Страница 8 из 25
– Ну, это ваша трактовка изложенных мной фактов, – поправила я следователя. – Я такого не писала.
– А-а… Ну, ладно тогда… Я подумал: вдруг вы знакомы… – протянул Романов и начал прощаться. А уже по дороге обратно на проходной он признался мне:
– А я, знаете – специалист по взрывам. Я занимался и расследованием событий на Дубровке… Мне стало как-то слегка не по себе из-за того, что чуть было не попала в страшный ряд нерасследованных взрывов путинской эпохи, которые перечислил следователь уголовного розыска.
Пока я сидела на допросе, я знала, что мне делать: отвечать на вопросы. А вот когда вышла из МУРа на улицу, что мне делать, я уже не знала. Светило яркое солнце. И это вроде бы поднимало настроение. Но мороз при этом стоял такой, что, казалось, еще секунда, и со звоном упадут на асфальт и уши, и нос. И это усиливало ощущение бездомности. Потому что я поклялась родным, что «одна» домой не пойду.
– Ты что, сумасшедшая! – орал на меня накануне брат. – Эти придурки уже не остановятся! Если они уже знают твой адрес, им не составит труда подкараулить тебя теперь в любой момент! В этот раз не получилось взорвать – завтра получится! Никуда ты не поедешь одна! Поживешь пока у нас, а потом снимешь себе квартиру где-нибудь на окраине!
Логически я понимала, что брат прав. Но в квартире сидели мои напуганные кошки, которые, в отличие от меня, провели ночь после взрыва одни, и их никто не кормил и не утешал. К тому же там компьютер, интернет… И к тому же – ну не трусиха же я, в конце концов! Соблазн был тем более велик, что от МУРа до моего дома – семь минут пешком. А бегом по морозцу – так и вообще…
И тут я решилась на военную хитрость. Добежав, заодно согревшись, до своего дома, я вошла в подъезд, но отправилась не на второй этаж к своей квартире, а на первый – прямиком в отделение милиции. Там сидел какой-то заспанный и перепуганный человек, которого именно в этот момент явно «имело» по телефону начальство.
– Да. Списки жильцов составлены. Сверяем. Проверяем. Начинаем, – отрывисто отчитывался он. Когда я подошла, он чуть со стула не свалился.
– Ой, а я-то вас уже с девяти часов жду! Я вам там в двери и записочку оставил, чтобы вы знали, что я там, у вас был, что я к вам приходил! – с подозрительной любезностью отрапортовал милиционер. Долго гадать о причинах столь нетипичных интонаций поведения не приходилось: просто его сегодня, видимо, разбудили звонком еще раньше, чем меня. И теперь он по приказу начальства активно изображал бурную деятельность. Я кротко попросила:
– Простите, я только что из МУРа. Давала показания по поводу взрыва. Вы не будете так любезны проводить меня в мою квартиру? А то, сами понимаете, неуютно как-то туда одной идти… Ловко ввернутое мной упоминание МУРа произвело на милиционера именно то магическое действие, какого я и ожидала.
– Ну, конечно! О чем речь! Я и сам хотел вам предложить! И вообще – всегда к вашим услугам!
Когда мы подошли к моей двери, я обнаружила вставленный уголком в замочную скважину листочек бумажки. Это действительно была записка от несчастного участкового, который не поленился написать мне точное время своей первой явки к моей двери: 9:15. На всякий случай. Рядышком в дверную щель была аккуратно вставлена еще и его личная визитка. До таких высот сервиса моя родная милиция никогда еще не доходила. Таким образом, благодаря отзывчивому участковому и волки были сыты, и овцы целы. Я попала к себе домой. Но и перед братом, когда через пару часов он проснулся и начал со скандалом трезвонить «ты где?!?», я смогла отчитаться, что вошла в квартиру не одна, а с милицией. Можно считать, даже перевыполнила обещание. Открывая свою дверь, я вспомнила рассказы моих друзей-горнолыжников: если ты попадаешь в расщелину и не можешь выбраться сам, то, после того как приезжают эвакуаторы и вытаскивают тебя оттуда, надо обязательно встать на лыжи и самому спуститься с горы. Потому что если ты не встанешь на лыжи в этот раз – то потом уже не встанешь на лыжи никогда. Таков закон преодоления психологического шока. Также и я в тот момент четко поняла: если я не войду в свою квартиру в этот день, то, значит, не войду в нее больше никогда.
Так уж, видно, на роду написано у моей подруги Маши Слоним: каждый раз случайно оказываться рядом в критический момент моей истории. Так произошло и в день после взрыва. Когда я вопреки обещанию своим родным и друзьям все-таки вернулась (с помощью вышеописанной военной хитрости, с милиционером) в свою квартиру, Маша, дико волновавшаяся за мою жизнь, тоже, в свою очередь с помощью военной хитрости, пыталась увезти меня к себе в загородный дом. Заехала и предложила просто немножко покататься в ее новеньком красненьком кабриолете «Пежо» с космической отъезжающей крышей (которая по случаю морозов, разумеется, была застегнута на все пуговицы) и по дороге обсудить происшедшее. И, как вы, наверно, уже догадались, едва мы сели в машину, раздался… нет, не взрыв, а очередной телефонный звонок. Но на этот раз (в отличие от предыдущей нашей поездки к Маше) звонил даже не анонимный курьер, желающий принести мне бомбу в посылке из Америки, а мой бывший коллега по газете «Коммерсант» из отдела криминальных расследований.
– Елена, моя фамилия Жеглов, – брутально представился он. – Я хочу предложить вам выгодную сделку.
Признаться, когда я услышала его фамилию, то была готова на любую сделку еще до того, как выслушала ее содержание. Просто из-за очередной топорной стилистической шалости криминального фарса, писавшегося на моих глазах, да еще и с моим участием в главной роли, за один день мне довелось не только впервые в жизни побывать в легендарной цитадели советского уголовного розыска, но еще и познакомиться с двойником харизматического советского сыщика из «Место встречи изменить нельзя».
– Я несколько лет проработал в девятом управлении ФСБ, – сразу объявил мне «живой» Жеглов, журналист газеты «Коммерсант». Суть сделки он изложил мне так: – Вы даете мне информацию о содержании вашей сегодняшней беседы со следователем уголовного розыска, а я вам за это даю информацию, полученную по моим каналам, о том, какое на самом деле взрывное устройство вчера у вас сработало.
Я сразу разочаровала звонившего, сказав, что информационный товар, который он мне предлагает – залежалый: – Следователь уголовного розыска уже сообщил мне тип взрывного устройства. И даже успокоил меня, что я «максимум» потеряла бы зрение и слух, если бы вышла из своей двери вовремя, когда обещала водителю такси.
– Вот в том-то и дело, Елена, что со взрывным устройством маленькая ошибочка вышла, – поправил меня Жеглов. – На самом деле у вас там было заложено самое настоящее самодельное взрывное устройство, мощностью шестьдесят-семьдесят граммов в тротиловом эквиваленте. То есть, чтобы вы могли себе представить, насколько оно мощное, скажу: это мощность нормальной боевой ручной гранаты…
– Не понимаю… То есть… Вы хотите сказать, что, если бы я вышла… – пытаясь отмахнуться от этой информации, как от дурного сна, переспросила я.
– Я хочу сказать, что вам это нетрудно себе представить: если ручная граната НЕ попадает в вас, то с вами все в порядке. Но если она в вас ПОПАДАЕТ, то есть если вы оказываетесь в эпицентре взрыва, то… тогда, в общем… с вами тоже было бы уже «всё в порядке»… Только в другом смысле…
Честно признаться, в эту секунду я почувствовала, что у меня слегка холодеет позвоночник.
– Но следователь мне сказал… Они меня уверяли что я осталась бы жива…
– Минимум, что у вас было бы, если бы очень повезло, – это сильнейшие ожоги и баротравма. Мы с вами сейчас не разговаривали бы. Вы были бы сейчас в реанимации под капельницей. И это в лучшем случае. Ну что, вы согласны на сделку, которую я предлагаю? Вы хотите знать все подробности?