Обреченность (ЛП)

— Моя мать не была шлюхой.

Я не должна была отвечать, я понимаю это, как только сердитое заявление слетает с моих губ. Я чувствую его незамедлительную реакцию, когда он яростно ударяет моё лицо тыльной стороной своей руки, и я откидываюсь назад, скользя с гладкого кожаного сиденья на пол автомобиля.

Кладя руку на мою пульсирующую щёку, я ослеплена в моём неуклюжем положении, но не желаю отступать, независимо от физической расплаты. Его мертвенно бледный пристальный взгляд соответствует моему.

— Все женщины Крэйвен — шлюхи, жена.

Я хочу ответить и защитить честь моей матери, но его разъяренные глаза предупреждают меня молчать.

Довольный моим подчинением, он открывает дверь автомобиля и выходит на резкий солнечный свет. Он по-прежнему командует, стоя спиной ко мне.

— Пойдём, жена. Позволь мне показать моим людям мой новый приз.

Мое неповиновение не даст мне ничего, так что я поднимаюсь с пола и практически вываливаюсь из открытой автомобильной двери на неустойчивых ногах. Я знаю это место, я знаю о людях, приходящих сюда: аристократы, миллиардеры, финансовые магнаты, члены парламента, все богатые и знаменитые. Все они состоят в «Багряном кресте» — могущественном тайном обществе, которое управляет Англией сотни лет. Более влиятельное, чем любой монарх или премьер-министр, «Багряный крест» провоцировал войны, террористические атаки и даже голод. Обеспечивая всемирный охват своими щупальцами, переплетенными по всей западной мировой иерархии. А во главе этого учреждения всегда были — Крэйвены и Хантеры. Две всесильные семьи, которые вершат судьбы, разрушают жизни и поглощают тех, кто слабее, чем они сами.

Я поднимаю взгляд на величественный фасад и вижу тоже, что и остальная часть мира: богатство, престиж и эксклюзивность. Красивый фасад этого архитектурного ошеломляющего здания, источающего благородный воздух и умно маскирующий зло, затаившееся в его недрах.

Женщины здесь в качестве домашних животных, не допускающихся за стены. Я знаю, что попадаю в эту категорию из-за моего мужа, я глубоко убеждена, что он выставит меня как свою зверушку, что в дальнейшем будет способствовать обеспечению его имиджа, как человека, которого не следует обманывать ни при каких обстоятельствах. Мужчина, который осмелился выставить дочь Алека Крэйвена напоказ как игрушку. Только то, что большинство людей будут не в состоянии осознать, что я — дочь своего отца только лишь на словах. Я — товар, что стал достоин обмена только для его выгоды. Между нами нет никакой любви, никакой родительской защиты, предоставляемой мне. Единственная причина, по которой я осталась сравнительно нетронутой, — он берёг меня как подарок. Награда для того, кого он посчитает пригодным, и он посчитал мужчину передо мной таким человеком. Какая ирония, что затем этот же самый человек замыслил смерть Алека Крэйвена.

— Пойдём.

Рука Коула тянется ко мне, но он не напрягает себя необходимостью оглянуться назад. Он уверен, что я подчинюсь, он знает, что мне некуда бежать.

Я кладу свою влажную руку в его, и он сильно хватает её, таща меня позади себя. Его длинные шаги стремительно сокращают расстояние тротуара, и вскоре мы стоим перед изящно вырезанной дверью Империи.

Никакого охранника перед дверью, защищающего вход, — безопасность внутри здания достаточно высока для членов клуба, чтобы не волноваться о любой попытке проникновения. Всё, что требуется для получения доступа, — ваш отпечаток пальца. Простое прикосновение большого пальца Коула к осторожно скрытому сканеру, и двери щелкают, открываясь с тихим гудением.

Опять я тащусь позади моего мужа, дверь широко открывается и позволяет нам зайти в вестибюль. Темная, тускло освещенная область без окон и никаких очевидных дверных проёмов.

Солнечный свет испаряется с закрытием дверей позади меня, и красный свет освещает маленькое пространство.

— Пароль: Коул Хантер, — голос моего мужа ясен и краток, пока он произносит своё имя и пароль. Краткая пауза, прежде чем другой низкий гул предупреждает меня об открытии стены перед нами.

Мрачный коридор со встроенным светом, который отбрасывает зловещее свечение на полированные деревянные полы, ведущий к ещё одной двери. На этот раз, я вижу, как Коул помещает свой указательный палец на панель, и как только дверь щелкает, открываясь, я вижу, что он посасывает кончик между своими губами.

Кровь.

Конечно, кровь будет заключительным ключом в это место.

«Багряный крест» процветает на ней.

Он толкает последнюю дверь, открывая, и мы входим в роскошную приёмную. Консьерж представляет собой хорошо вооруженного мужчину, который сидит за высоким витиевато украшенным дубовым столом, контролируя камеры безопасности. Он кивает Коулу, а затем возвращается к своим обязанностям. Мои глаза жадно поглощают детали, пробегаясь по каждому открывающемуся взору дюйму, жаждущие знаний о том, что же скрывают эти стены. Слишком быстро Коул тащит меня глубже в Империю — в недра общества, порожденного жадностью.

Вводя меня через темные деревянные двери с матовыми стеклами, приводящими нас в большую, роскошную комнату, заполненную гобеленами, деревянными панелями и тяжелым запахом дыма сигар и ликера. Ниже антикварный Честерфилд (Прим. стиль английской мебели — диванов и кресел) в оттенках изумрудной зелени и бордовой кожи, расставленных вокруг столов Чиппендейл (Прим. стиль английской мебели). Мужчины всех форм и размеров развалились на местах, многие просто читают газеты или увлечены беседой, гораздо большее количество смеётся и грубо хохочет, пока как худые голые девушки стоят на коленях у их ног, воротники впиваются в их шеи, их кожа тонкая, как бумага, и многие из них украшены следами пыток.

Все глаза поворачиваются, чтобы посмотреть на нас, Коул указывает простым кивком на дальний зал, где он ожидает их.

Примерно дюжина мужчин поднимается со своих мест. Те, кто с рабами, оставляют их со склоненными головами, без инструкций следовать за ними.

Я живо иду позади Коула, но поворачиваю свою голову, чтобы посмотреть на отвергнутых девушек, задаваясь вопросом: находят ли они моменты спокойствия в этих кратких моментах свободы от своих Хозяев или же они теперь вообще ничего не чувствуют? Их воля сломлена, их разумы уже давным-давно разрушены?

Резкий рывок моей руки сотрясает мои суставы и принуждает меня развернуть свою голову вперед, требует мой уступчивости, и я пытаюсь вытолкнуть изображение этих девушек из моей головы. Я задаюсь вопросом: сколько матерей оплакивает потерю своих дочерей и сколько из этих дочерей никогда не вернутся домой.

Коул тащит меня через другую дверь, вниз по короткому коридору — в большой просторный зал для переговоров. Он шагает в самый дальний конец, бросает мою руку и выдвигает кресло во главе большого стола для переговоров. Я смотрю на другие места и кладу свою руку на спинку одного из них слева от него, мои пальцы впиваются в ткань, готовые выдвинуть его из-за стола.

Его рука ложится на моё предплечье и сжимает, я поворачиваю голову, чтобы быть лицом к нему.

— Ты не сядешь, принцесса. Ты встанешь на колени.

Он указывает жестом на пол у своих ног, пока сам усаживается и вытягивает свои длинные ноги перед собой.

Я слышу, как мужчины проходят в комнату позади меня, мягкие скрипы кресел по отполированному деревянному полу, и знание того, что мы не одни, заставляет меня колебаться.

Это колебание не пройдет мне даром.

Длинные ноги, прежде растянутые передо мной, резко выпрямляются, и Коул атакует со своего кресла, мускулы напрягаются и растягиваются под его пиджаком. Прежде чем мои глаза встречаются с его, и прежде чем удар его жесткого движения выбивает меня из моих мыслей, мои длинные волосы схвачены в кулак, и я вынуждена встать на колени.

С острой болью от рывка кожи моей головы и с синяками от глухого удара моих колен об пол, я поставлена в позицию, которую он желает, чтобы я приняла, — на его стороне, на полу, глаза опущены, подбородок прижат к груди.