. Там пьют… как лорды. Так за что пьём?

Робот в виде юнги уже вылез из пола и нёс поднос с хрустальными бокалами.

Аткинс взял бокал:

— Ну, мистер Фаэтон, это очевидно.