Страница 146 из 147
Руфь окликнула управляющего с балкона:
— Что там случилось, Омар?
— Сейчас расскажу, сеньора, я уже поднимаюсь.
Увидев, как управляющий бросился в сторону боковой лестницы, она кинулась в сторону другой, ведущей из главной гостиной на второй этаж.
Омар взлетел наверх, прыгая через две ступеньки.
— Что происходит? — повторила Руфь в тревоге.
— Огонь, сеньора, ужасный пожар! С балкона, то увидите столбы дыма.
— Но где пожар?
— Говорят, где-то возле ворот Кастельнау, и если это так, последствия могут быть ужасные.
— И что будем сделать?
— Народ собирается у церкви Сан-Жауме, там раздают топоры, кирки, крючья и прочий инвентарь; приказано реквизировать все повозки, тачки и телеги, а также всех мулов и лошадей в городе и его окрестностях, каких только удастся найти. Повозки с бочками, чанами, бадьями и ведрами собираются у ворот Кастельвель... С любой посудой, куда можно набрать воду.
А в это время в зале собраний графского дворца Рамон Беренгер собрал за большим столом всех членов курии комитис, присутствовали также вегер города Ольдерих де Пельисер и сенешаль Гуалберт Амат.
— Сообщите, Ольдерих, что происходит, — попросил граф.
Головы всех присутствующих тут же повернулись к вегеру.
— Видите ли, сеньор, сегодня вечером я вызвал начальника городской стражи, и он сказал, что дом советника... прошу прощения, Берната Монкузи... в общем, его дом подожгли с трёх сторон.
Рамон Беренгер невольно поежился.
— Как могло случиться, что каменный дом, окружённый стеной, загорелся?
— Чует мое сердце, сеньор, что это был поджог.
— С чего вы так решили?
— Во-первых, сеньор, если дом одновременно загорелся сразу в трёх местах, вряд ли это случайность. А во-вторых, взгляните на дым: он такой чёрный, словно порождён самим адским пламенем.
Тут вмешался Гуалберт Амат.
— И что вы сделали, чтобы потушить пожар?
Ольдерих, повернувшись к графу , ответил:
— Я собрал народ возле церкви Сан-Жауме, велев тащить все, что нужно для борьбы с огнем — повозки, телеги, сапоги из толстой кожи, бочки и котлы для воды. Все собрались у ворот Кастельвель; мои люди распорядились, чтобы они натаскали побольше воды из моря, из Рек-Комталя или из Льобрегата — лишь бы побольше и поскорее. Те, у кого нет котлов и бочек, должны грузить на телеги песок с пляжа и возить к воротам Кастельвель, чтобы засыпать огонь.
Пожар тушили всем городом. Но тщетно: огонь никак не удавалось погасить; старики говорят, что этот пожар — дело рук самого Сатаны, а этот огонь — не что иное, как адское пламя. Весь город оказался в опасности, ведь постройки в нем были в основном деревянными. Пока мужчины сражались с огнем, женщины столпились в церквях, денно и нощно охраняя святые дары. Неустанно сновали повозки с водой, люди лили воду на горящее здание и стены соседних домов. С другой стороны подвозили мешки с влажным песком.
Увы, все было напрасно. Глава лиги пожарных отдал приказ разобрать заборы у ближайших домов и убрать все, что может загореться, чтобы предотвратить распространение огня. Прошло девять дней и ночей, прежде чем пламя удалось потушить. Пожарище выглядело ужасно. Дом загорелся сразу в трех местах, почти одновременно, но полыхал в основном подвал, где советник хранил сосуды с черным маслом. Сам же советник бесследно исчез; граф специально приказал найти его останки среди обгоревших развалин, однако его грузное тело так и не обнаружили. Зато погибли несколько слуг — в основном конюхи, пытавшихся освободить из горящих конюшен лошадей и мулов, когда вспыхнули запасы сена и соломы.
В уединении супружеской спальни Рамон беседовал с Альмодис.
— Камня на камне не осталось! — повторял граф. — Как будто дом проклят!
— Сдаётся мне, что ваш советник предпочёл предать свои богатства огню, лишь бы они не достались его сеньору, — ответила графиня. — Значит, среди развалин его так и не нашли?
— Я приказал там каждый камушек перевернуть, но все пожрал одский огонь.
— Представляю, что там могло остаться. В любом случае, это большая потеря для нас, ведь дом немало стоил.
— Ну, положим, этот дом — просто капля в море по сравнению с тем, чем Монкузи владел за пределами города. Я приказал произвести опись его владений — и был потрясен, когда узнал, сколько ему принадлежало поместий и мельниц.
— И вы ещё подарили ему крепости в Таррассе и Сальенте! — воскликнула графиня. — Временами, сеньор, когда вы слишком кому-то благоволите, ваша щедрость переходит в настоящую расточительность, в сравнении с ней те крохи, которые вы мне жалуете — сущая безделица!
Марти понемногу поправлялся. Время, молодость и забота Руфи сотворили чудо. Но прежде всего своим выздоровлением он был обязан покою, который наконец-то воцарился в его душе. Когда он наконец признался в любви к Руфи ей самой, окружающим, а главное, себе, у него словно выросли крылья. Ночью он долго ворочался в постели, не в силах заснуть, а затем пережил волшебные минуты.
Внезапно распахнулись обе створки двери на террасу, впустив в комнату порыв свежего ветра; затем чья-то тень отдернула занавеску у входа, и в серебряном свете луны перед ним предстала обнаженная Руфь. Он даже не узнал ее, пока она не подошла вплотную к его постели. Марти был очарован. Он даже не догадывался, что тело девушки, всегда закутанное в тысячи одежек, которое теперь предстало его глазам во всей первозданной наготе, может быть так прекрасно. Черная грива распущенных по плечам волос, тонкая талия, точеные бедра, длинные ноги и высокая грудь — ее фигура напоминала стройный силуэт цитры.
Девушка отбросила с Марти одеяло и, дрожа от волнения, легла рядом.
— Где бы я ни был, да пребудет с вами мое благословение, — произнесла она. — Помните? Поступки говорят больше слов. Это вы, Марти, единственный защитник чести моего отца. Я думаю, что в этот час он благословляет нашу любовь. Я хочу, чтобы наши тела слились воедино, хочу чувствовать вас внутри себя. Сами звёзды предназначили нас друг для друга; я поняла это в тот самый день, когда впервые вас увидела.
Девушка наклонилась к нему, приоткрыв губы; тело Марти вспыхнуло огнём, и он уже не в силах был сдержать нахлынувших чувств и, освещённый лунным сиянием, потянулся к ней в ответном порыве.
Когда же наутро пришел падре Льобет, чтобы рассказать о приговоре и обстоятельствах пожара в доме советника, в голове Марти зародилась неясная пока еще идея.
— Так значит, говорите, пожар причинил серьезные убытки графской казне?
— Безусловно. По приговору дом подлежал конфискации и должен был отойти городу, а теперь остались одни развалины. Более того, огонь уничтожил несколько жилых домов, и теперь казне придется выплачивать ущерб владельцам.
— Вы видели графиню в последнее время? — спросил Марти.
— Разумеется, каждый день. А зачем она вам понадобилась?
— Ничего такого, просто у меня возникла одна идея.
— Боюсь даже подумать, что за идея.
— Только немного подождите, — попросил Марти. — Мне нужно посоветоваться с Руфью, а завтра я вам все расскажу.
— Так вы говорите, мой добрый Эудальд, что гражданин Барбани хочет купить руины дома советника, чтобы разбить на этом месте сад и подарить его городу, чтобы там могли играть дети? — удивилась графиня.
— Да, именно так. Есть лишь одно условие.
— Что за условие?
— Он будет называться Садом Лайи, и в центре будет установлен крест в память о ней.
— Мне нужно поговорить с супругом, но полагаю, он даст разрешение.
— Есть еще одно условие. Ему нужно разрешение на ввоз в город всевозможных деревьев, кустарников, цветов, животных и птиц, какие только есть на свете, чтобы не платить пошлину. А еще понадобится разрешение на строительство оросительных каналов. У Марти Барбани есть человек, который этим займется, и достаточно кораблей, чтобы привезти из дальних краев все необходимое.
— Как вы считаете, будет уместно, если вы упомянете, что Сад Лайи был разбит благодаря покровительству графини Альмодис? — спросила графиня.