Страница 1 из 4
* * *
Анна ждала домой взрослого сына.
Шёл уже третий час ночи. Анна перебирала в голове все возможные варианты. Первое: сын в общежитии с искусственной блондинкой, носительницей СПИДа Вирус уже ввинчивается в капилляр. Ещё секунда — и СПИД в кровеносной системе. Плывёт себе, отдыхает. Теперь её сын умрёт от иммунодефицита. Сначала похудеет, станет прозрачным и растает как свеча. И она будет его хоронить и скрывать причину смерти. О Господи! Лучше бы он тогда женился. Зачем, зачем отговорила его два года назад? Но как не отговорить, девица из Мариуполя, на шесть лет старше. И это ещё не все. Имеет ребёнка, но она его не имеет. Сдала государству до трех лет. Сдала на чужие руки — а сама на поиски мужа в Москву. А этот дурак разбежался, запутался в собственном благородстве, как в соплях. Собрался в загс. Анна спрятала паспорт.
Чего только не выслушала. Чего сама не наговорила. В церковь ходила. Богу молилась на коленях. Но отбила.
Победа. Теперь вот сиди и жди.
Нервы расходились. Надо взять себя в руки. Надо поговорить с собой.
«Перестань, — сказала себе Анна. — Что за фантазии? Почему в общежитии? Почему СПИД? Может, он не у женщины, а с друзьями. Пьют у кого-нибудь на кухне. Потом разойдутся».
А вдруг пьяная драка? Он ударит, его ударят, и он валяется, истекает кровью. А может, его выбросили в окно и он лежит с отсутствующим лицом и отбитыми внутренностями. Господи… Если бы он был жив, позвонил бы.
Он всегда звонит. Значит — не жив. Не жив — это мёртв.
Анна подошла к телефону, набрала 09. Спросила бюро несчастных случаев. Ей продиктовали.
— Але… — отозвался сонный голос в бюро.
— Простите, к вам не поступал молодой мужчина? — спросила Анна.
— Сколько лет?
— Двадцать семь, — Во что одет?
Анна стала вспоминать.
— Валь, — сказал недовольный голос в трубке, — ну что ты заварила? Я, по-твоему, это пойло пить должна?
«У людей несчастье, а они про чай», — подумала Анна.
И в этот момент раздался звонок в дверь.
Анна бросила трубку. Метнулась к двери. Открыла.
Сбылось и первое, и второе. И женщина, и пьяный.
Правда, живой. Улыбается. Рядом — блондинка. Красивая. Анне было не до неё, глянула краем глаза, но даже краем заметила — красавица. Можно запускать да конкурс красоты.
— Мамочка, знакомься, это Ирочка. — Олег еле собирал для слов пьяные губы.
— Очень приятно, — сказала Анна.
При Ирочке неудобно было дать сыну затрещину, но очень хотелось. Прямо рука чесалась.
— А можно Ирочка у нас переночует? А то ей в общежитие не попасть. У них двери запирают.
«Так. Общежитие, — отметила Анна. — Ещё одна лимитчица».
— А из какого вы города? — спросила Анна.
— Из Ставрополя, — ответил за неё Олег.
Та из Мариуполя, эта из Ставрополя. Греческие поселения.
Анна посторонилась, пропуская молодую пару. От обоих пахло спиртным.
Они просочились в комнату Олега. Оттуда раздался выстрел. Это рухнул диванный матрас, Анна знала этот звук. Потом раздался хохот, как в русалочьем пруду. Шабаш какой-то.
Тяжело иметь взрослого сына. Маленький — боялась, что выпадет из окна, поменялась на первый этаж. Теперь в случае чего — не разменять. В армию пошёл — боялась, что дедовщина покалечит. Теперь вырос — и все равно.
Анна не могла заснуть. Вертелась. Зачем-то считала количество букв в городах: Мариуполь — девять букв, Ставрополь — десять. Ну и что? Было бы двое детей — не так бы сходила с ума. Но второго ребёнка не хотела: с мужем жили ровно, все завидовали: «Какая семья». И только он… И только она знала, как все это хрупко. Анна хотела новой любви. Не искала, но ждала. Второй ребёнок лишал бы манёвренности.
Анна ходила и смотрела куда-то вдаль, поверх головы своего мужа, как будто высматривала настоящее счастье.
Все кончилось в одночасье. Муж умер в проходной своего научно-исследовательского института. Ушёл на работу, а через час позвонили. Нету человека.
Анна сопровождала его в морг. Ехали на «скорой».
Муж лежал, будто спал. Наверное, он не заметил, что умер.
Анна не отрываясь вглядывалась в лицо, пытаясь прочитать его последние ощущения. Смотрела на живот, на то место, которое всегда было таким живым. И если там умерло, значит, его действительно нет.
Однажды приснился сон: муж сидит перед ней, улыбается.
— Ты же умер, — удивилась Анна.
— Я влюбился, в этом дело, — объяснил муж. — Встретил женщину. Не мог оторваться. Но мне было жаль тебя.
Я притворился, что умер. А вообще я живой.
Анна проснулась тогда и плакала. Она, конечно, знала, что мужа нет. Но сон показался правдой. Муж, наверное, кого-то любил, но не посмел переступить через семью.
Рвался и умер. Лучше бы ушёл.
После смерти мужа Анна осталась одна. Сорок два года. Выглядела на тридцать пять. Многие претенденты распускали слюни, как вожжи. Однако семьи не получалось. У каждого дома была своя семья. Норовили записаться в сынки, чтобы их накормили, напоили, спать уложили и за них бы все и проделали.
Была, конечно, и любовь, что там говорить… Чудной был человек, похожий на чеховского Вершинина: чистый, несчастный и жена сумасшедшая. И нищий, конечно. Это до перестройки. А в последнее время вступил в кооператив, стал зарабатывать две тысячи в месяц. Нули замаячили. Не человек — гончая собака. И уже ни томления, ни страдания — завален делами выше головы. Некогда?
Сиди работай. Устал? Иди домой. Он обижался, как будто ему говорили что-то обидное. Он хотел ещё и любви в придачу к нулям.
В один прекрасный день Анна поняла: у неё все было.
В прошедшем времени. Плюсквамперфект. И то, что казалось временным, и было настоящим: муж, дом, общий ребёнок. Семья. Но мужа нет. И дальше — тишина. Самый честный союз — это союз с одиночеством.
Женщина не может без душевного пристанища. Пристанище — сын. Умница. Красавец. Перетекла в сына.
А сын за стеной перетекает в Ирочку. Из Ставрополя. Десять букв. Мариуполь — девять. А что ещё остаётся? Только буквы считать.
Ирочка проснулась в час дня.
За это время Олег встал, сделал завтрак, позавтракал, ушёл на работу и сделал плановую операцию.