Прощание кремлевского диггера

– Елена, кто и с какой целью мог организовать это покушение на вас?

– Елена, только что пришло сообщение, что Путин зарегистрирован кандидатом на президентских выборах. Вы считаете, это покушение на вас связано с выборами?

– Как вы считаете: этот взрыв – месть за вашу критическую книгу о Путине «Байки кремлевского диггера»? Вы подозреваете Кремль в организации покушения?

– Вы останетесь в России после этого покушения?

Как я могла ответить на все эти вопросы, когда в голове вертелось только, что надо поскорее найти и успокоить родителей? Я растерянно призналась пытавшим меня коллегам, что как журналист ошиблась в прогнозах:

– Вы знаете, недавно в нескольких интервью, когда меня спрашивали, не боюсь ли я за свою жизнь после выхода критической книги о Путине, я сказала, что на сто процентов уверена, что до президентских выборов никто меня и пальцем не тронет. И что только после его победы на президентских выборах мне придется всерьез заняться обеспечением собственной безопасности и безопасности моей семьи. К сожалению, я оказалась плохим прогнозистом.

Все остальные вопросы я посоветовала коллегам адресовать не мне, а человеку, который был в день взрыва зарегистрирован кандидатом в президенты. Например, как он относится к тому, что у него под носом, в полутора километрах от Кремля, в самом центре Москвы, на Пушкинской площади, в доме, где находится отделение милиции, кто-то среди бела дня только что спокойненько взорвал бомбу? Мне рассказывали потом, что кадры, отснятые там, у моего подъезда, показывали в тот день все крупнейшие мировые телекомпании. И даже пара российских телеканалов отважились дать в эфир информацию о покушении в новостях, несмотря на существовавший к тому времени уже больше двух месяцев строжайший цензурный запрет из Кремля на упоминание на телевидении моего имени и моей книги. Правда, говорят, что российские телевизионщики предусмотрительно дали в эфир только картинку, без звука. Но и это в их подцензурном положении было, считай, актом гражданского мужества. Друзья потом показывали мне в интернете фотографии, сделанные с телевизионных кадров, отснятых в тот момент: мягко скажем, бывали в жизни дни, когда я выглядела получше… Но в тот день, как нетрудно догадаться, мне было уже не до того, чтобы любоваться, какой телеканал и как поиздевался над моей страшной, бледной, перевернутой физиономией с вытаращенными и округлившимися, как у моих перепуганных кошек, глазами.

Открою большой секрет: на самом деле в тот момент я совсем не была напугана. Скорее, я была крайне изумлена. И испытывала ужас при мысли о том, что делать дальше. С родителями. С жизнью. Со страной. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Что так НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Не знаю уж, случайно или нет, но как раз в тот момент, когда я с боями пробилась на улицу и стала отвечать на вопросы журналистов, милиция тут же сняла кордон и всех желающих начали спокойненько пропускать внутрь дома и выпускать наружу. Предательски улизнув и от Кара-Мурзы, и от его коллег, я рванула к первому подъезду и нашла своих несчастных родителей, уже бежавших вверх по лестнице. Мы обнялись и расцеловались. Без слов. И я отвела их в свою квартиру. Меня слегка удивило, что, когда мы подошли, никто из милиционеров, толпившихся на месте взрыва и прежде так отчаянно державших осаду, не выказал ко мне ни малейшего интереса и не захотел взять у меня официальные показания. Я подошла, представилась, назвала свое имя и пересказала коротко, как заказала такси и сказала по телефону диспетчеру, что выхожу, и как после этого раздался взрыв. Меня выслушали, но никто из них не сделал даже ни малейшей пометки в блокноте. После этого двое из них (которые показались мне там главными) как бы невзначай, будто случайно встретив меня где-нибудь на приятной вечеринке у друзей, спросили:

– Говорят, вы книжку какую-то написали? Дадите почитать?

Я зашла в квартиру, вынесла им авторские экземпляры своей книжки и подарила. Воспользовавшись удобным поводом, я попросила:

– Вы не могли бы оставить мне номера ваших телефонов и назвать ваши фамилии? Я все-таки хотела бы быть в курсе расследования.

Один из моих собеседников представился сотрудником московского городского управления внутренних дел, а второй – сотрудником Московского уголовного розыска. Напоследок я, исключительно по собственной инициативе, чуть ли не насильно всучила им номер своего мобильного телефона, дико удивляясь и радуясь, что никто силком не ведет меня составлять нудные протоколы, а наоборот, все как будто нарочно делают вид, что меня не замечают. Единственным человеком среди них, кто в этот момент проявил ко мне неподдельный интерес и даже заявил, что прочел от корки до корки «Байки кремлевского диггера», был – не поверите! – диггер! Но не «кремлевский», а настоящий главный московский диггер – Вадим Михайлов. Первым этого высоченного парня, у которого на каске так и была написано: «ДИГГЕР», заприметил мой папа:

– Алёна, смотри! Твой «тезка»!

– А-а-а! Так это вы та девушка, которая называет себя диггером?!? – возмутился Вадим.

– Мы даже хотели на вас сначала в суд подавать, потому что вы в книжке присвоили себе наше имя! Но потом смотрим, вы вроде совсем о другом написали и это у вас художественный образ…

Оказалось, что главный диггер, сам того не зная, приехал меня спасать. Когда поступил сигнал о взрыве, Московская служба спасения попросила его приехать «на случай, если придется вскрывать взорванную квартиру». Как диггер диггеру, он подарил мне свою уникальную диггерскую визитку собственного изготовления со схемами секретных подземных коммуникаций Кремля и Москвы. И расстались мы уже не соперниками за бренд, а побратимами. Надо же было двум диггерам совершенно случайно сойтись вместе в одной точке при таких обстоятельствах!

А вот с родителями надо было срочно что-то делать. Их реакция на взрыв была для меня абсолютно неожиданной. Я была готова к тому, что мама будет рыдать. Но вот к тому, что мама будет смеяться, я оказалась абсолютно не готова.

– Витя, тебе чего дать: валидольчику или анапрелинчику? – смеясь неизвестно над чем, предлагала она папе лекарства. Папа, тоже почему-то хохоча, отвечал, что свою дозу «колес» сегодня уже съел. Через несколько минут до меня дошло, что этот нервный, почти истерический смех – от резкого прилива адреналина в кровь: сначала от дикого шока, когда, услышав о взрыве, они какую-то долю секунды думали, что меня уже нет, а потом от счастья, когда узнали, что я жива. Я поняла, что им нужно срочно сменить обстановку, уйти из моего дома, и повела отпаивать их чаем в ресторан «Шафран» – уютное место с ливанской кухней (а если по-честному, то с самой что ни на есть еврейской уличной едой, которую я категорически не ем, приезжая в Тель-Авив и Иерусалим, но которой так приятно потчевать друзей в холодной Москве из-за горячих, а в тот день даже слишком горячих тематических израильских аллюзий) в Спиридоньевском переулке в трех минутах от моего дома. В «Шафране» мне обрадовались как родной: после выхода книги официанты чуть ли не каждый день видели меня там с какой-нибудь очередной съемочной группой, с журналистами, которые брали у меня интервью. Так что «Шафран» уже давно превратился для меня, по сути, в собственный домашний буфет. Обидно было бы лишиться постоянного клиента из-за какого-то дурацкого взрыва. Нас с мамой и папой усадили за самый уютный столик с мягким диваном и подушками в самом дальнем углу. К тому времени как нам принесли хумус, на нервной смех пробило и меня. И я осведомилась у родителей, уже тоже хохоча чуть ли не до слез:

– А что, собственно говоря, вы смеётесь? У вас дочь только что чуть не взорвали, а вы веселитесь…

Наверное, со стороны наша хохочущая неизвестно над чем троица, по-библейски обмакивающая лепешки в хумус, представляла в тот момент довольно страшное зрелище. До сих пор не могу спокойно сидеть за тем столиком в «Шафране». Больше всего я боялась, что у кого-то из родителей не выдержит сердце. Поговорить друг с другом толком мы не успевали: сказать, что мой мобильный звонил «каждую секунду», значило бы приукрасить действительность. На самом деле он звонил по много раз в секунду. Просто, к счастью, технический прогресс еще не достиг таких высот, чтобы я могла принимать все эти звонки одновременно. Собственно, в тот день мне позвонила вся Москва. И еще полмира. Отключить телефон было невозможно, потому что легко себе представить состояние друзей, которые, узнав о взрыве и набрав мой номер, услышали бы, что «абонент безвременно недоступен». Но вскоре раздался звонок от людей, которых моя судьба меньше всего волновала, хотя они вроде бы по должности обязаны были охранять мою безопасность.