Я подарю тебе землю (ЛП)

— Ну, во-первых твоё замужество уже само по себе избавляет тебя от бесчестья. А во-вторых, эта обесчещенная женщина сделает выскочку Марти Барбани гражданином Барселоны. И это не говоря уже о весьма внушительном приданом, которое само по себе способно заткнуть рот кому угодно.

— Марти не из тех людей, кого можно купить или продать по вашему капризу! — выкрикнула Лайя.

— Поверь, любой человек имеет свою цену, а если кого-то не удалось купить — значит, просто мало заплатили. Но здесь не тот случай.

— И какова же цена вашего нового преступления? Ведь это именно преступление — обмануть хорошего человека.

— А не придётся никого обманывать. Марти возьмёт тебя в жены и не станет задавать вопросов. Ему уже сообщили, что тебе вскружил голову некий придворный, но ты не можешь назвать его имя, поскольку это станет позором для всех. Ему сказали, что ты избавилась от ребёнка. Кстати, по сути, так оно и есть. Как видишь, обманывать никого не придётся.

В голове у Лайи все перемешалось. Она отказывалась верить, что этот человек готов выпустить ее из своих когтей. Какую новую гадость он замышляет?

— Что ещё я должна сделать — или, наоборот, не делать? — спросила она. — Какие ещё условия я должна выполнить?

— Ты мне много чего должна. По твоей милости, из-за того, что ты не желала делить со мной ложе, я потерял наследника, который был мне одновременно сыном и внуком. Ведь когда гончар работает с ленцой, можно ли удивляться, что амфора в итоге получается кривобокой, как бы ни была хороша глина? А потому заявляю: ты сама разрушила наши отношения, по твоей вине увяли мои чувства. А кроме того, какой мужчина сейчас на тебя польстится? Ты давно смотрела на себя в зеркало? Взгляни, на кого ты похожа! А уж если вспомнить, с каким видом ты лежала со мной в постели... Просто бревно, а не женщина; порой мне казалось, что я занимаюсь любовью с мраморной статуей. Ты не пожелала сделать даже шагу мне навстречу, хотя прекрасно знала о моих чувствах. Чему ж тут удивляться, что теперь сама мысль о женитьбе на тебе вгоняет меня в дрожь?

От такого цинизма девушку едва не стошнило, но она взяла себя в руки и промолчала. Отчим снова заговорил.

— Теперь о другом. Как ты сама понимаешь, единственная гарантия твоего послушания — жизнь этой проклятой рабыни. Так вот, я держу ее в одном из моих загородных домов. Я скажу тебе, где именно, но если будешь упрямиться, сама увидишь, что с ней случится. Так что, если надумаешь что-нибудь с собой сделать — скажем, уморить себя голодом — твою подругу постигнет та же участь. Ты должна снова стать красивой ко дню вашей встречи. Если на продажу выставить недокормленную кобылу, никто ее не купит.

Лайя пропустила оскорбление мимо ушей — в глубине души она была уверена, что за поведением этого человека стоит лишь безграничная жадность.

— Как я могу быть уверена, что Аиша жива?

— Даю тебе слово.

— Этого недостаточно, я хочу ее видеть.

Монкузи задумался.

— Ну хорошо, через пару недель, когда ты немного поправишься, я отвезу тебя на ферму неподалёку от Террассы, подаренный мне за верную службу графом Рамоном Беренгером и графиней Альмодис, где я держу твою рабыню. Ты с ней увидишься, но не вздумай сказать хоть слово о ребёнке. И если ты приведешь себя в божеский вид, то вернёшься в Барселону и будешь готовиться к свадьбе.

Из-за своих бесконечных тревог и раздумий Лайя совсем потеряла аппетит. Единственным утешением для нее было то, что ее дорогая Аиша по-прежнему жива, хоть и томится в темнице Террассы. Правда, немного радовало еще и то, что отчим определенно решил оставить ее в покое. Что же касается Марти, то, хотя ее чувства не изменились, Лайя считала, что больше не достойна его любви. Ей казалось, что совместная жизнь с мужчиной для нее теперь невозможна, одна мысль о том, что кто-то может прикоснуться к ее телу, наводила ужас.

Прошёл месяц со дня ее встречи с отчимом. Однажды вечером, когда она ложилась спать, вошла Эдельмунда и сообщила, что в понедельник на рассвете они уезжают в Террассу.

Снова в дорогу. Эскорт из шести воинов, на этот раз во главе с капитаном, сопровождал две кареты. В первой ехала она сама вместе с дуэньей, а рядом с возницей сидел лучник. Во второй ехали две дамы-компаньонки, привезённые из Барселоны в помощь Эдельмунде и выбранные по ее образу и подобию. Замыкали процессию воины эскорта. Ночь они провели в доме одного из должников Монкузи, точно на середине пути, и на следующий день добрались до фермы неподалёку от Террассы. Здесь Лайю проводили в комнату в одной из башен, которые прежде занимал управляющий, дон Фабио де Кларамунт с семьёй, теперь им в спешном порядке пришлось перебраться в другие помещения.

Здесь Лайя пользовалась большей свободой, чем в предыдущей тюрьме, хотя ей так и не позволили увидеть Аишу. Буря разразилась к вечеру. У Лайи начался бред, в кошмарных видениях ей вновь овладевал похотливый сатир и бесчисленные уроды один за другим вылезали из ее нутра. Она готова была вскочить с постели и броситься с башни, как хотела сделать ещё в Сальенте, лишь бы избавиться от терзающих ее демонов.

Каждый день за обедом и ужином Эдельмундой напоминала, что жизнь Аиши зависит от ее аппетита. В конце концов, терпение у девушки лопнуло, и, когда перед ней в очередной раз накрыли стол, уставленный всевозможными кушаньями, которые прописал лекарь, она заявила тюремщице:

— Я не верю, что Аиша жива. Если я не увижу ее завтра, я не проглочу ни кусочка.

Она не хотела даже думать, какие последствия будут иметь для нее эти слова, для Лайи больше ничего не имело значения. Когда она думала о Марти, он казался ей видением, почти бесплотным образом. Порой ей стоило бесконечных усилий вспомнить его лицо. Но иногда ее сознанию все же удавалось выбраться из бездонной пустоты, зацепившись за что-то конкретное.

К вечеру в башню поднялся Фабио де Кларамунт, управляющий крепости. Холодно поприветствовав молодую хозяйку, он перешёл делу.

— Мне сообщили, что вы отказываетесь есть, пока не повидаетесь с узницей, — произнёс он. — А я, следуя приказу, не должен ее кормить, если вы не будете есть.

Казалось, в голосе этого человека звучало скрытое сочувствие. Он знал, что должен выполнять распоряжения хозяина, пусть даже ему самому они и не по душе, но при этом что-то ему подсказывало — эта сероглазая девушка с потухшим взглядом не просто гостья.

— Мое поведение изменится, только если я смогу лично убедиться, что Аиша жива, — ответила Лайя.

— Полагаю, что я могу доставить вам это удовольствие. Тем не менее, я вынужден принять меры, чтобы потом меня не обвинили в нарушении приказа.

Лайя вскочила в радостном ожидании скорой встречи с подругой. Дуэнья тоже поднялась.

— Не стоит утруждаться, донья Эдельмунда, — сказал Фабио. — Ручаюсь, что верну вашу подопечную в ее покои в целости и сохранности.

Дуэнье ничего не оставалось, как уступить, поняв, что с управляющим лучше не спорить.

Фабио де Кларамунт привел Лайю на первый этаж и проводил в комнатку, где отдыхали стражники, сменившись с караула. Лайя удивилась, что управляющий привел ее в такое место: она была уверена, что это, как всегда, будет подземелье. Дон Фабио перебросился несколькими словами с капитаном, и тот протянул ему связку ключей.

Управляющий выбрал один из них — не самый большой — и, открыв маленькую дверцу, обитую железными полосами, поманил девушку за собой.

В маленькой комнате не было никакой мебели, кроме деревянной скамьи у дальней стены. Повинуясь безмолвному жесту управляющего, Лайя села на неё.

Затем она услышала ровный голос тюремщика:

— Сеньора, сам я ничего не имею против ваших встреч. Но мне приказано сделать все возможное, чтобы вы могли увидеть узницу, но при этом не имели возможности с ней говорить. У меня есть жена и дети, и вы сами понимаете, мне не нужны неприятности. Умоляю, не создавайте мне лишних проблем. Если вы войдёте в мое положение, мы можем стать друзьями, и ваша жизнь здесь может быть вполне сносной, в противном же случае вы вынудите меня принять более жёсткие меры.