Страница 194 из 195
— Так, стоп, — оборвал ее Драко, не давая уже собравшемуся было вдохнуть поглубже Поттеру завести очередную перепалку. — Вы обе — на мозговой штурм, набрасываете все идеи, какие придут в ваши светлые головы, потом будем вместе детально обдумывать. А мы пока, с вашего позволения, на два слова.
И, ухватив несопротивляющегося Поттера за плечо, решительно вытащил его в коридор.
— Ну? — устало спросил Гарри, прислоняясь спиной к захлопнувшейся двери.
Малфой оперся ладонью о косяк рядом с его щекой и наклонился, сумрачно глядя прямо в глаза.
— Это я хочу спросить — ну? — тихо сказал Драко. — Что ты так дергаешься, объясни мне.
Поттер невесело хмыкнул, отворачиваясь.
— Не считая того, что мы ввязываемся, сами не зная толком, во что? — уточнил он.
— Как всегда, — пожал плечами Драко.
— И того, что за это нас размажут по стенам, если вдруг наружу выплывет, чем мы там втихую занимаемся, за барьерами своими?
— Да тоже, в общем, ничего нового в такой перспективе не вижу…
— Драко, я просто… не хочу, — почти беззвучно прошептал Гарри, опуская голову. — Почему мы? Почему снова — мы? Сколько можно?
Малфой долго молчал, спрашивая себя, как же он сразу не понял, что хлещущие от Поттера в последние дни волны отрицания и усталости — это всего лишь давящее на него изнутри осознание и степень его тяжести на плечах. Никто из них, ни один, действительно, до конца не отдавал себе отчет в том, что именно они затевают и чем им придется платить за возможность выживать — дальше.
А Поттер, похоже, отдавал. Он — не мы, вдруг понял Драко, глядя в затуманенные глаза. Он выглядит так, будто увидел — до конца, во всех беспощадных деталях — все, что они собираются взвалить на себя. И впервые пришла странная мысль — интересно, а Дамблдору так же было страшно возрождать Орден Феникса, принимая роль его главы?
Драко медленно наклонился чуть ближе и коснулся губами пылающей щеки.
— Потому что мы справимся, Гарри, — шепнул он, обнимая — и чувствуя ответное объятие. — Наверняка.
Поттер как-то странно выдохнул и запрокинул голову, глядя в потолок, позволяя целовать себя.
— Я не хочу… — с мучительным упорством отчаянно повторил он, закрывая глаза, почти зажмуриваясь. — Драко, я… Мне страшно.
— Мы справимся, — пообещал Малфой. — Вот увидишь…
Гарри всхлипнул, а потом уткнулся носом в пахнущее теплом и домом плечо, вцепившись в узкую спину, и Драко подумал, что готов стоять так вечно, не размыкая объятий, чувствуя его — настоящего, открытого и уязвимого, потерявшегося в пугающем неизбежном будущем, растерянного, смятого, доверчиво льнущего к нему.
И девочкам вовсе не обязательно видеть его таким. Всему свое время.
* * *
Солнце палило так, будто вознамерилось наверстать упущенное за все долгие дни непогоды, терзавшей Хогвартс. Яркий свет заливал холмы, раскрашивая в безумно пронзительные оттенки каждую травинку, каждое облако.
Гарри стоял, заложив руки в карманы, и смотрел на безмятежную гладь озера. Тело предательски нежилось под теплом летнего полдня, лучи, казалось, проникали прямо сквозь кожу, будоража кровь, отогревая его — всего, словно бы изнутри. Едва заметный ветерок касался разгоряченных щек, и отчаянно хотелось закрыть глаза, провалившись в воспоминания, в самого себя, в смеющийся голос Малфоя — здесь же, у кромки школьного озера, чуть больше года назад. Всего год назад. Целый год.
Вздохнув, Гарри медленно двинулся вперед — к воде. Страх лишает сил, повторял он себе. Страх сковывает, оглушает, слепит, страх ведет тебя за собой — туда, куда нужно ему, вынуждая забыть избранный путь. Посмотри в лицо страху. Убедись, что ему не под силу владеть тобой.
А, возможно — что ты видел вещи похуже, чтобы продолжать избегать страха сейчас.
— Здравствуй, — негромко сказал Гарри, подходя к расстеленной на берегу мантии.
— Привет, — бесцветно откликнулась сидящая на ней Гермиона.
Гарри не отводил глаз от слепящего летнего солнца, и девушка тоже смотрела куда-то вдаль, покусывая травинку, почти такая же, как всегда — он впитывал ее спокойную, отчетливую сосредоточенность, и усталость, и полубессвязные пучки мыслей, и отрешенную, какую-то тихую задумчивость… И опустошение. В ней не было ничего — никаких эмоций по поводу стоящего рядом бывшего друга, с которым ее что-то когда-то связывало. Слишком давно.
— Ты хорошо выглядишь, — заметил Гарри, опускаясь рядом, и, не удержавшись, протянул руку — заправить за ухо выбившуюся из прически прядь вьющихся волос.
Пальцы свободно прошли сквозь прядку, наткнувшись на шершавую, будто воспаленную кожу совершенно гладкой на вид щеки. Девушка молча обернулась, не меняя выражения лица, взяла его за запястье и провела рукой по макушке. Ладонь нащупала лишь стриженый ежик.
— Чары иллюзии, — коротко пояснила Гермиона. — Не могу больше видеть, как всех от моей рожи корежит…
Теперь она смотрела ему в глаза, и горький, едва теплящийся все это время на дне души стыд медленно просачивался наружу, оседая, как казалось Гарри, прямо между ними — почти видимым, едким, липким желтым туманом.
— Заживет же, рано или поздно, — проговорил он вслух, кивая на иллюзорную прическу — такую же, какую помнил по школьным годам — и мысленно отвешивая себе подзатыльник за несообразительность.
Ну, не могли ее волосы отрасти до лопаток меньше, чем за два месяца. При том, что еще и период восстановления какой-то наверняка был…
Видеть в глазах Гермионы жалость оказалось еще неприятнее, чем, глядя в них, чувствовать стыд. Впрочем, он действительно жалок сейчас — и он, и его неуклюжие попытки выразить то, что нужно сказать просто и прямо. Или не заговаривать об этом вообще.
— Прости меня, — вздохнув и кусая кривящиеся в горькой улыбке губы, прошептал Гарри.
Гермиона непонимающе моргнула — а потом пожала плечами, отворачиваясь к озеру.
— Ты такой, какой есть… — равнодушно произнесла она. — Вы — не люди, Гарри. Вы — маги, и к вам нельзя подходить с человеческой меркой, — и как-то странно вздохнула, — уж это-то я теперь точно знаю…
Какая-то она была неживая — слишком неживая для гриффиндорки Грэйнджер, даже едва выкарабкавшейся с того света. Памятная встреча с василиском на втором курсе, помнится, ее боевой пыл не уменьшила совершенно — неужели сотне драконов удалось то, чего не смогла добиться гигантская древняя змеюка?
Ладонь нащупала безвольно лежащую на мантии руку и сжала холодные, узловатые пальцы. Не зажившие толком ожоги ощущались и здесь.
— Прости меня, — повторил Гарри.
Он смотрел на ее знакомый с самого детства профиль — аккуратно поджатые губы, морщинки у глаз, слегка вздернутый нос. Собранные в высокий хвост, вьющиеся крупными волнами пряди густых каштановых волос.
Иллюзия. Все — иллюзия. Настоящая Гермиона Грэйнджер наверняка избегает даже сама смотреть на себя — в зеркало.
— Я же сказала — в этом нет необходимости, — устало хмыкнула она. — Мы умерли, Гарри. Все трое. Еще год назад мы сидели с тобой здесь, и я говорила тебе — мы все умерли… Ты, Рон, я. Только тогда ты не видел, а сейчас уже поздно.
— Я был у Рона, — зачем-то сказал Гарри. — Еще весной. А у тебя вот — не был…
Странный разговор. Странно правильные слова. Странно безучастная девушка, отчаянно прячущая от самой себя любой намек на узнавание, на память, на чувства. Боящаяся вытащить из прошлого что-то — снова, и боящаяся этого не меньше, чем Гарри Поттер последние полгода — посмотреть ей в глаза и сказать: «Прости меня».
— Ну, пришел, — не удержавшись от легкой улыбки, буркнула она, наклоняя голову и принимаясь дергать за основательно измятую уже травинку. — Дальше-то что?
— Все закончилось, Герм, — медленно проговорил Гарри, машинально поглаживая кончиками пальцев ее ладонь. — Сюда вот-вот толпа студентов сбежится…
— Когда вы уезжаете? — перебила она.
— Сегодня, — мягко ответил Гарри, вглядываясь в ее лицо. — Ты знаешь, куда?