Обреченность (ЛП)

Простой жест, который ничего не подразумевает под собой, но, несмотря на это, означает многое.

22

Сегодня будет финал.

Несмотря на всё, что я сделал в прошлом, сегодня вечером решится моя судьба и отсекутся сломанные кусочки моей души.

Не потому, что я собираюсь убить человека, чья смерть стала главной причиной моего выживания, а потому что вынуждаю Фей стать частью своей болезни.

Поскольку заставляю ее засвидетельствовать из первых рук этот акт, как предполагалось, моего финала. «Я поимею тебя, Алек Крэйвен. Теперь я вижу всё так, как есть».

Ещё одну несправедливость.

Она — просто ещё одна жертва господства Крэйвена, несмотря на их кровь, текущую по её венам. Что начиналось как месть за деяние, совершенное давным-давно, вместе с деяниями, совершенными за мою собственную жизнь, теперь превратилось в месть с эпическим размахом.

Сегодня вечером дочь, вероятней всего, увидит, что отец творит со своими врагами.

И их семьями…

Сегодня вечером она испробует судьбу, которая выпала на долю моей матери, тот образ жизни, которого мы оба должны были придерживаться — я и мой брат.

Сегодня вечером она станет свидетелем действий против маленьких детей, в то время как их родители беспомощны и вынуждены смотреть.

Она увидит, как её отец выбирает самых молодых и самых слабых, прилагая самые большие усилия, чтобы они вынесли боль от побочных действий.

Каково это должно ощущаться, когда мужчина наблюдает, как его крошечную дочь насилуют снова и снова, и снова?

На что должно быть похоже, когда мать наблюдает, как её сына разорвали изнутри?

Интересно, каково это — молиться, чтобы те, кого вы любите, умерли как можно быстрее, так чтобы им больше не нужно было выносить боль? Чтобы смотреть, как жизнь утекает из глаз детей, что мать-природа создала и обязала защищать. И все ради чего?

Власти.

Денег.

Жадности.

И голода, который лишь наиболее ужасающая пытка может насытить.

Но не наблюдение за смертью её отца беспокоит меня.

А поглощение его грехов и принятия их как её собственных.

Никакой здравомыслящий человек никогда не переживет это.

Она уже сломана, несмотря на то, что остаётся сильной.

Она уже испытала небольшой вкус боли, которая должна прийти.

Но справится ли она с наводнением, которое собирается настигнуть её?

И самый больший вопрос: почему, бл*дь, меня это волнует?

23

Коул медленно ведет меня вниз по широкому коридору.

Стены обклеены дорогими обоями с золотыми листьям, полы — полированный деревянный паркет с персидскими ковровыми дорожками. Целый дом, напоминающий «Крэйвен Холл», — от художественного оформления до дорогостоящей обстановки. Если у меня и были сомнения относительно того, что это место принадлежит моему отцу, произведения искусства на стенах прогнали их прочь. Он всегда был коллекционером искусства, и часть коллекции украшает стены — это в его стиле. Не то, чтобы он приверженец, просто хочет обладать тем, что жаждут другие.

Когда мы достигаем конца величественной прихожей, то заворачиваем за угол и сталкиваемся лицом к лицу с Люком и Гримом. Воздух вокруг них слегка колеблется от волнения. Яркие объемные водовороты их аур пульсируют в воздухе красным и черным.

Я готовлю себя столкнуться лицом к лицу с яростью Люка, но ни один из мужчин не удостаивает меня взглядом. Оба сосредоточены исключительно на моём муже.

Один кивок от Коула — всё, что требуется для них обоих, чтобы вытащить своё оружие.

В пальцах Люка гладкий черный пистолет, в то время как Грим удерживают небольшой ручной топор и устрашающе выглядящий охотничий нож. Также не ускользает от моего взгляда то, что у Коула нет никакого оружия. Он хочет использовать свои руки. Хочет покрыть их сладким свидетельством мести.

Движением руки Грим медленно открывает дверь перед нами и заходит в комнату, Люк следует за ним.

Коул не идет следом, его рука никогда не оставляет мою, его поза расслаблена, несмотря на ожидание, которое я могу почувствовать в его венах. Комната, в которую мы входим, темна и кажется пустой, точно такая же, как в моем более раннем видении, и точно так же, как и тогда, мы спокойно направляемся к дальнему концу комнаты, до того, как мы подходим к другой двери. Только, в отличие от моего предыдущего видения, безопасность была обновлена: замок открывается отпечатком пальца и мигает ярким зеленым светом.

Двое мужчин обеспечивают Коулу доступ, и он использует свою свободную руку, чтобы прижать большой палец к сканеру — дверь щелкает, немедленно открываясь.

В порыве движения Люк и Грим прорываются внутрь комнаты и прирастают к месту.

Коул проходит мимо мужчин и оставляет меня одну в дверном проёме. Дьявольский рёв вырывается из его груди, и воздух в комнате полностью замирает. Время, по-видимому, останавливается на его пути, его гнев — живое существо, которое захватило власть в пространстве передо мной.

— Отнеси, бл*дь, его вниз и вызови Дока сюда.

Люк мчится вперед, его тело все еще закрывает мне вид, пока Грим бросается мимо меня, его тяжелые ноги стучат, когда он за моей спиной выходит из комнаты и исчезает в прихожей. Я слышу, как где-то в отдалении он звонит доктору.

Оба, Коул и Люк, стоят в океане свежей крови, но их тела всё ещё скрывают её причину.

Я хватаюсь за дверной проем, не желая ни в коем случае входить в комнату, моё предыдущее видение всё ещё свежо в моём сознании.

Комната выглядит так же, как в моем видении: скамья — где женщину порезали на куски, как свежую тушу в мясной лавке — всё там же по-прежнему, как и клетка, и кресло дантиста. Здесь также некоторое количество новых приспособлений, включая «Колыбель Иуды» — табурет, имеющую форму пирамиды, окруженный веревками, которые используются, чтобы опустить человека вниз с намерением медленно и болезненно нанизывать отверстия жертвы на кол, растягивая их. И средневековая дыба, простирающейся вдоль дальней стены, пол перед ней окрашен запекшейся кровью. Эти новые дополнения указывают на длительное использование этой комнаты, зловоние в воздухе подтверждает собой регулярность присутствия здесь жертв.

«Сколько мужчин, женщин и детей погибли здесь?».

В то время, как я задаю себе вопрос, я эгоистично осознаю, что не желаю знать ответ.

Дделаю рваный вздох с облегчением, что не могу чувствовать присутствие тех, кто умер, если б стены состояли из аур, я уверена, что никогда бы не пережила этого зрелища.

Низкое мычание, сопровождаемое глухим стуком тела, упавшего на пол, возвращает моё внимание к Коулу, Люку и окровавленному человеку в их ногах.

Я могу видеть, как жизнь убывает всё дальше из этого бытия, и слабая аура рассеивается в пустоту.

Я делаю шаг вперед, перевожу дыхание, задаваясь вопросом: окажусь ли я сейчас лицом к лицу с моим отцом.

— Нет.

Слово незаметно проскальзывает на свободу, когда я вижу лицо человека.

Это — мужчина из моего недавнего видения, тот, кто сидел с моим отцом в кабинете, когда Мелинда и мальчики впервые прибыли сюда. Он, возможно, на двадцать лет старше, но это — точно он. Только теперь он собирается сделать свой последний вздох. Множество ножей торчат из его тела, красные реки крови на полу быстро увеличиваются, в то время как он истекает кровью перед нами.

Лицо синеет, его невидящие глаза открыты, а голос слаб, но ясен.

— Он знает. Он знает, что вы идете за ним.

Коул наклоняется вниз, как только мужчина резко кашляет, красные брызги вылетают из его рта и покрывают одну сторону лица моего мужа.

— Он хочет, чтобы ты последовал за ним. Это — западня. Он знает, что вы видели видео. Он знает, что ты убил Джека. Он на один шаг вперед. Вы нуждаетесь в…

Предложение тает на его губах, его тело опадает, и его аура исчезает.

— *бать!

Люк вскакивает на ноги, переворачивая всё на своём пути.